Там, где солнечный свет проникал через листья дуба и кружевные изгибы испанского мха, солнце грело достаточно сильно. Уокер не замечал этого. Он думал о телевизионных новостях. От мыслей, которые крутились в голове, ему было не до улыбок, но он держался осторожно, чтобы Фейт ничего не заподозрила.
– Как называлась гостиница, в которой ты собиралась остановиться? – праздным тоном поинтересовался Уокер.
– «Лив оук». У меня была заказана Золотая комната. Считается, что она в точности повторяет спальню южной красавицы 1840-х годов. – Она отпила еще глоток кофе. – А что? Почему ты спрашиваешь?
Зевая, Уокер потянулся и подставил лицо солнцу. Но от этого ему не стало теплее.
– Арчер будет ждать от меня отчет, а я не могу вспомнить название. – Не совсем правда, но и не чистая ложь. Ему скоро предстоит связаться с Арчером, и название гостиницы – «Лив оук» – он непременно произнесет. – Ну как, ты готова идти?
– Еще глоток-другой.
Уокер взял свою бумажную кофейную чашку и салфетки и засунул их в пакет из-под пончиков. Ходить ему сегодня было гораздо легче, чем вчера, – умелые руки Фейт сделали свое дело. Конечно, после массажа ему пришлось промучиться несколько часов, прежде чем он уснул, но он сам в этом виноват, а не она. Она ведь ничего не предлагала ему, кроме лечебного массажа… ничего более чувственного.
Он говорил себе, что так лучше всего. Мозги соглашались, а вот тело – никак.
Фейт допила кофе, облизала губы и вздохнула. В городе, где пьют ледяной чай и кофе из кофеварки, ее спутник нашел-таки место, где варят эспрессо. Сам он пил крепкий южный кофе.
– Готова как никогда, – сказала она, сминая бумажную чашку.
– Не совсем.
– То есть?
Большой палец Уокера легонько коснулся уголка ее рта.
– Крошки.
Сердце Фейт заколотилось. Потом понеслось вскачь. Прикосновение было случайным, ненамеренным, необязательным, вовсе не соблазнительным, но от него голова ее закружилась. Она спрашивала себя: каково это – быть его любовницей? Она задавала себе этот вопрос вчера, когда рассматривала и поглаживала его удивительно мускулистое бедро.
– Гм, благодарю. Как моя помада – держится?
Его темно-синие глаза внимательно, хотя и лениво прошлись по ее накрашенным губам. Фейт показалось, что он снова прикоснулся к ней.
– С такого расстояния – вполне нормально, – сказал он через секунду. – Но тебе лучше убедиться в этом самой. Твои губы яркие сами по себе, и мне трудно определить, где они, а где помада.
Фейт вскочила.
– Люди будут; смотреть на: мои: украшения, а не на меня!
– Женщины – конечно. – Он подхватил свою спортивную куртку, встряхнул ее и надел. – Мужчинам нравится твоя экипировка. Вся такая бледная, шелковистая и притягательная. И эти высокие каблуки… – Он медленно покачал головой. – Сладкая моя, из-за этих туфель у тебя такие ноги… Они просто повергают в грех…
Фейт оглядела себя. Она оделась так, потому что ей, в этом было удобно, а пиджак прихватила на всякий случай. Туфли же остались у нее с того времени, когда она была влюблена в Тони и носила достаточно высокие каблуки, чтобы придать ногам чувственный изгиб.
– Кто бы знал, что эти каблуки делают с моими ногами, – заметила Фейт. – К концу дня я буду просто рыдать.
– Тогда зачем их надевать?
– С такими каблуками у меня ноги не кажутся худыми.
– Худыми? – Уокер чуть не потерял дар речи. – Ты давно проверяла зрение?
– Нет.
– Попробуй сходить к другому окулисту. Твои ноги… – Уокер запнулся, а про себя подумал: «Вполне хороши, чтобы заставить вспотеть ладони любого мужчины». – Ноги как ноги, – продолжал он. ѕ Обе достают до земли?
– В общем-то да.
– Ну и хорошо. В чем же дело? Какие могут быть вопросы?
Она улыбнулась и протянула ему руку, прежде чем успела подумать.
– Пойдем. Помоги мне устроиться в моем закутке на выставке.
Он и без её просьбы собирался это сделать. Прекрасно. Чем дольше он находился рядом с ней, тем непринужденнее Фейт держалась. К концу дня она, должно быть, станет обращаться с ним так же, как с братьями.
В этом был и положительный момент; работа по охране рубинов становилась проще. Им с Фейт придется жить бок о бок до самого возвращения в Сиэтл. Поэтому лучше играть в брата и сестру, чем в любовников. Все, что он должен делать, продолжал он анализировать ситуацию, – заставлять себя не прислушиваться к тому, как она раздевается, абстрагироваться от запаха гардений, исходящего от нее, не считать ее вздохи и не замирать от ее дыхания во сне.
Уокер встал. Он сделал это медленнее, чем обычно. На каком-то подсознательном уровне он ощущал, что Фейт не воспринимает его как мужчину, поэтому ему ужасно хотелось переговорить с глазу на глаз с ее экс-женихом.
Подавляя гнев, Уокер выбросил остатки от завтрака в мусорный бак на берегу. Он подхватил трость одной рукой, а другой небрежно взял Фейт за руку. Вместо того что сплести свои пальцы с ее пальцами сильно и крепко, как ему хотелось, он нежно сжал их, а потом отпустил.
– Пойдем, – сказал он. – Давай на выставке устроим шоу, покажем, что такое настоящие драгоценные украшения.
Он поднял алюминиевый кейс; в нем лежали девять из десяти вещей, которые Фейт Донован выставит на экспозиции, Десятая – рубиновое ожерелье – находилась в неплохой компании с мужскими драгоценностями Уокера. Они, кстати, были сейчас не менее твердыми, чем камни. Эти ее туфли на самом деле следует объявить вне закона, как и аромат, исходящий от нее, – он слишком сексуальный. А эти невинные глаза… Уокер покачал головой.
– Твоя нога все еще плохо гнется? – спросила Фейт, глядя на натянутое лицо Уокера.
Он едва не спросил ее которая. Но быстро спохватился.
– Гораздо лучше.
– Я поработаю над ней сегодня вечером.
– Нет необходимости.
– Не лишай меня удовольствия. Мне нравится наблюдать за тобой, когда ды скрежещешь зубами и мужественно страдаешь, не проронив ни звука. Я чувствуй себя сильной, раз могу довести мужчину почти до слез.
– Я знал, что ты садистка, – сказал Уокер, но пря этом улыбнулся. Его нога действительно болела меньше.
Еще до того, как Фейт и Уокер отошли от скамьи, прилетела стайка воробьев и принялась собирать крошки. Маленькие, птички почти уселись на носки туфель Фейт.
– Смелые какие, да? – засмеялась она.
– Они не могут себе позволить быть застенчивыми. Большие птицы их опередят. Поэтому им надо драться за удачу.
– Едва ли это справедливо.
Он искоса взглянул на нее:
– А почему ты думаешь, что борьба за выживание вообще справедлива?
Она открыла рот, вздохнула и сказала:
– Точно не знаю, но надеюсь, что это так.
