В гостинице о ту пору, кроме дам, прибывших с почтовой каретой, случилось быть еще двум джентльменам - тем, что стояли у мистера Тау-Вауза, когда Джозеф был задержан из-за кошта коня, а потом, как было нами упомянуто, останавливались вместе с Адамсом в кабаке; был там также один джентльмен, только что возвратившийся из путешествия в Италию. Страшный вопль о спасении привлек их всех на кухню, где участники битвы были найдены в описанных нами позах.
Теперь нетрудно было прекратить побоище, так как победители уже насытили свою жажду мести, побежденные же не чувствовали охоты возобновлять сражение. Прежде других приковал к себе все взоры Адамс, сплошь залитый кровью, которую все общество приняло за его собственную, вообразив, следовательно, что он уже не жилец на белом свете. Но хозяин, успевший оправиться от удара и встать на ноги, вскоре избавил их от этих опасений, принявшись честить свою жену за то, что она загубила даром столько свиных пудингов; он говорил, что все уладилось бы наилучшим образом, не впутайся она, как последняя с..а; и он очень рад, добавил он, что благородная дама уплатила ей, - хоть и много меньше, чем ей причиталось. А бедной хозяйке в самом деле пришлось очень худо, так как вдобавок к полученным ею немилосердным затрещинам она еще лишилась изрядной пряди волос, которую миссис Слипслоп победоносно сжимала в левой руке.
Путешественник, обратившись к миссис Грэйв-Эрс, попросил ее не пугаться: здесь произошел только небольшой кулачный бой, к которому англичане, на свою disgracia {Бесчестье (ит.).}, весьма accustomata {Привычны (ит.).}, - но это зрелище, добавил он, кажется диким тому, кто только что вернулся из Италии, потому что итальянцы привержены не к cuffardo {Кулачному бою (ит.).}, а к bastonza {Драке на палках (ит.).}. Затем он подошел к Адамсу и, сказав ему, что он напоминает видом призрак Отелло, попросил его "не трясти на него своими окровавленными власами, потому что, право же, он тут ни при чем".
- Сэр, - ответил простодушно Адамс, - я далек от того, чтобы вас обвинять.
Тогда путешественник вернулся к даме и провозгласил:
- По-моему, окровавленный джентльмен - uno insipido del nullo senso. Dammato di me, если я за всю дорогу от Витербо видел подобное spectaculo {Болван, лишенный разумения. Будь я проклят... зрелище (все эти итальянские слова весьма близки соответственным английским).}.
Один из джентльменов, вызнав у хозяина причину побоища и заверенный им, что первый удар нанесен был Адамсом, шепнул ему на ухо:
- Ручаюсь, что вам это будет на пользу.
- На пользу, сударь? - сказал с улыбкой хозяин. - Я, конечно, не помру от двух-трех тумаков, не такой я цыпленок. Но где же тут польза?
- Я хотел сказать, - объяснил джентльмен, - что суд, куда вы, несомненно, обратитесь, присудит вам компенсацию и вы получите свое, как только придет из Лондона исполнительный лист; вы, как я погляжу, умный и храбрый человек и никому не позволите бить себя, не возбудив против обидчика тяжбы: это истинный позор для человека - мириться с тем, что его колотят, когда закон позволяет ему получить возмещение; к тому же он пустил вам кровь и тем испортил ваш кафтан; за это присяжные тоже присудят вам возмещение убытков. Превосходный новый кафтан, честное слово, а теперь он и шиллинга не стоит! Я не люблю, - продолжал он, - мешаться в такие дела, но вы вправе привлечь меня свидетелем; и, дав присягу, я обязан буду говорить правду. Я видел, как вы лежали на полу, как у вас хлестала из носу кровь. Вы можете поступать по собственному усмотрению, но я, на вашем месте, за каждую каплю своей пролитой крови положил бы в карман унцию золота. Помните: я не даю вам совет подавать в суд, но если судьи у вас добрые христиане, они должны будут вам присудить изрядное возмещение за ущерб. Вот и все.
- Сударь, - сказал хозяин, почесав затылок, - благодарю вас, но что-то не по нутру мне суды. Я много такого насмотрелся у себя в приходе; там у нас два моих соседа завели тяжбу из-за дома и дотягались оба до тюрьмы. - С этим словом он отвернулся и опять завел речь о свиных пудингах; и едва ли бы его жене послужило достаточным оправданием то, что она загубила их ради его же защиты, если бы ярость его не сдержало уважение к обществу, особенно к итальянскому путешественнику, человеку внушительной осанки.
Покуда один джентльмен хлопотал, как мы видели, в пользу хозяина гостиницы, другой столь же истово ревновал о мистере Адамсе, советуя ему вчинить немедленно иск. Нападение жены, говорил он, по закону равносильно нападению мужа, так как они представляют собой одно юридическое лицо; и муж обязан будет выплатить возмещение убытков, и притом весьма изрядное, раз проявлены были столь кровожадные наклонности. Адамс ответил, что если они вправду одно лицо, то, значит, он совершил нападение на супругу, ибо он с прискорбием должен признаться, что сам нанес мужу первый удар.
