— Да, вы правы, Елизавета Николаевна! Так что же, получается, что бояться мне некого?
— Совершенно некого!
— Ирина Фаддевна, вы тоже так думаете?
— А разве можно думать иначе? Лизочка совершенно ясно все нам растолковала, и я с нею согласна.
— А знаете, ведь вы обе меня убедили!.. Можно я возьму пирожок и молока себе налью?
— Ну конечно, дорогой! А может, сварить вам парочку яиц или приготовить омлет?
— Пожалуй… Если вам не трудно!
Ирина Фаддеевна поднялась из-за стола и прошла на кухню.
— А с венком что мне делать, Елизавета Николаевна? Отнести его в полицию?
— А зачем? — удивленно подняла брови Апраксина. — Вы же сами сказали мне, что чувствуете себя виноватым перед всеми своими женщинами. Похоронный венок — это просто маленькая жестокая месть одной из покинутых вами дам, не более того. Начать им мстить — это значит продолжать эту глупую историю, а вы ведь хотели бы ее прекратить?
— Да, хотел бы. Но ведь венок каждый день подкидывают к моим дверям снова и снова!
— Знаете, что я вам посоветую, Виктор? Самое умное, что вы можете сделать, чтобы вам его перестали подбрасывать, это засунуть злополучный венок в большой пластиковый пакет для мусора и отнести на помойку. Уложите его на дно пустого контейнера, на всякий случай бросьте сверху пару газет и обычный пакет с мусором и забудьте о нем навсегда. Я полагаю, что любительница мрачных шуток не станет тратиться на второй венок. Ну, а если даже второй венок все-таки появится, отправьте его вслед за первым. А вот дальше — сложнее. Чтобы исключить тревоги и страхи в будущем, вам надо примириться со всеми обиженными и попросить у них прощения. Я понимаю, это совсем не просто, но сделать это необходимо, если вы хотите спокойно спать. Лучше всего написать им всем искренние покаянные письма. Изложите им свое понимание своей вины так, как вы только что рассказали мне. Всем вашим дамам и вашему сыну.
— И сыну тоже?
— Сыну — в первую очередь. Если он придет к вам, отдайте ему письмо и попросите его прочесть перед началом разговора. А на тот случай, если он придет, когда вас не будет дома, оставьте ему письмо.
— Как я могу это сделать? Я же не знаю, где он остановился в Мюнхене!
— Да очень просто! Положите письмо в конверт, надпишите его и приклейте скотчем на дверь — на то самое место, где вы нашли письмо от Ивана.
— В самом деле как просто!
— Гораздо проще, чем ходить по улицам, дрожа и оглядываясь.
— Так выходит, я могу теперь вернуться домой и приняться за эти письма?
— Ну, конечно! Зачем же затягивать с покаянием?
— Нет-нет, сегодня это невозможно! — вмешалась Ирина Фаддеевна, внося в гостиную яйца на тарелке с подставкой для яиц. — Я выстирала всю одежду Виктора, и она высохнет только к утру. Мы ведь думали, что он пробудет у меня несколько дней. И он так простужен…
— Да, незадача, — сказала Апраксина и поглядела на Виктора: — Да вы ешьте, ешьте! А вам очень хочется сегодня попасть домой?
— Очень хочется! Я сейчас успокоился и мог бы написать все этим письма так, как надо. И простуда моя почти совсем прошла, честное слово, Ирина Фаддеевна. И спасибо вам большое за все! Если бы не вы… И конечно, вам тоже спасибо, Елизавета Николаевна. А мне надо идти: порыв не терпит перерыва!
— Ну, раз вы уже начинаете шутить… Ирочка, а ведь Жорж примерно одного роста и сложения с Виктором Николаевичем — может быть, ты ему подберешь что-нибудь из его одежды, чтобы он мог добраться до дома?
— Пожалуйста, Ирина Фаддеевна! — взмолился Виктор.
— Ладно, раз уж мое гостеприимство вам надоело…
— Тебе же объяснили, Ира: «порыв не терпит перерыва»! Правда, милая, так будет лучше: эту историю надо закончить как можно скорее, потому что нервы Виктора Николаевича издерганы ею вконец.
— Хорошо, уговорили, пойду поищу одежду… А вы пока доедайте второе яйцо и выпейте еще молока на дорожку!
Когда Ирина Фаддеевна вышла, Апраксина спросила:
— Так вы, Виктор Николаевич, серьезно решили изменить свои отношения с ближними?
— Да. Я понял главное: чтобы не беспокоиться за свою жизнь, я должен ее изменить.
— А чтобы изменить свою жизнь…
— Я должен попросить прощения у тех, кого обидел, покаяться перед ними. Так?
— Так. И не просто попросить прощения, покаяться, а принести «достойные плоды покаяния».
