Астронавт добрался, наконец, до центра, хотел посмотреть вверх, но жесткость скафандра позволила ему увидеть главные пирамиды только до середины. Он прислонился к одной из них. Он долго стоял так. Никто не узнает, о чем он думал в эти последние минуты жизни. В шлеме замигала красная надпись: "воздух - десять минут".
Он сорвал один из двух предохранителей наружного воздушного шлюза. Электронный голос в наушниках произнес:
"Первый предохранитель снят! Проверьте надежность подключения наружного шланга!"
Джон снял второй предохранитель. Голос стал громче:
"Второй предохранитель снят! Проверьте надежность подключения наружного шланга!"
Джон с досадой сказал:
- Да все нормально. Экий ты зануда...
Когда загорелась красная надпись: "воздух - пять минут", он решительно открыл кран.
***
Врач и инженер сняли наушники и долго молча сидели перед погасшим экраном. Потом инженер сказал:
- Вот и еще один умер, как герой.
- Ты сам все это создал, по его заказу? - спросил врач.
- Ну, не все... Кое-какие заготовки у меня были. Карта Луны. Трехмерные изображения поверхности. Я придумал сюжет, нарисовал Дональда, машину, корабль. Ну, и Феномен, конечно. Он хотел умереть геройски... чтобы подвиг... Слушай, Дик, а что с ним было на самом деле? Теперь-то мне можно узнать?
- Он был рабочий на химзаводе. Производственная авария. Ампутация ног, выше колена, правой руки, выше локтя, пальцев левой руки, обширные химические ожоги, в том числе лицо и глаза. Он ослеп. Он никого не спас. Двое спасателей пострадали, когда вытаскивали его. Он лежал у нас уже год. Пока разрешили, все оформили... Том, а что было бы, если бы он не открыл кран?
- Как что? У него же воздуха оставалось на пять минут. Он бы умер от удушья. Все равно героем. Ибо подвиг уже совершён. Дик, я часто думаю, а надо ли все вот это? Ведь он умер. Не все ли равно, что он чувствовал в последние несколько минут? Мы же не оставляем записей, сами связаны врачебной тайной, и с его смертью подвиг становится неизвестен никому. Может, тайна теряет смысл после смерти пациента?
- Нет, не теряет. Хотя бы потому, чтобы не было глумления над мертвым. Ведь он доверяет нам самое сокровенное, о чем никто не знал при жизни. И хочет, чтобы не узнали никогда. И чтобы его смерть не превратили в шоу: "Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что там наш старикан придумал... не забыть бы только взять попкорн". Ты мне другое скажи: что, если бы он вдруг передумал умирать, и стал просить нас о помощи? Что тогда? Я всегда боюсь этого. Что бы ты стал делать? Спас бы его?
- Чудак человек! Как же я могу помочь, если он на Луне, а я здесь? А о нашем существовании он ничего не знает! Ему в любом случае пришлось бы умереть. Иначе наша работа была бы не сделана.
Они посмотрели сквозь толстое стекло на мертвый, накрытый простыней обрубок. Оголовье с проводами с него уже сняли. Даже сюда доносился запах медикаментов.
- Я иногда её ненавижу, свою работу, - сказал инженер.
- Ты спрашивал, надо ли все это? Знай, Томас, наша работа - высшая точка гуманизма. Это не громкие слова. Это правда, - отозвался врач.
Они вышли в коридор, плотно закрыв за собой дверь с табличкой:
Отделение эвтаназии.
21.01.2006
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
