Раз ты не понял, что хотел сделать этот выродок, тем лучше! Мне бы не хотелось иметь такого сына!
— Он что, очень плохой?
— Очень. Такой не достоин быть сыном деревни Югуру! — сказал Бурайма.
— Мне кажется, он хотел украсть у тебя деньги, так же как и его приятель, который стащил деньги у женщины и убежал, — сказала Анату.
— Это правда, баа? — спросил Айао, вытаращив от удивления глаза.
— Правда, мой Малышка... Давайте, дети мои, поскорее забудем про этого негодяя.
Раздался протяжный гудок, за ним два других, довольно коротких. Айао встал, влез на скамейку и выглянул в окно. Отец дал ему подзатыльник и заставил сесть.
— Мне хочется посмотреть, кто это трубит, — сказал Айао, сдерживая слезы.
— Такой же человек, как и мы. Он называется начальником вокзала и подает сигнал машинисту к отправлению.
— Почему ты не разрешаешь мне посмотреть на него?
— Ладно, смотри! — сказал Киланко и снова поставил Айао на скамейку, придерживая его.
В этот момент поезд тронулся. Малышка испытал некоторое разочарование: начальник вокзала не был одет в форму наподобие той, которую он видел как-то в книжке у Фивы. Он был похож скорее на вырядившегося бродячего актера в своей набедренной повязке ниже колен и блузе с короткими рукавами. Единственно, что его отличало от женщин, одетых почти так же, как он, это фуражка с инициалами компании, высокий рост и крепкое телосложение.
Перед глазами Айао одна картина сменялась другой. Мимо поезда проплывали высокие густые заросли, над которыми время от времени возвышались гигантские роко, баобабы и пуходревники[27]. Джилага поставил рядом с мальчиком Анату, которая хотя и молчала, но всем своим видом показывала, что тоже хочет смотреть в окно.
Впереди был поворот и подъем в гору. Поезд, казалось, выбивался из последних сил.
— Ой, весь поезд видно! — закричала Анату.
— Длинный какой! — добавил Айао.
— И сейчас вспыхнет пожар! — забеспокоилась Анату.
— Какой пожар? Что ты болтаешь? — рассердился ее отец.
— Честное слово, там что-то горит. Из паровоза вырывается огонь и дым...
Бурайма, оторвавшись от книги, поднял голову и, так же как его отец и Джилага, посмотрел в окно. Вскоре они снова уселись на свои места и не столько потому, что увиденное их успокоило, а из-за угольной пыли, которая летела прямо в глаза. Поезд взбирался все выше и выше. Детям хорошо виден был весь состав во всю его длину, начиная с громоздкого, черного паровоза с трубой, похожей на воронку вулкана, из которой то ц дело вырывались клубы дыма и раскаленного угля, и кончая прицепленными к поезду платформами с грузом, накрытым чехлами. Постепенно поезд стал выпрямляться.
— А у того окна — река! — сказал Киланко, отвлекая внимание детей.
Айао и Анату спустились вниз. Киланко воспользовался моментом и тут же закрыл окно.
— Там много народу и реки совсем не видно... — захныкала Анату.
— Тогда сидите на месте и другим не надоедайте! — строго сказал Джилага.
— Вот неугомонные! А еще в школу собрались... — вздохнул Киланко.
— Там их быстро усмирят, — заметил Джилага, хотя сам, как и Киланко, никогда не ходил в школу.
— Оставьте их, пусть они смотрят в окошко! Мне такие живые дети, как ваши, гораздо больше нравятся, чем слишком послушные, которые всю дорогу сидят, застыв на месте, как глиняные истуканы, — сказал мужчина напротив.
— Когда наш маленький Аруна́ был еще жив и ездил с нами, он всегда стоял у окна и смотрел, как «все вокруг бежит в одну сторону, а поезд и мы едем в другую...»— так он говорил. И вот уже прошло восемь месяцев с тех пор, как злые духи и колдуны забрали его у нас... Ах, всевышний! Даже шесть живых детей, что ты нам дал, не заменят того седьмого, которого у нас отняли и съели колдуны[28], нашего любимого Аруну... — с волнением проговорила его жена, вытирая слезы концом своей пани.
— Идите сюда, дети! — позвал мужчина.
Малыши стояли в нерешительности, не зная, что им делать. Тогда отцы слегка подтолкнули их. Они робко подошли к мужчине и женщине, которые поставили их на лавочки у окна, придерживая с обеих сторон.
Айао и Анату казалось, что они видят реку Алато со склона горы Югуруны. После того как широкое водное пространство, напоминавшее им их реку, исчезло из виду, они спустились дниз и, поблагодарив мужчину и его жену, отправились на свои места.
Через две остановки после Элеше поезд, подойдя к вокзалу в Джен-Кедже, протяжно засвистел и со страшным скрежетом и лязгом остановился. Многие из пассажиров вышли из вагонов, а вместо них вошли другие.
28. У ДЯДИ ЭКУЭФФИ В ГОРОДЕ
Высокий мужчина в бубу, бабушах и маленькой вышитой шапочке, празднично одетый, как Киланко и Джилага, шел к ним навстречу с распростертыми объятиями. Айао узнал^дцдюшку Экуэффи и, выпустив руку отца, со всех ног бросился к нему. Тот поднял его над головой, и от этого движения широкая бубу на нем разлетелась в стороны, словно крылья у птицы. Он был очень рад встрече со своим племянником. Опустив его на землю, дядюшка Экуэффи поздоровался с Анату, потрепав ее по щечкам и назвав по-французски «красивой маленькой девочкой», чего Анату, конечно, не поняла.
Наконец стали здороваться мужчины. Продолжалось это довольно долго. Они по нескольку раз пожимали друг другу руки. После каждого пожатия, прежде чем разъединить руки, они прищелкивали пальцами. Затем, приложив левую руку к животу, правой рукой они прикасались то к сердцу, то к губам. Каждое рукопожатие сопровождалось чуть слышным шепотом, словно они молились друг за друга, за своих родных и за себя.
— Вы, должно быть, проголодались с дороги. Сейчас мы возьмем такси и мигом доедем до дома. Ведь начало суда в два часа. Твой друг и покровитель господин Непот, которого я встретил сегодня утром, сказал мне, что вы освободитесь к трем часам. В суде начинают с тех, кто приехал издалека: многое изменилось с тех пор, как ты, Киланко, отдал в школу своих первых детей.
Айао держался за руку дяди Экуэффи. Он больше не слушал разговора взрослых. Вокзальная толпа его совсем ошеломила. Никогда еще он не был окружен таким количеством беспрерывно снующих взад-вперед людей. Они толкали друг друга и даже не
