– А вот и мы! – Пия распахнула дверцу места рядом с водителем, оторвав Боденштайна от его размышлений. – Звонки идут один за другим, и Кай чертыхается. Пресса уже опять каким-то образом пронюхала об убийстве.
– Я считаю, что это не так уж плохо, – Боденштайн включил двигатель. – Если повезет, то среди них окажется и тот, кто что-то видел.
Он посмотрел в зеркало заднего вида.
– Ну что, фрау доктор Фрайтаг? Что сказала великая начальница?
– Она считает меня достаточно компетентной, чтобы я могла вам помочь, – улыбнулась Ким. – Хотя она дала мне сразу понять, что пока я здесь всего лишь гость. Никакой оплаты и никаких притязаний на что-либо, пока Министерство внутренних дел не даст своего согласия на то, что меня можно привлечь к работе по данному делу в качестве внештатного эксперта. Но меня это вполне устраивает. У меня все равно масса дней неиспользованного отпуска, и в моих планах нет ничего более достойного.
– Ну, тогда мои поздравления и добро пожаловать в нашу команду! – сказал приветливо Боденштайн. – Николя Энгель нелегко убедить.
Ким ему нравилась. У нее был такой же острый ум, как и у сестры, она обладала проницательностью и хорошим чувством юмора.
– Она профессионал, я тоже профессионал, – ответила Ким. – А особые случаи требуют особых мер.
– Интересно, интересно! – подтвердил Боденштайн и выехал из двора на непривычно пустую улицу.
* * *
Через двадцать минут Боденштайн, Пия и Ким стояли перед дочерью профессора Рудольфа. Она была одета во все черное, и по ней было видно, что с вечера четверга она пребывала в невменяемом состоянии. Она была бледной, глаза опухли и покраснели, а кожа пошла пятнами.
– Здравствуйте, фрау Альбрехт. – Боденштайн протянул ей руку. – Как вы? И как ваша дочь?
– Она с тех пор не разговаривает. Ни с кем, – ответила женщина. – Мой бывший муж уехал сегодня утром с ней и своей семьей к его родителям на Штарнбергское озеро.
– Это правильное решение, – сказал Боденштайн. – Вам тоже было бы неплохо сменить обстановку.
– Нет, я не могу сейчас оставить отца одного. – Каролина Альбрехт стянула на груди вязаную кофту и скрестила руки. – Кроме того, мне нужно заниматься организацией похорон мамы.
В ее зеленых глазах отражалось сильнейшее отчаяние, какое Боденштайн видел нечасто. Ее боль и глубокая печаль пронзили его с такой силой, которой он не ожидал от себя. Обычно ему удавалось без труда сохранять профессиональную дистанцию в своем отношении к жертве и ее родственникам. Этому он научился за долгие годы работы. Но в данном случае что-то тронуло его в этой женщине, которая стояла перед ним с изогнутой спиной и каменным лицом, мобилизовав все свои силы, чтобы оставаться сильной по отношению к другим.
– У вас нет подруги, которая могла бы сейчас помочь? – спросил Боденштайн мягко.
– Рождество же, – напомнила она ему. – Я не могу и не хочу никого об этом просить. Я справлюсь сама. Жизнь должна продолжаться.
Боденштайн положил руку ей на плечо и слегка пожал его. Да, она справится. Каролина Альбрехт была сильной женщиной. Ее не сломит этот удар судьбы, даже если для нее он будет сейчас очень ощутим.
– Нам надо поговорить с вашим отцом, – сказал Боденштайн. – Будьте любезны, сообщите ему об этом.
– Конечно. Проходите.
Они прошли вслед за ней, и на сей раз запах в доме был более приятным, чем во время их последнего визита. Обеденный стол был убран, рождественские украшения исчезли. Каролина Альбрехт вошла в одну из дверей, которые располагались по периметру столовой, и через некоторое время вернулась.
– Отец ждет в кабинете, – сказала она и приглашающим жестом предложила им войти.
Профессор также, судя по его виду, испытывал в последние дни ужасные страдания. Он сидел за письменным столом, окруженный возвышавшимися до потолка книжными шкафами, напоминая серую тень самого себя. При их появлении он не встал, чтобы поздороваться.
– Оставь нас, пожалуйста, одних, – попросил он дочь, после чего та вышла из кабинета, осторожно закрыв за собой дверь. Боденштайн сообщил профессору об убийстве, произошедшем ранним утром в Келькхайме.
– Жертвой является молодой человек двадцати семи лет, – сказал он. – Его отец сообщил нам, что у него было врожденное заболевание сердца, но его удалось спасти благодаря трансплантации сердца.
– Печально. – Профессор Рудольф без интереса посмотрел на него.
– Мы подумали, что, может быть, вы его знали. Его имя Максимилиан Герке.
