– Кто там? – раздался уже знакомый детский голос.
– Взрослые в квартире есть? – спросил Володька, опередив меня, поскольку я опять почему-то собирался ответить басом.
– Нет, я один, – отозвался мальчишка за дверью. – И вам я не открою, потому что вы незнакомый дядя.
– Даже если я дядя полицейский? – спросил Коробов.
– Ага. Мне не велели никому открывать, – твердо проговорил мальчишеский голос. – Приходите, когда взрослые будут дома.
– А во сколько придут взрослые? – поинтересовался на всякий случай Володька.
– Вечером, – прозвучал вполне конкретный ответ.
Мы позвонили к соседям, показали фотографию Карины, потом спустились на площадку ниже, позвонили, снова показали фото, затем спустились еще ниже площадкой, опять позвонили и опять показали… Никто Лиды-Карины не знал и никогда не видел.
– Опять облом, – констатировал Коробов, когда мы вышли из подъезда. – Что, пошли в этот, – сказал он, поведя подбородком на центральный угловой подъезд.
В это время из подъезда вышла пожилая женщина. Критически оглядев нас, она спросила голосом управдома:
– Вы к кому, граждане?
– Возможно, к вам, – сахарно улыбнувшись, мягко произнес я.
Женщина никак не отреагировала ни на мой ласковый тон, ни на мою призывающую к дружескому общению улыбку. Снова оглядев нас с головы до ног, она жестко изрекла:
– Я вас не знаю.
– Вам и не положено нас знать, товарищ гражданка, – голосом прокурора-обвинителя произнес я. – Мы – бойцы невидимого фронта. Для вас невидимого, – поправился я и сухо добавил: – И учтите, мы при исполнении и у нас длинные и очень мускулистые руки…
– Это еще… что такое… – опешила от моего натиска «товарищ гражданка». – Вы что, массажисты, что ли, какие-то? Или банщики?
– Тише, мы не банщики, – округлил я глаза. – Не привлекайте к нам внимания остальных жильцов дома. Мы из секретного отдела.
У Володьки вдруг затрясся живот. Похоже, он смеялся животом, дабы не смеяться вслух.
– Итак, – забрал я у Володьки фотографию и протянул женщине. – Вы узнаете эту девушку? Ее зовут Лида… Когда вы последний раз видели ее? И, главное, где?
Женщина хотела было открыть рот, но я не дал ей говорить:
– Подумайте, прежде чем отвечать. Поскольку все, произнесенное вами, наши сотрудники, что находятся на… соседней улице, фиксируют на… записывающую аппаратуру. И учтите: отпираться бесполезно. Лучший выход для вас сейчас – это говорить только правду. Введение следствия в заблуждение с целью направить его по ложному пути является уголовно наказуемым преступлением, предусматривающим наказание… И потом аппаратура на соседней улице настолько чувствительная, что тотчас отличит ложь от правды, – уверенно соврал я.
– Какая аппаратура, какое следствие, какие показания?! – недоуменно пролепетала женщина.
– Показания насчет этой девушки, – строго произнес я, сведя брови к переносице и пристукнув ногтем по фотографии. – Так вы знаете эту девушку или все же будем отпираться?
Женщина вперила взгляд в фотографию и через минуту ответила:
– Нет, я ее не знаю и никогда не видела.
Очевидно, минуты ей хватило, чтобы оправиться от моего натиска. Тетка была закаленная в дворовых передрягах, выпавших на ее долю. Снова придирчиво оглядела нас и тотчас перешла в контрнаступление, грозно потребовав:
– А предъявите-ка вы свои удостоверения, молодые люди.
– Товарищ майор, покажите наши удостоверения, – произнес я тоном барина, приказывающего своему слуге подать халат, чаю с баранками или курительную трубку.
Живот у Володьки затрясся еще больше, но он нашел в себе силы не рассмеяться вслух и показал свое удостоверение старшего следователя Главного следственного управления в развернутом виде.
Женщина удовлетворенно хмыкнула и повернулась ко мне:
– А ваше? – произнесла она теперь уже прокурорским тоном.
– Мое? – изобразил я на своем лице крайнее удивление.
– Ваше, ваше, – не унималась женщина.
Я нехотя полез в карман и показал удостоверение сотрудника телевизионной компании «Авокадо».
– Журналист! – воскликнула она. – А строишь из себя, как будто ты по меньшей мере полковник ФСБ.
Володька больше не мог выдержать и громко рассмеялся. Я тоже улыбнулся, и в это время возле нас приостановилась девушка, только что вышедшая из подъезда.