- Мне также прискорбно, что вы признаетесь в этом, - восклицает джентльмен, - на суде это могло бы и не выявиться, так как не было других свидетелей, кроме хромого человека в кресле, но он, видимо, ваш друг и, следовательно, будет показывать только в вашу пользу.
- Как, сэр, - говорит Адамс, - вы принимаете меня за негодяя, который станет хладнокровно искать возмещения через суд и прибегнет для этого к недопустимому беззаконию? Если бы вы знали меня и мой орден, то я подумал бы, что вы оскорбляете и меня и его.
При слове "орден" джентльмен широко раскрыл глаза (ибо вид у Адамса был слишком кровавый для рыцаря какого-либо из современных орденов) и поспешил отойти, сказав, что "каждый сам знает, что ему выгодней".
Поскольку дело уладилось, постояльцы стали расходиться по своим комнатам, и два джентльмена поздравили друг друга с успехом, увенчавшим их хлопоты по примирению враждующих сторон; а путешественник отправился вкушать свою трапезу, воскликнув:
- Как сказал итальянский поэт
Je voi {Я вижу (фр.).} превосходно, что lutta e расе {*}.
{{Мир водворен (ит.).}}
Неси же обед мне, мой друг Бонифаче.
Кучер начал теперь не совсем вежливо поторапливать пассажиров, посадка которых в карету задерживалась, так как миссис Грэйв-Эрс твердила, наперекор уговорам всех остальных, что она не допустит лакея в карету; а бедный Джозеф так охромел, что не мог ехать верхом. Одна юная леди, оказавшаяся внучкой графа, молила чуть ли не со слезами на глазах; мистер Адамс убеждал; миссис Слипслоп бранилась, - но все было напрасно. Леди заявила, что не унизится до езды в одной карете с лакеем; что на дороге есть телеги; что если владельцу кареты угодно, то она заплатит за два места, но с таким попутчиком не сядет.
- Сударыня, - говорит Слипслоп, - уверяю вас, никто не вправе запретить другому ехать в почтовой карете.
- Не знаю, сударыня, - говорит леди, - я не слишком знакома с обычаями почтовых карет, я редко в них езжу.
- В них могут ездить, сударыня, - ответила Слипслоп, - очень порядочные люди, порядочнее некоторых, насколько мне известно.
Миссис Грэйв-Эрс на это сказала, что "иные прочие дают излишнюю волю своему языку в отношении некоторых лиц, стоящих выше их, что им никак не подобало бы; она же лично не привыкла вступать в разговоры со слугами". Слипслоп возразила, что "некоторые не держат слуг, так что и разговаривать им не с кем; она же лично, слава богу, живет в семье, где слуг очень много, и под ее началом было их больше, чем у любой ничтожной мелкой дворяночки в королевстве". Миссис Грэйв-Эрс вскричала, что едва ли ее госпожа склонна поощрять такую дерзость в отношении высших.
- Высших! - говорит Слипслоп. - Кто же это здесь стоит выше меня?
- Я выше вас, - ответила миссис Грэйв-Эрс, - и я сообщу вашей госпоже.
На это миссис Слипслоп громко рассмеялась и сказала, что ее миледи принадлежит к высокой знати, и "такой мелкой, ничтожной дворяночке, как иные, которые путешествуют в почтовых каретах, не так-то просто до нее дойти.
Этот изящный диалог между некоторыми и иными прочими еще велся перед дверцей кареты, когда во двор прискакал важного вида человек и, увидев миссис Грэйв-Эрс, тотчас к ней подъехал, говоря:
- Дорогое дитя, как ты поживаешь? Она отозвалась:
- Ох, папа, я так рада, что вы меня догнали!
- Я и сам рад, - ответил он, - потому что одна из наших карет сейчас будет здесь и там есть для тебя место, так что тебе ни к чему ехать дальше в почтовой, - разве что сама захочешь.
- Как вы могли подумать, что я этого захочу? - воскликнула девица, и, предложив миссис Слипслоп ехать, если ей угодно, с ее молодым человеком, она взяла под руку отца, который уже спешился, и прошла с ним в дом.
Адамс не преминул шепотом спросить у кучера, знает ли он, кто этот джентльмен. Кучер ответил, что теперь-то он джентльмен, держит лошадь и слугу.
- Но времена меняются, сударь, - сказал он, - я помню, как он был мне ровня.
- Да ну? - говорит Адамс.
- Мой отец был кучером у нашего сквайра, - продолжал тот, - когда этот самый человек ездил почтарем; а теперь он у сквайра за управляющего, стал важным господином.
