В течение следующих двадцати лет Филипп Август будет сражаться с Англией, поддерживая мятеж сына Генриха Плантагенета, Ричарда Львиное Сердце, против короля; затем он поддержит претензии брата Ричарда Львиное Сердце, Иоанна Безземельного, к самому Ричарду; и наконец – он выступит якобы в поддержку прав племянника Иоанна, Артура Бретонского.[282] Каждый английский принц становился его союзником на время, пока был бунтовщиком, и превращался во врага, стоило взойти на престол. Филиппа не слишком заботили данные им клятвы, и ему хватало поводов, чтобы взять назад данное слово. Тяжелая дипломатическая работа плюс бесконечные войны – и вот уже он отнял у Англии Мен, Бретань, Турень и Анжу.
Идя дальше по времени, мы увидим, как Филипп, используя любой случай, обрушивается на Тур, осаждает Анже, проходит победителем по Сентонжу и получает в Нанте ключи от города. Мы увидим его в Ренне, куда не ступала нога Капетингов с самого начала династии. И в конце концов он возьмет Нормандию, эту колыбель английской династии и исток английской державы, захватив восемь лет спустя после того, как Ричард Львиное Сердце его выстроил, громадный замок Шато-Гайяр в Анделисе – укрепленные лучше некуда ворота в герцогство, которые, казалось, были предназначены веками бросать вызов французской короне.
Надо признать, два раза Филипп Август все-таки потерпел поражение. Сначала – при попытке высадиться в Англии, когда на его флот напали и уничтожили, прежде чем корабли успели выйти в море. А затем – когда он захотел посадить на английский трон собственного сына. Признанный ненадолго мятежной частью британской аристократии, будущий Людовик VIII вынужден был покинуть Англию, не в силах противостоять единодушному отпору епископата и враждебности населения. Две страны обрели истинную независимость, а это не допускало власти одной над другой.
За эти два десятилетия он найдет время даже для Крестового похода (о! без всякого энтузиазма!) ради того, чтобы удовлетворить общественное мнение и желания клира. Ко всему еще, он потребовал, чтобы вечный соперник Ричард Львиное Сердце отправился с ним. Он пробыл там ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы одержать победу при Сен-Жан-д’Акр,[283] впечатлившую если не мусульман, то, по крайней мере, христианский мир, а затем, сказавшись больным, поспешно вернулся во Францию, где нужно было уладить проблемы с наследством. Крестоносцев он оставил противостоящими друг другу, и Ричард Львиное Сердце за то, что втоптал в грязь знамя герцога Австрийского, закончил Крестовый поход пленником императора Германии. И тогда Филипп Август предложил императору платить ему пятнадцать тысяч марок за каждый месяц Ричардова плена.
Встреча Филиппа Августа и Ричарда Львиное Сердце в Мессине. Миниатюра Хроник Сен-Дени. XIV в.
А еще в течение этих двух десятилетий он успешно сопротивлялся папству, требовавшему, чтобы король жил со своей второй женой, Ингеборгой Датской, которая в первую же брачную ночь внушила Филиппу непреодолимое отвращение. Окончательно отвергнув Ингеборгу, он женился в третий раз – на Агнессе Меранской, и напрасно Святой престол стремился подвергнуть королевство интердикту – большинство епископов Франции воспротивились объявлению приговора. Сам Филипп Август таким образом спровадил одного из легатов: «Дело решено окончательно, и, поскольку других дел у вас нет, мы приказываем немедленно покинуть эту страну». Сегодня мы бы назвали подобное разрывом дипломатических отношений. И в конце концов папству пришлось смириться и признать законными детей, рожденных в третьем браке короля.
Свой сорок девятый день рождения Филипп Август отпраздновал победой над императором Оттоном IV и германо-англо-фламандской коалицией. Битва при Бувине, своего рода средневековое Вальми,[284] закончилась победой не только короля и его армии, она закончилась победой короля и его коммун, короля и его народа, и она была первым действительно национальным победоносным сражением.
При Сугерии французы поняли, что такое родина, при Филиппе Августе они осознали себя нацией. Англичане во время второй Столетней войны могли вернуться на французскую землю и занять чуть ли не всю территорию страны – они больше не были завоевателями, они стали оккупантами.
