- Какой день, капитан! - произнес он. - Я пас долго оставлял без обещанной аудиенции. Столько неожиданных неприятных хлопот... Садитесь... Вы - русский образованный человек... Нам непонятно, из-за чего нас так испугался здешний народ. Объясните, почему произошло это невероятное, поголовное бегство мирных жителей из Москвы?
- Я затрудняюсь ответить, - сказал Базиль, - мое положение... я в неприятельском стане...
- Говорите без стеснений, я слушаю вас, покровительственно-ласково продолжал Мюрат, глядя в лицо пленнику усталыми, внимательными глазами. - Нам, признаюсь, это совершенно непонятно!
Перовский вспомнил угрозы дворецкого и пучок соломы.
- Москва более двухсот лет не видела вторжения иноземцев, ответил он, - не знаю, как еще Россия встретит весть, что Москва сдана без сопротивления и что неприятели в Кремле...
- Но разве мы - варвары, скифы? - снисходительно улыбаясь, произнес Мюрат. - Чем мы, скажите, грозили имуществу, жизни здешних граждан? Нам отдали Москву без боя. Подобно морякам, завидевшим землю, наши войска, при виде этого величественного древнего города, восклицали: "Москва - это мир, конец долгого, честного боя!.." Мы вчера согласились на предложенное перемирие, дали спокойно пройти вашим отрядам и их обозам через город, и... вдруг...
- Наша армия иначе была готова драться в каждом переулке, в каждом доме, - возразил Перовский, - вы встретили бы не сабли, а ножи.
- Так почему же за перемирие такой прием? Что это, скажите, наконец, за пожар? Ведь это ловушка, поджог! - гневно поднимаясь, произнес Мюрат.
- Я задержан со вчерашнего вечера, - ответил, опуская глаза, Перовский, - пожары начались сегодня, без меня.
- Это предательство! - продолжал, ходя по комнате Мюрат. Удалена полиция, вывезены все пожарные трубы; очевидно, Растопчин дал сигнал оставленным сообщникам к общему сожжению Москвы. Но мы ему отплатим! Уже опубликованы его приметы, назначен выкуп за его голову. Живой или мертвый, он будет в наших руках. Так нельзя относиться к тем, кто с вами был заодно в Тильзите и в Эрфурте.
- Ваше величество, - сказал Перовский, - я простой офицер; вопросы высшей политики мне чужды. Меня зовет служебный долг... Если все, что вам было угодно узнать, вы услышали, прошу вас прикажите скорее отпустить меня в нашу армию. Я офицер генерала Милорадовича, был им послан в ваш отряд.
- Как, но разве вы - не пленный? - удивился Мюрат.
- Не пленный, - ответил Перовский. - Генерал Себастьяни задержал меня во время вчерашнего перемирия, говоря, чтобы я переночевал у него, что вашему величеству желательно видеть меня. Его адъютант, проводивший меня сюда, вам это в точности подтвердит. Мюрат задумался и позвонил. Послали за адъютантом. Оказалось, что он уже давно уехал к своему отряду, в Сокольники.
- Охотно вам верю, - сказал, глядя на Перовского, Мюрат, - даже припоминаю, что Себастьяни вчера вечером действительно предлагал мне, на походе сюда, выслушать русского офицера, то есть, очевидно, вас. И я, не задумываясь, отправил бы вас обратно к генералу Милорадовичу, но в настоящее время это уже зависит не от меня, а от начальника главного штаба генерала Бертье. Теперь поздно, - кончил, сухо кланяясь Мюрат, - в Кремль, резиденцию императора, пожалуй, уже не пустят. Завтра утром я вас охотно отправлю туда.
Перовского опять поместили в музыкантском флигеле. Проходя туда через двор, он услышал впотьмах чей-то возглас:
- Но, моя красавица, ручаюсь, что синьора Прасковья будет уважаема везде! (Mais, та belle, je vous garantie, que signora Praskovia sera respectee partout!)
- Отстань, пучеглазый! - отвечал на это женский голос. - Не уймешься - долбану поленом либо крикну караул.
XX
Базиль, не раздеваясь, улегся на кушетке. Ни дворецкий, никто из слуг, за толкотней и шумом, еще длившимися в большом доме, не навещали его. Он всю ночь не спал. Утром к нему явился тот же штабный чиновник с объявлением, что ему велено отправить его с дежурным офицером к Бертье. Выйдя во двор и видя, что назначенный ему в провожатые офицер сидит верхом на коне, Перовский осведомился о своей лошади. Пошли ее искать в сад, потом в штабную и королевскую конюшни. Лошадь исчезла; в общей суете кто-то ею завладел и на ней уехал. Базиль за своим провожатым должен был идти в Кремль пешком. Улицами Солянкою и Варваркою, мимо Воспитательного дома и Зарядья, они приблизились к Гостиному двору. То, что на пути увидел Базиль, поразило его и взволновало до глубины души. Несмотря на близость к главной квартире неаполитанского короля, путники уже в Солянке встретили несколько кучек беспорядочно шлявшихся, расстегнутых и, по-видимому, хмельных солдат. Некоторые из них несли под мышками и на плечах узлы и ящики с награбленными в домах и в лавках вещами и товарами. Б раскрытую дверь церкви Варвары-великомученицы Базиль увидел несколько лошадей, стоявших под попонами среди храма и в алтаре. На церковных дверях углем, большими буквами, было написано: "Ecurie du general Guilleminot" ("Конюшня генерала Гильемино"). Погода изменилась. Небо покрылось мрачными облаками. Дул резкий, северный ветер. На площади Варварских ворот горел костер из мебели, выброшенной из соседних домов; пылали стулья, ободранные мягкие диваны, позолоченные рамы и лаковые столы. Искры От костра несло на ветхие кровли близстоявших домов. На это никто не обращал внимания. Перовский оглянулся к Новым рядам. Там поднимался густой столб дыма. Горела Вшивая горка, где находился только что им оставленный баташовский дом. "Неужели дворецкий поджег? - подумал Базиль, приближаясь к Гостиному двору. - Чего доброго, старик решительный! Верю, жгут русские!" Лавки Гостиного двора были покрыты густыми клубами дыма. Из догоравших рядов французские солдаты разного оружия, оборванные и грязные, таскали, роняя по дороге и отнимая друг у друга, ящики с чаем, изюмом и орехами, кули с яблоками, бочонки с сахаром, медом и вином и связки ситцев, сукон и холстов. У Зарядья толпа пьяных мародеров окружила двух русских пленных. Один из них, молодой, был в модном штатском голубом рединготе и в серой шляпе; другой, пожилой, худой и высокий, - в чужом, очевидно, кафтане и высоких сапогах. Грабители сняли уже с молодого сапоги, носки, редингот и шляпу, и тот в испуге, бледный, как мел, растерянно оглядываясь, стоял босиком на мостовой. Солдаты держали за руки второго, пожилого, и со смехом усаживали его на какой-то ящик с целью снять сапоги и с него. "Боже мой! Жерамб и его тогдашний компаньон! - с удивлением подумал, узнавая их, Базиль. - Какой прием, и от кого же? от победителей-земляков!" Жерамб также узнал Перовского и жалобно смотрел на него, полагая, что Базиль прислан в Москву парламентером, и не решаясь просить его о защите.
- Какое безобразие! - громко сказал Базиль, с негодованием указывая проводнику на эту сцену. - Неужели вы их не остановите? Ведь это насилие над мирными гражданами, дневной грабеж... Притом этот в кафтане - я его знаю - ваш соотечественник, француз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