– Здравствуйте, тетя Паня, – произнесла она приятным голосом,
– Здравствуй, Лидочка, – женщина буквально преобразилась в эдакую добрую тетушку, приехавшую из Новороссийска или Гагр с подарками и приглашением погостить у нее недельки три, а, может, и месячишко.
При упоминании имени «Лида» мы с Володькой переглянулись.
– Простите, не могли бы вы уделить нам минуточку внимания? – спросил Коробов, превратившись в старшего следователя Главного следственного управления. Он буквально вырвал фотографию Лиды-Карины у меня из рук и, показав девушке, быстро спросил: – Вы никогда не встречали вот эту девушку? Ее тоже зовут Лида…
– Нет, – ответила та, – никогда не видела.
На вид ей было лет двадцать. Простоватое круглое лицо, длинные светлые волосы, простенькое платье, да и стесняется она вполне натурально… Стоп! Это же описание девушки, что подходила к Масловскому возле ресторана «Ерема» пятого июля! И я решил проверить, везучий ли я человек, поэтому взял и ляпнул:
– Давно вы из Москвы вернулись?
Девушка странно посмотрела на меня и ответила:
– Шестого июля. А откуда вы знаете, что я была в Москве?
– Я даже знаю, что пятого числа вы были около ресторана «Ерема» и виделись с господином Мас…
– Вы кто? – буквально шарахнулась от меня Лида.
– Он – журналист, – опередил меня Коробов. – Тележурналист. Зовут его Аристарх… Русаков. – Володька явно собирался назвать и мое отчество – Африканыч, но в последний момент передумал, поскольку время для шуток уже миновало. Настал его час. – А я, – раскрыл он перед Лидой свое удостоверение, – старший следователь Главного следственного управления майор юстиции Владимир Коробов. И нам с вами, Лида, просто необходимо поговорить и задать вам несколько вопросов…
– Хорошо, пойдемте. – Лида вернулась к подъездной двери, открыла ее и зашла первой. За ней пошли мы, провожаемые строгим взглядом тети Пани. А я лишний раз получил подтверждение, что щипануть удачу за хвост для меня плевое дело.
Мы зашли в обыкновенную хрущевку, расположились на маленькой кухне. Лида вскипятила на плите чайник, заварила свежего чаю, налила нам его в большие, едва не пол-литровые кружки, выставила в большом блюдце вишневое варенье и, подперев кулачками кругленькое личико, принялась ожидать вопросов.
– Значит, вас зовут Лида, – начал Коробов, сделав глоток из кружки.
– Да, – ответила девушка.
– А полное ваше имя? – спросил Володька.
– Лидия Васильевна Колоскова.
– Вы живете одна? – бросил взгляд из кухни в коридор Володька.
– Теперь одна, – сказала Лида, и лицо ее сделалось печальным.
– Простите, если мы вас огорчаем своими вопросами, но что значит: «теперь одна»? – мягко спросил Коробов.
– Раньше мы жили с мамой, но она месяц назад умерла. Вот я и живу теперь одна…
– Понятно, простите, – участливо произнес Володька.
Мы все немного помолчали, поскольку того требовал печальный момент.
– Скажите, а что вы делали в Москве? – продолжил задавать вопросы Коробов.
– Я приезжала к своему отцу, – не сразу ответила Лида. – А он…
Она закрыла лицо руками, но не заплакала. Просто посидела так несколько секунд. А потом стала рассказывать…
– Несколько месяцев назад врачи нашли у мамы рак. Она пила какие-то лекарства, два раза лежала в больнице, но ничего не помогало. Она похудела, стала буквально таять на глазах. Потом слегла. Две недели – и ее не стало. Все произошло так быстро, как будто кто-то ускорил течение времени. Просто его перемотал, а потом снова поставил на нормальный режим. За день до смерти маме стало немного легче. Говорят, – мельком взглянула на нас Лида и продолжила: – Перед самой смертью человек испытывает на какое-то время облегчение. Наверное, для того, чтобы сделать что-то последнее и важное в своей жизни или что-то важное сказать, отдать какие-то наказы и распоряжения. Вот и мама… Она подозвала меня к себе и сказала, что у меня есть отец, и он живет в Москве, что его зовут Василием Николаевичем Масловским, и что он – глава какой-то большой организации…
– Всероссийской общественной организации «Контроль народа», – подсказал Володька.
– Да, кажется, так, – посмотрела на Коробова Лида. – И еще мама сказала, что отчество мое, Васильевна, записано по его имени. Она сообщила мне некоторые подробности, которые могли знать только она и мой отец. Ну, чтобы у него не возникло никаких сомнений в том, что я действительно его дочь. А через день мама скончалась.
