— Ты бы хоть с Сергеем поздоровался, — сказал он Вацеку, — а то он тут без тебя не в себе немного. Психует.
— Здравствуйте, Сергей Евгеньевич, — вымучил Вацек.
— Здравствуй, Вац. Как ты?
— У меня все хорошо, Сергей Евгеньевич, — сонно сказал Вацек.
— Может, сегодня я занятие проведу? — предложил я, поколебавшись.
— Спасибо, я сам. Мне можно идти?
— Куда еще идти! — закричал Сашка. — А «горько»?! Ты чего смотришь, Вац? Такая женщина… Серега, давай-ка вместе: горь-ко! Горь-ко!!..
Они поцеловались торопливо, с болотным чмоканьем.
— И как это понимать? — спросил я, когда дверь за парочкой закрылась. Сашка только хмыкнул и повалился на стул.
— Уймись. Его пальцем не тронули.
— Рад слышать.
— Тогда какого рожна вопрос?
— Марина, — с отвращением сказал я, подумав. — Субмарина! У меня такое ощущение, будто я присутствовал при случке. У тебя нет? По-моему, если бы ты им приказал совокупиться вот на этом столе, они бы послушались без оговорок. Они даже ухитрились бы получить от этого удовольствие, если бы ты им это приказал. Нет?
— Кому есть дело до их удовольствия? — сказал Сашка. — Подожди до обеда, все сам поймешь. Ты, Сергей, меня все-таки удивляешь. Государственную Евгеническую когда еще обсуждали. Экран не смотришь?
— Смотрю.
— Тогда должен понимать.
Экран… Горящая нефть. Горящий лес, засыпанный снегом до половины высоты стволов. Снег тает у ног привязанных… И толпа. Орущая. Вот именно — экран. Вот оно…
— Так что, ты говоришь, у тебя с шеей? — спросил я.
— С шеей? — Сашка потрогал пластырь. — Разве я что-то говорил?
— Ожог?
— А зря я тебя нелюбопытным назвал, — усмехнулся он. — Что, дымом все еще тянет?
— Где твой балахон? — спросил я.
Сашка внимательно посмотрел на меня.
— Что ж, в интересах взаимного доверия придется объясниться, — сказал он после паузы. — Сам понимаешь, я мог бы просто заявить, что все то, чем занимается служба нацбезопасности, служит интересам народа и государства — между прочим, это действительно так, пусть даже некоторые наши действия не вполне понятны рядовому обывателю, — но такое объяснение, конечно, не для интеллектуалов, вроде тебя, верно? А если я просто попрошу тебя мне поверить, ты поверишь?
Я промолчал.
— В балахоне был не я, — сказал Сашка. — Но я там тоже был, это ты верно понял. Мы должны направлять энергию народа на его же благо, это, я думаю, в объяснении не нуждается. Прокаженного не лечат горчичниками. Выбор методов лечения всегда диктуется самой болезнью, как бы нам ни хотелось, чтобы было наоборот. Если бы человечество столкнулось просто с новой глобальной угрозой своему существованию, методы могли бы быть иными. Мы уже привыкли, в конце концов. Знаем, что человечество справится с любой доселе еще неизвестной угрозой — мобилизует все силы, отхаркнется кровью, вымрет в худшем случае наполовину, но справится! Но перед нами никогда еще не вставали сразу две угрозы такого масштаба: стремительно надвигающийся ледниковый период и обвальное вырождение интеллекта значительной части человечества…
Падающие хлопья… Жирный дым, закрученный в спираль…
— Тебе вообще-то не странно, что офицер нацбезопасности заговорил обо всем человечестве? — Сашка хмыкнул. — Я буду говорить только о нашей стране, чтобы ты не пугался. Где-то лучше, где-то хуже, а у нас картина довольно типичная: при всем напряжении сил государство еще смогло бы локализовать одну из этих угроз, но не обе. Не обе! — вдруг закричал он и покосился на свой брелок. — Мы не знаем, как это делается! Ликвидировали последствия войн и неумного управления, навели порядок, худо-бедно обеспечили охрану среды, стали наконец-то жить по-человечески — псу под хвост? У нас сокращают штаты, нет притока свежих сил и некому работать, неоткуда взять людей! Неоткуда! Сколько угодно желающих — и нет мало-мальски пригодного человеческого материала! Почти нет. Еще сто лет назад наша структура представляла собой как бы плотину водохранилища, обеспечивающую прочную стабильность государства. Теперь, и это еще в самом лучшем случае, мы просто задвижка для регулировки и отвода в безопасное место разрушительной энергии большей части наших с тобой так называемых сограждан. Чего ты хочешь от задвижки? Чтобы мы не вели определенную работу среди не пристроенных к делу дубоцефалов, так? А ты не думал, что они возьмут в работу вас, когда толпе надоест верить в вашу сказочку?
— Думал.
— Ага, уже прогресс, — Сашка осклабился. — Уже и высоколобые начинают размышлять на элементарные темы. Я мог бы долго и проникновенно говорить тебе о том, что правила игры навязаны нам противником, но делать этого не буду, хотя это чистая правда. Сейчас хорошо уже то, что эти болтуны в Дагомысе позволили нам назвать нашего противника противником, врагом — и поступать с врагом так, как он того заслуживает. Так вот, можешь мне поверить: если мы сейчас, вот именно сейчас, а не завтра, потому что завтра будет поздно, не направим справедливый гнев дураков против мерзавцев и убийц, они довольно скоро объединятся против нас. Это просчитано, есть социопсихологические модели. И здесь можно сколько угодно рассуждать о морали, но историю еще никто и никогда не делал чистыми руками, хотя кое-кто пытался. Это просто не получается.
Огонь… Вспыхнувшая одежда.
— Он был сволочью, — сказал Сашка, помолчав. — Мне даже не хочется говорить тебе, какой он был сволочью. Работал за хорошие деньги, мне и вчетверть так не платят, имел доступ к кое-какой информации. Потом он нас предал. Если ты считаешь, что среди людей нет и не может быть пособников адаптантов, то крупно ошибаешься. Извини, что мы должны были с ним сделать? Расстрелять в подвале?
Я не ответил.
— Ну хватит! — Сашка резко встал, прошелся по комнате. — Будем считать разговор по душам состоявшимся, следующего скоро не проси. Теперь о деле, слушай внимательно…
4
К тому времени, когда элита явилась ко мне с результатами расчета режимов, я уже все сообразил и даже успел рассчитать одну простенькую модельку. Совсем простенькую. Но ее оказалось достаточно.
Впервые я видел элитников в таком состоянии. Их распирало. Обыкновенно они, особенно если на первых двух курсах им удалось не вылететь из элиты в первый поток, изображают из себя голубую кровь, и вид у них высокомерный и брезгливо-усталый, как у аравийских дромадеров. Со временем они взрослеют и находят для своего интеллекта не столь заметные заборы.
— Готово? — спросил я.
Дромадеры закивали.
— Отлично. Распечатайте результаты и сложите их в эту папку. Вот в эту. Можете считать, что зачет за этот семестр у вас уже есть. Спасибо, ребята.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