— Это значит возместить ущерб?
— Нет, гораздо проще — полюбить тех, кого вы обидели.
— Это трудно…
— Конечно! Но только это сделает вашу жизнь спокойной.
— Где же мне искать эту любовь…
— В своей душе.
— А вдруг у меня в душе нет ничего, кроме бесплодных желаний и страхов? Вот только теперь появилась надежда на то, что я еще могу что-то исправить в своей жизни. Благодаря вам.
— Спасибо.
— Это вам спасибо, Елизавета Николаевна!
— Ну-ну…
Вернулась Ирина Фаддеевна, неся в руках стопку одежды — брюки, рубашку и свитер своего сына. Виктор, к тому времени уже доевший второе яйцо, взял у нее одежду и пошел в ванную переодеваться.
— Так что, можно считать, что все эти ужасы просто фантазии Виктора? — тихо спросила Ирина Фаддеевна подругу.
— Не совсем… То есть угроза убийством — это, конечно, только нелепые страхи нашего молодого человека. А вот нервы у него изрядно расшатаны.
— И все из-за женщин… Тяжела, однако, судьба блудодеев!
— Да уж. Он как раз в том возрасте, когда прошлые сладости начинают давать горькую отрыжку. Но он, кажется, теперь на верном пути. Видишь ли, все его страхи — это на самом деле чувство вины, работа подсознания. Совесть жаждет наказания за прошлые грехи, а инстинкт самосохранения желает этого наказания избежать. Вот он и запутался. А тут еще этот венок — символ грядущего наказания. К сожалению, наш с тобой пациент человек неверующий, а то бы он знал, где искать отпущения своих многочисленных грехов. Впрочем, женщины грехи ему отпустят — забудут и простят. Что же касается его сына, то скорее всего мать послала его разыскать отца, чтобы он не остался один после ее смерти.
— А тот злополучный венок — это что такое?
— Ничего. Глупость. Я думаю, его все-таки послала не одна из жен, а любовница: жены его обе слишком умны для таких романтических жестов и не стали бы тратить деньги на столь дорогие дешевые эффекты, извини меня за оксюморон.
— А муж любовницы — он что, совсем вне подозрений? Сказано ведь, «бойся гнева обманутого мужа»!
— Мой дорогой доктор Ватсон! Наш разгневанный муж — еврей, и конечно же знает притчи царя Соломона, но он в первую очередь бизнесмен и предприниматель, ворочающий делами крупной фирмы; он отец троих детей, у него есть старая, безумно любящая его мать, хранительница семейного очага, и, наконец, любимая им глупенькая жена. Все это вместе должно было удержать его от мести, несущей короткое удовлетворение, а затем полный крах всей жизни, своими руками выстроенного благополучия целой семьи. Тем более ему не пришло бы в его умную еврейскую голову устраивать страшненькое шоу с похоронным венком. Уж ежели жажда мести была бы слишком велика, он бы скорее нанял киллера и убрал оскорбителя так, что никто, кроме меня, разумеется, и следов бы не нашел.
— Ты права, Лизонька. Ты так убедительно все изложила, что я и сама теперь совершенно успокоилась и отпущу Виктора домой без всяких угрызений совести.
— Да полно тебе, какие угрызения! Все это выверты мужской психологии, не более того.
— А чем же мужская психология отличается от женской?
— Да всем, моя дорогая! Два разных существа, два мира — и две абсолютно разные психологии. Тут как в анатомии: где у них выпуклость — там у нас впуклость, и наоборот.
Ирина Фаддеевна рассмеялась, замахав руками на подругу.
— Ох, ты и скажешь, Лиза! Так чем не похожа реакция Виктора на женскую?
— В данном случае — эмоциональным неразумием. Женщина уже давно бы догадалась, что это не вокруг нее, а в ней самой творится что-то неладное, ну и принялась бы исправлять свою жизнь. Может быть, просто начала бы с генеральной уборки своей квартиры или пошла бы в парикмахерскую. А мужчине для того, чтобы начать генеральную уборку своей жизни, недостаточно начать с самого простого — снять шторы, вымыть окна и двери, купить новую шляпку; ему нужно сначала сесть и хорошо подумать, провести анализ всей предыдущей жизни.
— А ты, выходит, провела с ним вроде как бы сеанс психоанализа?
— Ну да, что-то вроде этого. Я заставила его рассказать мне все подробнейшим образом, будто бы для расследования возможной угрозы, а на самом деле он просто выговорился, и все встало на свои места. Но тс-с! Кажется, идет наш обреченный… Ну, как вы себя чувствуете, Виктор Николаевич?
— Прекрасно! И одежда мне подошла, и теперь я знаю, что мне делать, и хочу поскорей добраться до дома. Но если вы позволите, я сначала провожу вас, Елизавета Николаевна.
