Мы делаем одну попытку за другой, но к станции приблизиться не можем — нас встречает яростный огонь шестнадцати батарей зениток разного калибра. Надо искать какой-то другой выход. И тут я слышу голос Саши:
— Смотри на восток.
Оглядываюсь и вижу, что на запад плывет огромное, единственное на весь голубой небесный океан белое облако. Движется оно довольно быстро и по всему видно, что пройдет над станцией. Сама природа идет нам на помощь — я решаю использовать облако для маскировки. Мы имитируем уход на восток и незаметно для немцев прячемся в верхний край облака. Теперь мы надежно укрыты. Облако под нами сверкает, как огромная глыба льда, отливает яркими красками. Солнце словно высекает из него дрожащие радуги.
За облаком мы подошли к станции. Зенитки молчали. Значит, фашисты не подозревали о нашем приближении. Я бросил свой самолет в пике. Когда до цели было около километра, выровнял машину и, нажав кнопку фотоаппарата, прошел над станцией. Саша охранял меня.
Мое появление было настолько неожиданным, что зенитчики упустили несколько секунд, а потом открыли огонь — такой плотности и ураганной силы, какого я до сих пор не видел. Я все же рассчитывал, что уйду благополучно с отличными фотографиями, но вдруг снаряд ударил мне в хвост. Самолет точно тряхнул какой-то гигант. Разом упала скорость, опустился нос машины. Я сразу же стал быстро терять высоту. Меняя все время курс, не давал немцам пристреляться. Это выручило меня. Шел, почти прижимаясь к земле. Ко мне присоединился Саша.
— Вовка, как ты там? — услышал я в наушниках взволнованный голос брата.
— Как будто все в порядке, — ответил я, хотя чувствовал, что самолет довольно плохо слушается меня.
— Ничего себе порядок! — фыркнул Саша. — У тебя весь хвост ободран. Как будешь садиться?
Самолет пока шел по курсу, а это главное. Сейчас бы дотянуть до аэродрома, а там уж, дома, как-нибудь сядем...
Вот и аэродром. Едва он показался, как я услышал в шлемофоне голос «бати»:
— Я — «Изумруд-один». Тридцатый, пройдитесь надо мной.
«Значит, Армашов слышал наш разговор с Сашей, значит, он все время следил за нашим полетом», — подумал я, и меня охватила огромная сыновняя благодарность к нашему командиру. Я на малой высоте прошел над стартом, зная, что сейчас мой самолет рассматривает «батя» и определяет, насколько он подбит и можно ли мне без риска приземлиться. Снова слышу голос командира:
— Наберите высоту и покиньте самолет.
«Бросить самолет! Ведь вместе с ним погибнут и фотоснимки, добытые с таким трудом», — мелькает у меня в голове, и я отвечаю:
— Самолет слушается рулей. Разрешите посадку.
Армашов молчал две-три секунды. Я знаю, что в это время он спорил сам с собой, прежде чем дать окончательный приказ. Я с замиранием сердца ждал ответа и наконец услышал:
— Будьте внимательны. Подходите на моторе.
Посадил я самолет с трудом, но благополучно. Выскочив из кабины, осмотрел машину. Обшивка задней части фюзеляжа вся содрана. Жаль самолет, но пострадал он не зря: снимки оказались настолько важными и ценными, что немедленно началась штурмовка станции Мацеюв.
Удар по ней был нанесен довольно сильный. Работа станции прекратилась дня на три. Но и мы понесли потери: из-за бестолкового или, вернее, трусливого поведения летчика Маркова был сбит наш друг Конгресско, а затем и сам Марков. Улеглись мы спать в подавленном состоянии. Неужели теперь мы потеряли Конгресско? Говорили о нем и почти не вспоминали Маркова. Он не нравился нам тем, что в полетах всегда держался в хвосте, а во время боя как-то оказывался в стороне.
Наконец усталость взяла свое, и мы уснули. Однако долго отдыхать не пришлось. Затявкали зенитки, и раздался вой падающей бомбы. Мы еще не успели вскочить с нар, как наш дом вздрогнул, качнулся. Посыпалась штукатурка, зазвенели осколки оконных стекол. Казалось, что сейчас дом рухнет и мы будем погребены под его обломками. Ринулись вниз по лестнице, на ходу натягивая на себя одежду. У выходных дверей кто-то кричал:
— Скорее выходите! Бегите дальше. Бомба замедленного действия попала в фундамент.
Дом моментально опустел. Мы бежали от него во всю прыть. Ночь провели на аэродроме под очередной бомбежкой, но на нее меньше обращали внимания, а все поглядывали в сторону своего жилья, ожидая, что оно вот-вот взлетит на воздух. Наступило утро. Дом стоял по-прежнему. К нему подошли саперы, обвязали огромную бомбу тросом, отбуксировали ее подальше на пустырь, спустили в бомбовую воронку и взорвали. Мы снова возвратились для ночевок под крышу.
Вернулся летчик Марков. Он ничего не мог сообщить о Конгресско и даже пытался обвинить в его гибели Лобастова, но летчики тут же дали ему отпор и так пристыдили, что Марков понял, какого мнения о нем товарищи. «Проработка» подействовала — в очередном бою Марков дрался мужественно, храбро и, сам подвергаясь большой опасности, смело шел на выручку товарищей.
В эти дни состоялся бой, в котором с каждой стороны участвовало большое количество машин. Для меня он чуть не стал последним. В самый его разгар неожиданно стали падать обороты мотора, и мне пришлось переключить мотор на вторую скорость. Ничего не оставалось делать, как уходить в облака. Пройдя их и оказавшись над нашей территорией, я направился к своему аэродрому со снижением, так как не думал встретить врага, но он-то не забывал меня. Очевидно, немцы видели, как я выходил из боя, и за мной бросилось три «мессера». Я заметил их слишком поздно. Попытался оторваться от них, снова скрыться в спасительную мглу облаков, но мотор работал только на второй скорости. Меня прошиб пот: «мессеры» настигнут раньше, чем я доберусь до облаков. Вступать в бой было тоже бесполезно — они бы сразу же меня расстреляли. Оставалось одно — не давать немцам возможности вести прицельную стрельбу.
Я тянул в глубь нашей территории со скольжением из стороны в сторону. Фашистские пули пока пролетали мимо машины, но с каждой минутой они все теснее прижимались ко мне. Немцы так увлеклись охотой за мной, что не заметили, как к нам подошло четверо новых истребителей конструкции Лавочкина. Они неслись мне на выручку, прямо навстречу. Я был готов закричать от радости и нырнул под них, а немцы оказались нос к носу с «лавочкиными». Те дали залп из пушек, и два «мессера» сразу же пошли к земле, разваливаясь, как гнилушки. Третий ускользнул в облака.
— Спасибо, товарищи, — сказал я дрогнувшим голосом. — Спасли меня от гибели.
— Теперь ты нас спасай, друг, — ответил ведущий «Лавочкин». — Бродим над этими чертовыми болотами и не можем найти дорогу к своему аэродрому.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