– Герке? Навскидку это имя мне ничего не говорит. – Профессор устало покачал головой. – Трансплантации уже двадцать лет являются моей повседневной работой. Поэтому отдельные случаи, конечно, забываются.
– Но вы наверняка помните особые и необычные случаи, – вмешалась Ким. – Максимилиан был еще совсем молодым человеком, подростком с врожденным пороком сердца. Пожалуйста, попытайтесь вспомнить.
Профессор снял очки, потер покрасневшие глаза и задумался.
– Да, – сказал он, наконец, и поднял глаза, – я вспомнил юношу. У него была врожденная тетрада Фалло [19], из которой развилась гипертрофия правого желудочка, а к ней прибавились еще другие неблагоприятные факторы. Юноша после нескольких неудачных операций практически не имел никаких шансов выжить, его последней надеждой была трансплантация сердца.
Боденштайн и Пия переглянулись. Неужели это тот самый прорыв, которого они так ждали? Можно ли теперь связать между собой эти две жертвы снайпера?
– Не удалось ли вам вспомнить имя Ингеборг Роледер? – спросила Пия.
– Кто это? – Профессор снова надел свои очки.
– Первая жертва, – ответила Пия. – Ей было семьдесят четыре года, и жила она в Эшб… э-э-э… в Нидерхёхстштадте.
– Ах да. Вы меня уже об этом спрашивали. Нет, извините, я действительно никогда не слышал этого имени. Это все?
– Не совсем. – Боденштайн пытался найти подходящие слова, чтобы затронуть деликатную тему. – Как вы думаете, что имел в виду преступник в своем письме?
– Поверьте мне, с тех пор, как вы мне это сообщили, я размышляю над этим день и ночь. – Плечи у мужчины опустились. – При всем своем желании я не могу этого объяснить. За то время, что я работаю врачом, у меня никогда не было никаких проблем с родственниками пациентов.
Они простились и вышли из дома, не встретившись больше с фрау Альбрехт.
– Это было великолепно. То, как ты заставила его припомнить давний случай, – сказала Пия своей сестре, когда они переходили улицу, направляясь к машине.
– Я вспомнила о географической карте у тебя в голове, – улыбнулась Ким. – О том, что ты не забываешь ни трупы, ни место преступления. Я надеялась, что у врачей это происходит так же.
– В любом случае мы установили связь между двумя жертвами. – Пия застегнула молнию на куртке до самого подбородка. – Но что толку? Ведь это просто невероятно, что у нас нет ни одной серьезной зацепки! Преступник скрупулезно выслеживает своих жертв, он знает их привычки и распорядок дня и находит места, где он может беспрепятственно их караулить, а после убийства легко и незаметно исчезнуть. Как это возможно, чтобы его никто ни разу не заметил?
– Возможно, люди видят его, но никому в голову не приходит, что это убийца, – возразила Ким. – Как вон тот мужчина с собакой. Ты увидела его и через десять минут о нем забыла, если только он не сделал ничего необычного. Преступник – человек, который умеет приспосабливаться и перемещаться незаметно для других.
– Эта история с письмом сегодня утром не дает мне покоя, – сказала Пия. – Он, видимо, очень уверен в себе, если идет на такой риск.
– Риск небольшой, – возразил Боденштайн. – Я уверен, что он тщательно подбирал женщину. Она пожилая и боязливая, кроме того, на его стороне фактор неожиданности. Мы не должны недооценивать убийцу. Он ничего не делает случайно.
– Рано или поздно он допустит ошибку, – предположила Пия.
– Я не намерен этого ждать. – Боденштайн открыл центральный замок машины. – День ото дня на нас давят все больше и больше. Люди в панике.
– И преступник не ограничится этими тремя жертвами, – предрекла Ким. – Он жаждет внимания к себе!
– Тогда он должен его получить! – сказала Пия. – Давайте выложим все детали прессе! В этом случае мы немного успокоим людей, если они поймут, что непосредственной опасности нет.
– Этим мы не можем рисковать. – Боденштайн покачал головой и включил зажигание. – Может возникнуть косвенный ущерб, за который мы должны нести ответственность.
– Нести ответственность… – повторила Ким. – Хоть бы и убийца ее понес.
* * *
Она открыла морозильную камеру, и у нее тут же снова на глаза навернулись слезы, когда она увидела множество пластиковых баночек. Мама всегда была такой экономной! Она редко что-либо выбрасывала. Банки из-под джема или огурцов она тщательно мыла, чтобы потом консервировать в них овощи. Коробки из-под мороженого уже десятки лет в доме Рудольф использовались для заморозки продуктов и всегда старательно надписывались. «Сегединский гуляш »[20], – прочитала Каролина аккуратную надпись, сделанную матерью на банке, – 12.09.2012.
