На третий день евреям велели сложить костер из засохших веток, и на нем сожгли то, что некогда было телом трибуна. Это происходило у подножия мавзолея Августа. Пепел развеяли на все четыре стороны света.
Но более могущественный ветер истории унес в далекие века славу его имени и эхо фанфар, которыми Кола ди Риенцо в день 1 августа 1347 года провозгласил независимость Италии. Их отзвуки в течение XIV и XV веков слышатся в творчестве Петрарки, Боккаччо, у Леонардо Бруни, у Фацио дельи Уберти, у Маттео Виллани, у Поджо Браччолини и в произведениях всех писателей, которые мыслью, мечтою, словом ускоряли объединение итальянской родины. Ренессанс включил имя трибуна в орбиту своей славы, ибо он, подобно Петрарке, именно в античности черпал свои идеалы высшей культуры, высшего стиля жизни, свободы и презрения к изжившим себя формам жизни.
Правитель замка
Петрарка считал, что подвергает себя опасности, столь открыто выступая на стороне римского трибуна, однако оказалось, что гораздо более опасным является его старое знакомство с Вергилием. Петрарка не считался с эпохой, которую намного опередил, и не предполагал, что очень многие люди знают Вергилия лишь по роману "Необыкновенные похождения Вергилия, сына рыцаря из Арденн" да по ярмарочной болтовне о его магических проделках. Правда, до ушей Петрарки дошло, что его самого называют новым Вильгардо. Предание гласило, будто грамматик из Равенны Вильгардо в 1000 году увидел во сне трех демонов: один из них назвался Вергилием, другой Горацием, третий Ювеналом, и все трое благодарили его за почести и благоволение, которыми он их окружил. После этого сна Вильгардо стал провозглашать речи против веры, утверждая, что настоящая истина только та, которую провозглашают поэты. Похоже было, что некоторые члены кардинальской коллегии готовы видеть в Петрарке ученика чернокнижника, поэт только забавлялся этим в беседе с отдельными кардиналами, которые, подобно Талейрану, высмеивали невежество своих отсталых коллег.
Однако дело приобрело серьезный оборот, когда к этим нелепым наговорам стал прислушиваться новый папа, Иннокентий VI. Несомненно, свою лепту внесли и врачи, которым Петрарка немало досадил. Недруги зашептали: "Почему это он уединяется в Воклюзе и чем он там занимается по ночам? Сквозь щели в ставнях его комнаты виден свет, который гаснет только на рассвете. Он не расстается с Вергилием. Все понятно: он занимается магией и чернокнижием".
Петрарка сперва только смеялся над этим, потом удивлялся, а затем начал волноваться. Что может быть страшнее абсолютной глупости? Поэт впал в отчаяние. Он чувствовал себя всеми покинутым, никому не доверял. Писал письма влиятельным друзьям, уверяя их в своей верности, в которой никто из них не сомневался. Такой уж у него был характер: даже малейшая тучка была способна окутать всю его жизнь мраком. Мысленно представлял он себя лишенным заслуг, славы, признания. "Я чужак, - взывал он, - и бродяга на земле, как все мои отцы. Я изгнанник, я испуганный скиталец". Он видел себя валяющимся в придорожной канаве, без крова над головой, без близкой души.
И поэт решил бежать. Собрал, что было в доме наиболее ценного, и крадучись выскользнул из своей Уединенной Долины. Буря и ливень вернули его с дороги. Но решения своего он не изменил и в мае 1353 года навсегда покинул Авиньон и Воклюз. По пути он посетил монастырь брата Джерардо - это была последняя их встреча. Через несколько месяцев после отъезда Петрарки неизвестные злоумышленники ворвались в его обитель, украли, что смогли и подожгли дом. Верного управляющего, Раймона Моне, тогда уже не было в живых, а без него дом в Воклюзе был обречен. К счастью, уцелело величайшее сокровище - книги, спрятанные в гроте, где никто не догадался их искать. Так были сожжены все мосты, по которым Петрарка мог вернуться в Авиньон.
По пути через Альпы, увидев Италию, он создал одну из прекраснейших своих латинских песен:
Здравствуй, священный край, любимый господом, здравствуй,
Край - для добрых оплот и гроза для злых и надменных,
Край, благородством своим благородные страны затмивший,
Край, где земля плодоноснее всех и прекрасней для взора,
Морем омытый двойным, знаменитыми славный горами,
Дом, почтенный от всех, где и меч, и закон, и святые
Музы живут сообща, изобильный мужами и златом,
Край, где являли всегда природа вкупе с искусством
Высшую милость, тебя соделав наставником мира.
