Да и чем они сейчас нам могли бы помочь, вмешался министр здравоохранения, саркастически улыбаясь, насколько я осведомлен, для зачатия, последующего вынашивания и рождения полноценного человеческого существа необходимо не менее семи месяцев, а во многих случаях и больше! А битва, вы говорите, состоится не позднее двадцать пятого декабря, через четыре дня?! Верно? Все верно, сказал Менетий, у нас нет семи месяцев, но пока, к сожалению, и неземной женщины у нас тоже нет.
Да она ведь и забеременеть еще должна, деловито и озабоченно покачал головой министр внутренних дел, тоже дело такое, скажу я вам…
Но как бы то ни было, решительно заявил полковник Менетий, господин Президент, предложение бороться с крысами с помощью распыления сотен тонн кокаина над столицей моей Родины я считаю своеобразным троянским конем, призванным ослабить нашу сопротивляемость серой заразе! Не удивлюсь, если окажется, что эту идею нашим министрам подкинули через третьих лиц именно крысы!
Я протестую, закричал министр здравоохранения, это провокация! Данный препарат нами был получен от наших европейских коллег, которые успешно используют его в аналогичных целях на протяжении десятков лет! В свете всего вышесказанного считаю это необходимой и своевременной мерой! Полковник Менетий пусть с сыном своим сначала разберется, а потом дает советы, которые касаются здоровья миллионов граждан Российской Федерации! Я предлагаю начать кокаиновые распыления уже с завтрашнего дня! И могу доказать свою позицию с цифрами и фактами в руках!
И тут Менетий, конечно, сделал то, чего не должен был делать ни при каких обстоятельствах. Он встал и хлопнул дверью! То есть, естественно, не хлопнул, нет. Встал, извинился перед Президентом, поклонился всем присутствующим и, не дожидаясь разрешения, покинул зал. Комок стоял у него в горле. Он чувствовал, что способен сейчас вернуться и начистить министру здравоохранения харю! А этого делать, конечно, не следовало!
А сейчас, в снежный полдень двадцать первого декабря, Менетий вспомнил о сыне. Филомела настоятельно просила его присматривать за Патроклом. Сегодня время у него было, и потому Менетий решил наведаться к сыну домой. Он знал, что Патрокл нынче дома. У него случилась какая-то там личная драма, и, к вящему удовольствию отца, он большую часть своего свободного времени стал проводить с книгой в руках.
Огромный деревянный дом стоял под снегопадом притихший и насупленный. Менетий поднялся по лестнице в комнату Патрокла. Тот полулежал на диване у окна, укрывшись пледом.
Сынок, привет, сказал Менетий, чем занят? Как твое самочувствие? Филомела говорила, что у тебя какие-то проблемы с внутренними органами? Что, так и сказала? Патрокл обернулся к отцу и смотрел на него с загадочной полуулыбкой. Ну да, кивнул Менетий, присаживаясь на уголок кресла, так и сказала. Так что, съездим к моим знакомым в больницу? Там хорошие специалисты.
Да нет, отец, сказал Патрокл, тут врачи будут бессильны. А в чем дело, забеспокоился полковник, что случилось, что-то плохо? Наоборот, усмехнулся Патрокл, все очень хорошо! Ты меня заинтриговал, сказал Менетий, но если пока все очень хорошо, я пойду, дружок, переоденусь, приму душ и пожарю мясо птицы! Не поедем же мы с тобой ужинать в Москву на ночь глядя, да еще и в такую погоду?! По-моему, это будет глупо, сынок, не находишь?!
Конечно, глупо, отец, усмехнулся Патрокл, давай, действительно, поужинаем дома, а потом пройдем с тобой к реке погуляем… А затем, улыбнулся Менетий, откроем с тобой бутылочку вина и будем смотреть телевизор, как будто бы мы нормальная московская семья! Точно, сказал Патрокл, давай так и сделаем!
Часам к восьми, поужинав, они вышли во двор. Снег прекратился, небо очистилось, и на них сверху смотрели высокие крупные звезды. Отец и сын спустились вниз к реке. Морозы последних недель одели речку в ледяной панцирь. Снежная поверхность ее серебрилась под луной, и они минут двадцать стояли, очарованные этой красотой и покоем.
Внезапно Патрокл почувствовал себя хуже. Пойдем домой, отец, сказал он, пойдем уже. Давай еще погуляем, заупрямился Менетий, дойдем до дальней рощи и тогда уже вернемся домой. Погляди, сынок, мы же с тобой среди этой красоты, как два Тургенева! Как три Тургенева, неясно выразился Патрокл, постоял немного, подумал. Нет, отец, сказал он наконец слабым голосом, я возвращаюсь, затем неловко повернулся на тропе, потерял сознание и упал лицом в снег. Менетий подхватил сына на руки и понес в дом.
