— Слушаю, князь–батюшка. Я их в кулаке подержу, — также тихо ответил сотский, поняв скрытное в словах главы посольства.
Князь Василий открыл дверцу тапканы, помог Елене сесть и, сам опустившись напротив, сказал:
— Ой, государыня, не сносить нам головы, ежели гонцы что пронюхают или кто нашепчет им что‑либо.
— Да уж так и станется, славный князь, печально улыбнулась Елена, зябко кутаясь в беличью шубку.
— Одно знай твёрдо, матушка: Илья перед государем чист. Исповедался он мне… Потому дай мне волю, государыня, нонче же отослать князя Илью в Вильно. Как завечереет, так и отправлю.
— В согласии со мной мыслишь, князь–батюшка, ответила Елена. — Да передай ему, чтобы берег себя, затаился где до поры.
В Поставы огромный поезд вкатился уже в глубоких сумерках. В пути князю Илье передали волю княжны и князя Ряполовского. Он выслушал сотского Прохора с удивлением: «Уведомил‑таки князь Василий государыню. — Подумал с радостью: — А ведь печётся она обо мне, не отдала на расправу». И пока село было охвачено житейской суетой, Илья с Карпом покинул Поставы и в ночь ушли на Вильно.
Княжна Елена до полуночи не смыкала глаз. Два раза она вставала с ложа, подходила к окнам, молила Всевышнего, чтобы защитил в пути любого ей князя Илью, и жалела о том, что не удалось свидеться. Поднялась Елена до рассвета и, понукаемая беспокойством, велела приближенным собираться в дорогу. Наступал двадцать восьмой день её путешествия от Москвы к Вильно.
На пути россиян до стольного града Литвы оставался один городок Крево. Сказывали, что в нём сто лет назад великий князь Ягайло первым среди литовцев расстался с язычеством и принял католическую веру. Елена услышала этот рассказ от доброго человека Миколы Ангелова, который сопровождал её вместе с духовным отцом Фомой, уже приближаясь к Крево. Но дослушать Миколу Ангелова Елене не удалось.
Догорал ранний февральский закат, до городка оставалось не более трёх вёрст. Вдруг из леса, темневшего по левую руку саженях в ста от дороги, на снежную целину выкатилась лавина конников. Неведомые конники шли клином, и головные из них мчались в тапкане великой княжны. Рынды Елены схватились за оружие, вмиг окружили её тапкану. Среди русских возникло смятение. Никто и в мыслях не держал, чтобы в одном переходе от Вильно на них кто‑то нападёт. Обозники первыми погнали лошадей неведомо куда с дороги, лишь бы подальше от татей. Бывалый воевода Василий Ряполовский, за спиной которого была тысяча воинов, не впал в смятение. Он всегда был готов к самым неожиданным поворотам судьбы и, увидев конную лавину, крикнул:
— Ратники, за мной!
Князь сам обнажил саблю и помчался наперерез врагам. За ним тотчас развернулась сотня телохранителей княжны. Следом двинулась вторая сотня, третья. И вот уже силы русских превосходят силы нападающих. Ещё несколько мгновений — и произойдёт схватка, зазвенят сабли, мечи, пойдут в ход копья. Но эти мгновения пролетели, а схватка так и не началась.
Странным покажется многим то, что сражения не случилось. Гетмана Константина Острожского и князя Василия Ряполовского отделяло друг от друга всего каких‑то двадцать сажен, когда Острожский убрал саблю в ножны — Ряполовский это увидел — и, повернувшись к своим шляхтичам, вскинул руку. Конная лавина осадила бег. Острожский повернул коня вправо и шагом двинулся в сторону тапканы Елены. Князь Василий поступил так же, но саблю пока держал наготове. Два отряда воинов двигались вдоль дороги почти рядом, мало кто понимал, что же происходило, почему вдруг неведомые конники пресекли свой стремительный бег и теперь мирно следовали в сторону Крево. Гетман Острожский дважды поднимал руку, приветствуя князя Ряполовского, и тот отвечал ему тем же.
Однако всё это произошло не вдруг. В долгие дни и вечера, странствуя по зимним лесным дорогам, на ночёвках или днёвках у костров, Константин Острожский имел достаточно времени подумать о том, что по воле короля ему надлежало исполнить. Он понял, что пленение русской великой княжны не пройдёт безнаказанно для Польши. Его держава сразу окажется перед лицом двух сильных врагов. Едва весть о том, что княжна Елена находится в плену у польского короля, дойдёт до русских, как великий князь Иван двинет свои полки на Краков. Но ещё раньше Ивана III в пределы Польши ринутся шляхтичи Александра, кои попытаются настичь похитителей невесты и наказать их. Когда же сойдутся две силы — русских и литовцев — в первой же битве они сомнут и уничтожат слабое королевское войско Ольбрахта. «А ради чего? — задавал себе вопрос гетман Острожский. — И выходит, что ты, король Ольбрахт, из простой вражды к брату затеял небывалую свару. С какой же стати я должен подвергать риску жизни сотен людей», — пришёл к горькому выводу гетман.