Жадно я ныне стремлюсь к тебе после долгой разлуки,
Житель твой навсегда, ибо ты даруешь отрадный
Жизни усталой приют, ты дашь и землю, которой
Тело засыплют мое. На тебя, Италия, снова,
Радости полный, смотрю с высоты лесистой Гебенны:
Мгла облаков позади, лица коснулось дыханье
Ясного неба, и вновь потоком ласковым воздух
Обнял меня. Узнаю и приветствую землю родную:
Здравствуй, вселенной краса, отчизна славная, здравствуй! 1
1 Перевод С. Ошерова.
Едва Петрарка двинулся в путь, едва разошлась весть, что он оставил Воклюз, со всех сторон послышались голоса: "Куда? Почему не к нам?" Авиньон не желал примириться с тем, что Петрарка навсегда его покинул, флорентийские друзья насупились, Падуя напоминала о своих правах, ведь он был ее каноником и его связывала дружба с правящим двором. Парма ссылалась на давнюю его близость с сеньорами да Корреджо, к тому же здесь стоял его дом, в котором ему было так хорошо! Его приглашали король французский, король Неаполя, князь Гонзага из Мантуи, а венецианский дож Дандоло, с которым Петрарка переписывался, был уверен, что он предпочтет Венецию. Победил тот, кому всегда улыбалось счастье, - Джованни Висконти, архиепископ Милана.
Боккаччо не знал, сердиться ему или плакать. Петрарка у Висконти! Все были поражены, многие возмущены. Двор Висконти считался самым скандальным среди всех итальянских дворов, хотя и остальные не отличались добропорядочностью. Имя Висконти стало чуть ли не символом беспощадности, жестокости и преступлений. Правда, архиепископ Джованни не заслуживал столь суровой оценки, но и на него падала тень мрачного рода. Да и сам он не был ягненком. Это был сеньор гордый и решительный, не князь церкви, с которой он неустанно спорил, а князь Милана, настоящий властелин, заботившийся о величии дома Висконти и о расширении своего могущества в Италии.
Архиепископ прибрал к рукам Петрарку так, словно бы занял расположенный по соседству чужой город, - он победил его лестью. Поэт сдался не сразу и на почетных условиях. Он выговорил себе независимость и отказался от каких бы то ни было обязанностей. Но архиепископ сразу заявил, что ничего от него не требует, ему довольно и того, что все знают: Петрарка принял его приглашение и поселился в Милане. Это будет для Висконти большой честью. Разве можно было устоять против таких слов, высказанных столь важным сеньором? "Взвесив все, - писал Петрарка друзьям, - я выбрал то, что лучше, или по крайней мере меньшее зло, впрочем, хорошо ли, плохо ли, но я, несомненно, сделал то, что было необходимо!"
Петрарка поселился в доме на краю города, возле собора святого Амвросия. Из его окна были видны свинцовая крыша собора и две башни у главного входа. Здесь проходил блаженный Августин, его тут крестили, через эти ворота шествовали за железной короной ломбардские короли и германские императоры. Но больше всего приковывала взгляд Петрарки скульптура, изображавшая святого Амвросия: "Как величаво это чело с густыми бровями, какое спокойствие в этих глазах! Он словно живой, только уста немые". Из старого храма доносились мелодии гимнов, которые впервые пел в нем святой Амвросий тысячу лет тому назад. Задняя стена дома прилегала к городской стене, за нею зеленели широкие поля, а еще дальше виднелись снежные вершины Альп. Петрарка хвалил также "необыкновенно целебный воздух", хотя именно здесь подхватил малярию, которая мучила его долгие годы.
Архиепископ Джованни вскоре умер, и после него к власти пришли трое его племянников: Маттео, Барнабо и Галеаццо. Только теперь Петрарка понял, какой плохой выбор он сделал. Но отступать было некуда. Неудача следовала за неудачей. Умер дож Дандоло, вскоре после этого был казнен его преемник Марино Фальери, с которым у Петрарки была давняя дружба, позорно погиб Кола ди Риенцо, обвиненный в измене и лишенный достояния, ушел в изгнание Аццо да Корреджо. Его тяжба со Скалиджери обернулась и против Петрарки: сына поэта Джованни изгнали из Вероны. Податься было некуда, да и Барнабо Висконти был не из тех людей, которые выпускают птичек из клетки.
Это была личность, достойная пера Светония. Для Барнабо самым важным занятием была охота на диких кабанов. Только его дротик мог их убивать, и тот, кто осмелился поднять руку на герцогского кабана, терял ее под топором палача, чаще всего вместе с ней и голову. Подданные вынуждены были содержать герцогскую псарню, насчитывавшую свыше пяти тысяч гончих. Неслыханные налоги ложились на плечи миланцев: турниры, балы, семейные торжества - все это требовало денег. Дети герцога должны были иметь серебряные колыбели.