Оказавшись в доме, он положил Патрокла на диван. Тот зашевелился, к нему вернулось сознание. Менетий стал раздевать его и обнаружил, что джинсы у сына насквозь мокры. Что это, сына, спросил он с горечью, ты снова употреблял кокаин? Как ты мог?! Ты же обещал мне больше никогда так не поступать! Да, ты употреблял его, а когда ты его употребляешь, то не можешь уже чувствовать позывов! Ты грязный конченый кокаинист, Патрокл, ты снова употреблял кокс и теперь обоссался!
Нет, отец, грустно сказал Патрокл, я не конченый кокаинист, и я не обоссался! Со мной такое раньше случалось, спорить не буду, но не сейчас, только не сейчас! Но что, что с тобой сейчас, вскричал полковник! Все просто, отец, с грустной улыбкой признался юноша, ровно минуту назад у меня отошли околоплодные воды! Ахиллес — мой мальчик, мой шалопай и моя радость — просится в мир, Ахиллес идет в Москву головкой вперед!
Менетий только сейчас заметил, как пульсирует вздувшийся живот его сына! Он на минуту закрыл глаза, чтобы прийти в себя и осознать сказанное сыном, потом, открыв их, посмотрел в окно. Там, в прозрачном московском небе, летел самолет, за которым торжественней фаты невесты и легче пыльцы весеннего мотылька падал густой кокаиновый шлейф.
Ахиллес и Черепаха
Двадцать пятого декабря утром Ахиллес проснулся раньше Патрокла, и, покуда Патрокл спал, наколол дров и наносил воды из речки. Зачем он это все делает, ведь в доме есть и водопровод, и газовое отопление, Ахиллес не мог бы сказать и под пытками, просто нужно было куда-то девать свою молодецкую удаль. Ему исполнилось три с половиной дня, но ростом он уже был выше Патрокла, да и выглядел постарше и посильней. От стремительности роста этого молодого организма по всему дому, да и по двору, стоял хруст удлиняющихся костей и формирующегося скелета. Дед Ахиллеса, полковник Менетий, не выдержал этого зрелища и сбежал в Златоглавую подальше, как он сказал, от первобытного ужаса.
Кто моя мать, спрашивал Ахиллес Патрокла накануне целый день, кто она? Но его отец решил, что мальчику не нужно знать всей правды. Она была летчиком, сын, сказал Патрокл Ахиллесу, да не простым летчиком, а летчиком-испытателем! И погибла при испытаниях нового спускательного аппарата в пустыне Гоби. Как это было? Ну как, Патрокл напрягся и наморщил лоб, на спускательном аппарате, который она испытывала, сломалась автоматика. Аппарат перешел в свободное падение, упал и не смог послать в Москву радиосигналы. Может быть, твою мать, сынок, смогли бы еще спасти после падения, если бы не автоматика, вернее, если бы сигналы этой автоматики были бы посланы в Москву. Но они не были посланы, автоматика угасла вследствие непоправимой ошибки, и мать твоя скончалась в ужасных судорогах. Последние дни ее скрасил чудесный мальчик, маленький принц, который специально для этого явился с чудесной планеты, на которой живут маленькие хорошенькие скрашиватели смерти, но потом у нее неизбежно наступило обезвоживание и смерть. Я надеюсь, что последние часы своей жизни она провела в непрестанных сексуальных утехах, а также в изощреннейших интеллектуальных беседах.
Ахиллес заплакал. Не плачь, сынок, сказал Патрокл, в ее честь долго били барабаны судьбы на Красной площади. Она была настоящей матерью, умной, храброй, беспощадной к врагам! Она завещала тебе продолжить ее дело. Какое дело, загорелся юный Ахиллес, спускательные аппараты? Нет, сынок, покачал головой Патрокл, защиту Отечества! Через два дня состоится решающая битва человечества с крысами, и ты должен будешь встать на сторону москвичей. Я готов, отец, сказал Ахиллес, но как это все будет? Кто станет в бою рядом с нами? Какова наша главная задача?
На все эти вопросы, сынок, ты получишь в свое время ответы, пообещал Патрокл и лег спать. Он был фатально слаб после родов.
И вот теперь Ахиллес сидел на первом этаже в кухне, пил из чашки растворимый обжигающий кофе и смотрел, как по тропинке от речки к дому движется черепаха. Откуда здесь у нас черепаха, думал Ахиллес, что-то не то. Тем более зимой. Да и крупновата она для Московской области! Допив кофе, Ахиллес вышел на порог дома. Черепаха между тем преодолела большую часть расстояния до дома и села в снег передохнуть.
Конфетки-бараночки, словно лебеди, саночки. Эй вы, кони залетные! Слышен звон с облучка. Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные, грациозно сбивают рыхлый снег с каблучка, донесся до Ахиллеса слабый, но приятный тенорок. Любопытный зверь какой-то попался, веселый, с удовольствием подумал парень. Ему, признаться, надоело вынужденное одиночество, Ахиллесу необходимо было хотя бы какое-нибудь общение. Подойдя ближе, он увидел обыкновенного ежа, сидящего в снегу. А на черепаху тот был похож потому, что к спине у него был привязан небольшой по величине круглый медный тазик.