Но не только это заставило Константина отказаться от нападения на русскую княжну. Он не любил своего короля. Да и любить его было не за что. Мало того, что Ольбрахт был злобным и мелочным, он к тому же не обладал державным умом. Пожалуй, лишь по этой причине Ольбрахт поощрял преследование православных христиан в Польше. Он добивался уничтожения православной митрополии в Киеве, утверждённой ещё королём Казимиром в 1458 году, посягал на неприкосновенность православных церковных имений и на независимость митрополичьего суда. Он поощрял разбойничьи нападения поляков на мирные селения русских в западных землях Русского государства и в восточных землях своей Польши. Из‑за всего этого отношения между Русью и Польшей с каждым годом становились всё хуже. У гетмана Острожского были опасения и за свои имения и земли, расположенные в Чернигово–Северских уделах. Он не хотел, чтобы Русское государство отторгло от Польши все её восточные земли.
Все эти размышления и привели к тому, что Константин сделал лишь видимость нападения на поезд русской княжны. Кроме того, он просто не хотел лезть на рожон, понимая, что его силы и силы русских были неравными. Он дрогнул перед тысячей ратников княжны Елены. Позже, когда король Ольбрахт грозил гетману заточением в горах Силезии, Константин сказал без сомнения:
— Ваше величество, я не мог одолеть русских и испугался. Их было тысяча, а у меня лишь сотня шляхтичей.
Ещё не было известно, как к сказанному отнесётся король. Может быть, упрекнёт со злой усмешкой: «Ты всегда боялся москалей». Но Константин знал определённо, что стерпит насмешку, хотя это и будет унизительно для гордого вельможного пана.
А пока отряд поляков въехал на узкую лесную дорогу между увалами холмов и вовсе сблизился с русскими воинами. Гетман Константин и князь Василий ехали уже стремя в стремя, и поляк извинился перед русским за то, что его шляхтичи напугали обозников.
— Я подумал, что это московская рать идёт войной на Вильно, вот и отважился отрубить ей хвост, — пустил малую ложь во спасение гетман.
Хитрый князь Ряполовский понял, что гетман лжёт, но не уличил его в том, только спросил:
— И что же, в Кракове считают, что Русь и Литва в состоянии войны и русские в пределах?
— О нет, нет, вельможный князь. Я подумал, что это просто недоразумение. Мы знаем, что сейчас между вами хранится мир. И ещё знаю, что в этом поезде едет великая княжна Елена. Будто она невеста великого князя Александра.
— Да, это так, — ответил князь Василий. — И мы не против, ежели вы, вельможный пан, со своими шляхтичами прибудете в Вильно вместе с нами. Там‑то уж мы выпьем чарку хмельного вина за здоровье молодых.
Осмелевший гетман Константин принял предложение князя, но ему этого было мало, и он попросил главу посольства представить его великой княжне.
— Говорят, что она прекрасна. Излечите меня от болезни, коя есть любопытство, — сказал гетман.
— Запаситесь терпением до Крево, — ответил князь Василий.
Поезд княжны Елены, увеличившись на двести всадников, вскоре добрался до очередного ночлега. Городок был маленький, и разместились приезжие с трудом. Пока готовили покои княжне Елене, князь Василий представил ей гетмана:
— Это наш случайный попутчик, государыня–матушка, гетман Константин Острожский из Кракова.
— Спасибо гетману, что заметил нас и не погнушался навестить, — лукаво ответила Елена.
Константин поцеловал ей руку и смотрел на неё большими серыми глазами с лаской, как если бы перед ним была его любимая дочь, думая при этом: «Пресвятая Дева Мария, припадаю к стопам твоим и благодарю за то, что остерегла от злодеяния».
Княжне Елене гетман понравился. В свои сорок пять лет он был ещё красив и полон сил. Лицо было открытым, улыбчивым. Ничто не нарушило её доброго отношения к гетману. Может быть, оно изменилось бы в ещё лучшую сторону, узнай княжна причину появления Константина в её стане. Но она пока не знала этой причины и по простоте душевной пригласила Острожского на свадьбу.
