Превратившись в главного проводника антисоветских настроений в культурной среде, «Таганка» стала Меккой для советских нуворишей, этих «красных буржуев», которые сосали соки из своего государства и одновременно его ненавидели. Точно так же поступали и сами актеры «Таганки». Поэтому все их стенания о том, что они не хотели видеть у себя подобную публику, от лукавого. Все получилось вполне закономерно. Да, в 60-е, когда в советском обществе еще сохранялись романтические настроения, «Таганку» и в самом деле многие воспринимали как борца с законевшей идеологией. Но по мере все большего озлобления Любимова и K° дух романтизма выветрился из этого театра окончательно. И он превратился, как уже говорилось, в некий закрытый клуб для своих — таких же, как и Любимов, антисоветчиков.
«Ловчилы из автосервиса», которые заполонили «Таганку» в 70-е, только внешне отличались от таганковцев, а по сути были с ее обитателями одной крови: только ловчилы разъедали советское общество экономически, а актеры «Таганки» духовно. И то, что они слились в общем экстазе, отнюдь не случайно. На заре деятельности «Таганки» у актеров этого театра не было личных автомобилей, а спустя десятилетие они уже были у большинства. И в автосервис они заезжали регулярно, расплачиваясь с тамошними мастерами не деньгами, а билетами в свой театр. Так «Таганка» стала «валютным» театром — билеты туда по своей престижной стоимости приравнивались к валюте. Сам Любимов чуть позже метко назовет свой театр «филиалом „Березки“ (были в Советском Союзе такие магазины, где торговали исключительно за валюту).
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
«ВСЯ БЕЗУМНАЯ БОЛЬНИЦА…»
В Склифе Высоцкий лежал больше недели. И все эти дни по городу ходили самые противоречивые слухи: одни говорили, что дела артиста совсем плохи — мол, долго не протянет, другие, наоборот, утверждали, что он идет на поправку. К делу подключили даже экстрасенсов. В субботу, 16 апреля, Валерий Золотухин оставляет в своем дневнике следующую запись:
«Позвонил Мережко… (Виктор Мережко — сценарист. — Ф. Р.) Есть очень хорошие люди, занимающиеся провидением. Создана на общественных началах лаборатория при Академии художеств… Поговорят с тобой люди, с нимбами над головами, и все про тебя знают… Устанавливают связь с твоим энергетическим полем через фотографии. Так, по фото Высоцкого они установили, что у него плохо с головой, легкими, почками и цирроз печени… Ему нельзя терять ни одного дня, кое-что они могут исправить, еще есть возможность… кроме печени… там просто катастрофа…»
К 13-летию «Таганки», которое случилось в субботу, 23 апреля, Высоцкий уже выписался из Склифа. Эти торжества один из его участников — Вениамин Смехов — вроде бы в шутку окрестил «балом Сатаны». Но, как говорится, в каждой шутке есть доля правды. «Таганка» и в самом деле в тогдашней советской действительности была поистине дьявольским порождением — как внешне, так и внутренне.
Рассказывает В. Смехов: «В нашем фойе — столы и суета, праздник — своими руками. Мы с Давидом Боровским (художник театра. — Ф. Р.) придумали елку: население театра и дорогие гости, просим всех к новогоднему столу. Нам тринадцать лет, в полночь поднимем бокалы за наступающий новый год «Таганки». Конфетти и серпантин, всюду по стенам цифры «13», а на елке приметы команды Воланда: голова Берлиоза, голова Бенгальского, груди Геллы и прочие забавы Сатаны. Забавы соответствуют и понятию «чертова дюжина», и главной победе уходящего года — премьере «Мастера и Маргариты». Очень грустно вспоминать такой счастливый апрельский «новый год»… Почему-то хорошее нам кажется вечным. Да и как было представить себе этот круг разорванным, если так крепко связаны все звенья: актеры-зрители-любовь-литература-Любимов-Трифонов-Высоцкий-Окуджава-Шнитке-Визбор и все, все, все… Звучат заздравные тосты, льются горячие речи, звенит и звенит гитара… Кто это придумал, что Юрий Трифонов сумрачен и нелюдим? Крутится лента памяти, весело разговорчивы, милы друг другу и ни за что не хотят расставаться гости таганковского праздника. Можаев слагает тосты — ему что застолье, что Колонный зал, что новгородское вече — это проповедник на амвоне…
В тот вечер только один из друзей театра не отозвался веселым настроением, и когда по традиции я позвал его к микрофону — спеть свое новое, — отказался, потом его очень попросили, и тогда он, сердясь на себя ли, на погоду ли, взял гитару и, поглядев на Трифонова, пропел ему посвященное… Булат Окуджава — Юрию Трифонову:
Давайте восклицать, друг другом восхищаться…»
Отметим, что в том же 77-м Высоцкий напишет посвящение тому же Булату Окуджаве — «Притчу о Правде и Лжи». Естественно, носителем первой был Окуджава, иначе зачем вообще было городить огород. К этому человеку вся либеральная тусовка относилась с огромным уважением, ласково называя «наша свирель» (Высоцкий проходил по категории их «барабан»). Окуджаву на верху «крышевали» те же силы, что и Высоцкого, из-за чего к концу 70-х он уже превратился в фигуру не только знаковую, но и неприкосновенную. Это в первой половине 70-х, до разрядки, Окуджаву еще пытались как-то приструнить — даже исключили его из партии. Но тут же пошли на попятную — спустя две недели восстановили «статус-кво», вернув ему билет члена КПСС. И с тех пор на него уже не наезжали, а даже наоборот: стали выпускать его диски, печатать прозу, отпускать подолгу за границу. Короче, уравновесили ситуацию, создав в советском «оркестре инакомыслия», игравшем под управлением Сатаны, два главных инструмента: барабан (Высоцкий) и свирель (Окуджава).
Не случайно, что именно тогда свет увидел буклет о Высоцком (единственный в СССР, выпущенный при его жизни), который написала либеральный кинокритик Ирина Рубанова (она окончила МГУ и специализировалась на киноискусстве социалистических стран). Одним из первых эту тоненькую книжицу раздобыл Валерий Золотухин. 25 апреля он нашел ее героя в родном театре и попросил поставить свой автограф на титульном листе. Высоцкий просьбу выполнил, но выглядел грустным. Возвращая книжку, сказал: «Когда уж совсем конец, думаешь: ну и хрен с ним… Легко становится… Но когда выкарабкаешься, начинаешь болеть месяц, два, думаешь: зачем столько времени потерял? Стоять за конторкой и писать, и больше ничего… У меня уже это не получится…»
На майские праздники Высоцкий отправился поправить свое здоровье в дом отдыха «Известий», что в Красной Пахре. И был приятно удивлен, когда 1 мая встретил там своего школьного приятеля поэта Игоря Кохановского. Последний вспоминает:
