— Это что за мурзилки? — спросила бабушка.
— Какие мурзилки? — недовольно сказал Миша. — Это мы с тобой в школу идем. Первого сентября. Вот я, а вот ты.
— А что это за большая желтая нога? — спросила Катя.
Миша возмутился:
— Это совсем не нога! Это дорога. Бульвар.
— А почему у этого человечка в руке чемодан?
— Это не чемодан! Это портфель. Это я несу портфель.
Бабушка посмотрела на Катю и сделала ей знак глазами, чтобы она не смеялась.
Катя перевернула страницу альбома:
— Вот это получилось прямо замечательно! Смотри, бабушка, это Мишин класс. Особенно хорошо окна нарисованы.
Бабушка посмотрела и одобрительно кивнула головой:
— Хорошо, Мишенька, очень хорошо!
В альбоме, вдоль всей страницы, были нарисованы густо заштрихованные черным карандашом треугольники парт. За партами торчали какие-то не то человечки, не то зверьки с острыми мордочками. А перед ними стояло странное, тоже треугольное, существо с острым носом, в черной юбке и в синей кофте колоколом. Странное существо писало на доске своей единственной рукой, похожей на палку, такие же длинные палки, только загнутые книзу.
— Это что за чучело? — спросила Катя. — И почему у него только одна рука?
— Сама ты чучело! — крикнул плачущим голосом Миша. — Это Наталья Петровна, наша учительница. Другой руки тут не видно. — И, подумав, Миша грустно добавил: — У меня люди еще не очень хорошо получаются…
— Ничего, Мишенька, научишься рисовать и людей, — подбодрила его бабушка. — А пока ставь на стол тарелки. Я суп несу.
Кате казалось, что ей совсем не хочется есть. Но когда бабушка положила ей на тарелку пару румяных, политых сметаной блинчиков с творогом, она почувствовала, что здорово проголодалась и что все на свете не так уж плохо.
* * *
В этот день Катя так и не решилась рассказать дома о том, что произошло в школе. Даже маме она не сказала ни слова.
«Надо сначала поговорить с девочками, — думала она. — Скорей бы уж настало утро».
Но на другое утро ей почему-то, против обыкновения, не хотелось идти в школу. Она даже пощупала голову и посмотрела в зеркало на свой язык. Но язык был красный, а лоб холодный. Вообще, как назло, ничего не болело. Так всегда бывает. Вот если бы Таня принесла билеты в кино или в детский театр, тогда бы уж, конечно, язык был белый, а лоб горячий.
Тяжело вздыхая, Катя оделась и медленно пошла в школу.
«Надо поторопиться, — подгоняла она себя, — а то не успею поговорить до урока с девочками».
А ноги сами замедляли шаг. Она пришла в школу минуты за две до звонка. Молча вошла в класс, села на свое место и стала деловито укладывать в парту книжки и тетрадки.
Кто-то дернул ее за рукав:
— Катя, Катя!
Она неохотно оглянулась. Ира Ладыгина, приподнявшись, громко шептала ей на ухо:
— Слушай, что я тебе скажу. Только это пока секрет…
— И от Наташи? — спросила Катя.
— Ну, пускай Наташа тоже слушает. Только больше никому не говорите. Анна Сергеевна, оказывается, учит еще и мальчишек в мальчишечьей школе.
— Что ж в этом такого? — спросила Катя.
А Наташа сочувственно покачала головой:
— Бедная! Трудно, наверно, с мальчишками.
— Вот еще — «бедная»! — усмехнулась Ира. — Это мальчишки бедные. Вы знаете, какая она? Строгая — ужас! Как начнет гонять по всему учебнику и двойками сыпать, только держись!
— А ты откуда знаешь? — спросила Катя.
Ира мотнула головой:
— Да ведь мой братишка как раз в этой самой школе учится.
— У Анны Сергеевны? — спросили вместе Катя и Наташа.
— Нет, не у нее, но он ее все равно знает. Ее там все мальчишки боятся. А как ты ее вчера здорово отбрила! Только смотри теперь держись — она к тебе придираться станет.
— Глупости, — сказала Катя. — Чего ей ко мне придираться?
— А за вчерашнее?
Катя передернула плечами и молча стала рыться в пенале, отыскивая свежее перышко.
На этом уроке Анна Сергеевна еще крепче взяла в руки весь класс. Опять было по рядам пробежал шумок, но Анна Сергеевна сказала еще строже, чем вчера:
— Имейте в виду: сколько времени у нас пропадет зря, ровно столько же нам придется отработать после уроков. Иначе мы не успеем пройти все, что нам нужно. Я слежу по часам.
Катя подняла крышку парты, чтобы убрать пенал, и нечаянно выпустила ее из рук. Крышка хлопнула с таким стуком, что все обернулись.
— Снегирева! — громко, на весь класс, сказала Анна Сергеевна.
Катя встала.
— Простите, Анна Сергеевна, — проговорила она, — это я нечаянно…
«Может быть, заодно извиниться и за вчерашнее?» — мелькнуло у нее в голове. Но в эту минуту Анна Сергеевна посмотрела на нее, сдвинув брови, и сухо сказала:
— Предупреждаю тебя, Снегирева. Если ты не будешь вести себя как следует, мне придется вызвать твою маму.
Катя вспыхнула и села на место. Извиняться она уже не стала.
Все с удивлением и сочувствием взглянули на Катю. Ее маму никогда еще не вызывали в школу.
Аня так и повернулась к ней, будто на пружинах.
— Ой, Катя! — сказала она шепотом и приложила руки к щекам. — Как несправедливо!
А Ира Ладыгина зашипела за спиной у Кати:
— Я ж тебе говорила, я ж тебе говорила!
Катя наклонила голову и ничего не ответила — ни Ане, ни Ире.
В этот день все еще раз убедились в том, что новая учительница не бросает слов на ветер. Когда после уроков все начали собирать книжки, Анна Сергеевна сказала:
— Мы по вашей вине потеряли сегодня пятнадцать минут. И ровно пятнадцать минут вы будете решать примеры по арифметике.
Девочки удивленно поглядывали то друг на друга, то на учительницу. Послышался какой-то недовольный, невнятный ропот.
— Что, проголодались, устали? — спросила Анна Сергеевна. — Я тоже устала и не прочь была бы отдохнуть. Ведь я работаю еще в одной школе. Во второй смене. Но сейчас я должна заниматься с вами. Надо же наверстать потерянное время.
И, даже не взглянув на тех, кто жаловался и охал, Анна Сергеевна принялась диктовать примеры.
Ровно через пятнадцать минут учительница поднялась с места и сказала:
— До свиданья, девочки. Алиева, ты, кажется, староста? Последи, чтобы все тихонько собрали книги и разошлись по домам быстро и без шума.
Анна Сергеевна вышла из класса, а девочки сразу зашумели, заговорили наперебой:
— Вот злющая! Ни за что ни про что оставила после уроков. Катя права была: она несправедливая.
— Нет, — вдруг решительно сказала Катя, — вовсе я не была права.
— Как так? — удивились девочки.
— А очень просто: она, может быть, и очень строгая, но справедливая.
Клятва
Когда девочки дошли до того угла, где они всегда прощались, Аня вдруг вздохнула и сказала:
— А Людмила Федоровна наша бедненькая!.. Ей, наверно, еще хуже, чем нам теперь. Лежит одна-одинешенька, и поговорить не с кем…
— Ей и нельзя говорить, — перебила Аню Наташа.
— Ну, значит, еще скучнее. Лежит и думает: как-то там мои девочки? Может быть, забыли меня? У них уже новая учительница… Девочки, что, если бы нам навестить ее?
Катя сразу остановилась:
— Ой, правда, надо навестить Людмилу Федоровну. Все ей расскажем, она и посоветует…
— Да ведь ей не позволяют говорить, — повторила Наташа.
— Ну, как-нибудь… Завтра надо спросить у Надежды Ивановны, можно или нет.
Надежда Ивановна внимательно выслушала девочек.
— Ну что ж, — сказала она, — проведать Людмилу Федоровну можно, но помните — сидеть недолго, не утомлять ее, и на первый раз пускай пойдет не больше двух человек.
— Конечно, мы понимаем, — разом ответили девочки.
И вот, сделав уроки, Катя и Аня встретились у парадной Катиного дома и чуть не бегом побежали по бульвару.
Было еще совсем тепло, и казалось, что это не середина октября, не поздняя осень, а ранняя весна, что скоро набухнут почки и снова зазеленеют на голых ветках листья.
— С плохими учителями никогда ничего не случается, — говорила Аня, шагая по бульвару рядом с Катей. — А с хорошими обязательно что-нибудь должно случиться. Вот и у моей двоюродной сестры так было. Самый любимый учитель попал под машину, а нелюбимый и не подумал…
— Почему? — спросила Катя.
Аня удивилась:
— Как это «почему»? Да ты меня совсем не слушаешь.
Катя виновато посмотрела на Аню:
— Прости, Анечка, я и в самом деле ничего не слыхала. Я задумалась.
— О чем? О новой учительнице? Да? Ты боишься, что вызовут твою маму?
— Да нет, не то что боюсь… А неприятно как-то…
— Еще бы! — уверенно ответила Аня. — Знаешь, она на тебя сегодня так посмотрела, так посмотрела, что я просто испугалась… Постой, мы, кажется, прошли?
