Я предложил Либби обустроиться с нуля. Я сказал, что мы можем отправиться по магазинам и купить новую мебель в спальню, а также все, что нам может понадобиться для остальных помещений. Облегчение, промелькнувшее в глазах Либби, лучше любых слов подтвердило правоту Грейс.
Какое-то время я прилагал все усилия к тому, чтобы почаще думать о Либби, чтобы словом и делом демонстрировать ей, что в первую очередь считаюсь с ее желаниями и потребностями. Но за последний год все неуловимо изменилось. Я уже не так внимателен, как прежде. Я исключаю ее из своих мыслей и отворачиваюсь от нее тогда, когда должен поворачиваться в ее сторону. Эта кровать — знак того, что я хочу все исправить. Новая кровать для нового начала, если только Либби согласится начать заново.
Мне не хочется выпускать ее из рук, поэтому я крайне неохотно кладу ее на кровать и делаю шаг назад.
Она разглаживает ладонями кремовое покрывало и пристально смотрит на полог кровати.
— Ты купил новую кровать, — говорит она.
— Да, я подумал, что тебе вряд ли понравится перспектива преодолевать лестницу на второй этаж. Здесь тебе будет намного удобнее, — киваю я. — Я решил, что нам не помешает новая кровать.
На ее глаза наворачиваются слезы, а я ощущаю резкую боль в голове и груди. Так бывает всякий раз, когда Либби страдает.
— Она точно такая, как в моей старой квартире, — шепчет она.
Я киваю, не в силах вымолвить ни слова, глядя на то, как она смахивает сорвавшуюся с ресниц слезу.
— Спасибо, — говорит она и улыбается. — Ты знаешь, вообще-то мне было очень страшно возвращаться домой. Я боялась, что мне все покажется другим и я не смогу к этому приспособиться. — Она снова обводит взглядом комнату. — Но это просто замечательно. Это новая обстановка для нас обоих, и мы вместе будем ее осваивать.
Я киваю. Она осторожно откидывается на подушки. По ее лицу и глазам я вижу, как мучительно дается ей каждое движение.
— Приготовить тебе чай или кофе? — спрашиваю я.
— Нет, — качая головой, отвечает она. — Я ничего не хочу. Разве что вздремнуть недолго.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Я разбужу тебя к обеду.
— Хорошо, — кивает она. — И еще я не возражала бы, если бы ты немного со мной полежал. Как ты на это смотришь? — Мое лицо расплывается в улыбке. Я вижу, что она и в самом деле не винит меня в случившемся. Я подхожу к кровати, радуясь возможности обнять жену и постараться хоть ненадолго избавиться от чувства вины за то, что не рассказал ей всей правды об аварии.
Глава 5
Либби
Это не я.
Я не такая. И дело не во внешности. Я знаю, что красота исходит изнутри. Я знаю, что длина волос, вес и гладкость кожи не имеют особого значения. Главное — это кем ты являешься на самом деле. И все же я не могу избавиться от мыслей и чувств, заставляющих меня сидеть перед зеркалом, в отчаянии глядя на свое отражение и пытаясь сдержать слезы, которые тем не менее продолжают катиться по моим щекам.
Я по-прежнему Либби. Извивающаяся линия, тянущаяся ото лба к затылку, не мешает мне громко смеяться всякий раз, когда я слышу что-нибудь смешное. Царапины, усеивающие мое лицо, подобно рассыпанной по дороге щебенке, не мешают мне переключать каналы, когда на экране телевизора появляется реклама. Шрам, по диагонали рассекающий мою левую щеку, не мешает мне наслаждаться резкими криками чаек, которые будят меня на рассвете, подобно крикливым уличным торговцам.
Эти отметины поверхностны и незначительны. Они не в силах изменить то, кем я являюсь на самом деле. Кем на самом деле является Либби. Вот почему я не должна сейчас плакать. Я не изменилась.
Я не изменюсь и тогда, когда Энджела, которая застыла позади меня с ножницами в руках в ожидании моего кивка, сострижет то, что осталось от моих волос.
Наверное, я смотрю на свои длинные черные пряди и прощаюсь с человеком, которым я была с ними, только потому, что еще не оправилась от шока.
И вовсе не потому, что я опасаюсь превратиться без них в уродину, совершенно не похожую на меня прежнюю.
Прикрываю глаза и киваю.
— Ты уверена, малышка? — спрашивает она. — Мы можем попытаться что-то сделать с тем, что у нас осталось.
У Энджелы темная, как и у меня, но совершенно потрясающая, без единого изъяна кожа и божественные волосы. Они закручены в тонкие дреды, волнами ниспадающие до самой талии. Она очень женственная. Она воплощение женственности.
— Я прошу тебя: просто возьми и сделай это.
Она обрезает мне волосы. Она делает это очень осторожно, даже бережно, но я не открываю глаз. Я не могу на это смотреть. Я не могу видеть себя в зеркале и я не могу следить за ее мелькающими у меня над головой руками.
Наконец она останавливается. Я слышу, как она меняет инструменты.
— Переходим к следующей стадии, малышка?
Я снова киваю, по-прежнему держа глаза плотно закрытыми. Я напрягаюсь, слыша жужжание машинки. Этот звук заполняет хрупкую тишину и кажется мне зловещим. Я пытаюсь не отшатнуться и не закричать, когда холодный металл касается моей кожи. В считанные секунды Энджела избавляет меня от остатков волос.
Но мне кажется, что между моментом, когда она выключает машинку, и моментом, когда я решаюсь открыть глаза, проходит целая жизнь.
Я очень долго не решаюсь взглянуть на ту женщину, в которую я превратилась.
Джек
Когда я вижу ее, сердце останавливается у меня в груди. Она лысая. Кроме шрама и пересекающих его швов, у нее на голове нет ничего.
Она стоит в прихожей и в отчаянии заламывает пальцы. Она очень похожа на маленькую девочку, которую застали за какой-то шалостью и которая теперь ожидает наказания.
— Твои волосы, — говорю я. — Их нет.
Она кивает. Ее глаза наполняются слезами. Широкими шагами я пересекаю прихожую и кладу руки ей на плечи.
— Я решила, что лучше пусть не будет ничего, чем чуть-чуть, — произносит она.
— Ты выглядишь просто потрясающе, — говорю я, и она удинвленно моргает.
— Правда? — шепчет она.
— Правда. В мире очень мало женщин, которые могут позволить себе нечто подобное. Но ты одна из них.
— Правда? — снова спрашивает она.
Я вижу, что от испытанного облегчения ее напряженные плечи расслабленно опускаются.
— Да. А самое замечательное то, что теперь я вижу все твое прекрасное лицо.
— Значит, я не похожа на страшилище? — настаивает она.
— Ты никогда не будешь похожа на страшилище, — говорю я и привлекаю ее к себе.
У меня в ушах продолжают звенеть ее слова: «Лучше пусть не будет ничего, чем чуть-чуть».