Часть правящего класса могла сколько угодно принимать сторону англичан или служить их интересам – в этом теперь видели всего лишь «коллаборационизм». И в течение целого века, полного перемен, Франция не успокоится – не успокоится до тех пор, пока не вернет себе той самостоятельности, какой добилась во времена Филиппа Августа и под его властью.
Подчинять любые личные интересы центральной власти, быть независимым по отношению к Святому престолу, быть независимым от Германской империи, не допускать ни малейшего вмешательства никаких иноземных правителей в государственные дела Франции и в еще меньшей степени чьего бы то ни было господства даже над пядью французской земли – эти политические принципы сделал для себя законом на весь период царствования Филипп Август и других заставил с ними считаться. Тем же принципам будут следовать в течение веков после него все великие короли и все великие министры: Филипп Красивый и Мариньи, разгромивший орден тамплиеров и загнавший пап в Авиньон, Карл V, получивший после Креси и Пуатье совершенно разоренное королевство, Людовик XI, Генрих IV, Ришелье, Людовик XIV…[285]
После Бувина Филиппу Августу оставалось прожить еще десять лет – десять лет на то, чтобы укрепить свое творение.
Если мы пусть в общих чертах, но довольно подробно остановились на судьбе этого монарха-колосса, самого, может быть, значительного из властителей Франции, то главным образом из-за нераздельности его судьбы с Парижем: в Париже он родился, в Париже царствовал, Париж он преобразил, как преобразовал все королевство.
«Завещание», написанное им перед Крестовым походом, – это длинная инструкция, в которой он в деталях расписывает, как управлять государством, шедевр организационной мысли: по этому документу, никто в государстве не мог воспользоваться отсутствием монарха и даже его смертью, чтобы перехватить власть над другими.
Регентами назначались те лица, к которым, казалось бы, по традиции должно было переходить управление: королева-мать, архиепископ Реймсский, – но при этом реальная власть у них отнималась. Хранить казну Филипп Август доверил ордену тамплиеров, но ключей от сундуков рыцарям этого ордена не оставил, а передал одному из высокопоставленных королевских должностных лиц и шести именитым горожанам. Им же была передана на время отсутствия Филиппа Августа королевская печать.[286] В этот день парижская буржуазия вошла в историю.
В том же «завещании» Филипп Август приказывал, чтобы ему каждые четыре месяца докладывали, в каком состоянии королевство и как себя ведут королевские должностные лица. За исключением случаев убийства, похищения или измены, ни один из прево и бальи (предки префектов и супрефектов, им учрежденные) не мог быть смещен или даже перемещен без согласования с ним.
Наконец, там же было объявлено, что запрещается введение каких бы то ни было чрезвычайных налогов или пошлин, даже в случае смерти самого Филиппа Августа, до совершеннолетия его сына. Такого правителя Франция не знала за все время своего существования.
Кроме того, в связи с началом Крестового похода, желая, чтобы его столица, центр королевской власти, была надежно защищена от любого нападения, Филипп Август решил «окружить часть Парижа, находящуюся на севере от Сены, сплошной крепостной стеной, оснащенной башнями и укрепленными мостами». Позже, во времена Бувина и разгрома коалиции, он дополнил оборонительные сооружения точно такой же стеной вокруг южной части города. Самые первые ограждения, галлороманские, отстроенные Эдом и дополненные Людовиком Толстым, заключали в себе только десять гектаров Сите, а ограждения, возведенные Филиппом Августом, – двести пятьдесят три гектара. Стены были высотой шесть метров, толщиной три метра, с тридцатью тремя башнями на севере и тридцатью четырьмя на юге. Пройти в город можно было через одни из двух дюжин строго охраняемых ворот.
Для того чтобы легче было наблюдать за рекой и чтобы перекрыть доступ к городу вдоль нее, Филипп Август приказал возвести выше по течению передовое оборонительное сооружение – Ла Турнель,[287] а ниже – две внушительные башни, одну против другой, башни, которые еще прославит История. Первая называлась сначала башней Филиппа Августа, потом – Филиппа Амлена,[288] а еще позже она стала знаменитой Нельской башней,[289] если верить легенде – пристанищем для королевских адюльтеров. Затем на ее месте выстроят Французский институт,[290] так что академики сегодня заседают примерно там, где была постель Маргариты Бургундской.[291] А вторая – башня Лувра – положила начало будущему дворцу, который столько раз увеличивали и который вместил в себя столько пиршеств и столько драм династии Валуа…
