– Его автор не похожа на обычного ученого, – усмехнулся фон Браун:
– Ей нужен еще год, полтора. Мы потрудимся над реактивным двигателем, и аппарат…, – он полюбовался чертежом, – поднимется в воздух. В стратосферу, Макс…, – добавил фон Браун, – с ракетами на борту. Конструкция сможет за три часа, без дозаправки, достичь атлантического побережья Америки. Нас ждет революция в сообщении по воздуху…, – окно кабинета фон Брауна выходило на белые пески Пенемюнде. Кричали чайки:
– После войны мы начнем передвигаться по рейху, пользуясь такими машинами. Они долетят до Токио за шесть часов…, – и Макс, и Вернер избегали называть конструкцию самолетом. Крыльев у прототипа, в любом случае, не имелось.
Макс намеревался вернуться в Пенемюнде после Рождества. 1103 молчала, обходясь с ним несколькими словами, но оберштурмбанфюреру все было неважно. Он привозил хорошую ветчину, икру, кофе, и американские сигареты. Макс, ласково, гладил ее по коротко стриженой, рыжей голове:
– Скоро я разрешу прогулки, моя драгоценная. Может быть, покатаю тебя по заливу. Я умею ходить под парусом…, – он часто думал об 1103, ночью, вспоминая хрупкие, в пятнах чернил пальцы, худую, с выступающими лопатками, спину. Макс целовал нежную, белую кожу плеч, проводил губами по шее:
– Я очень рад, что ты стала работать на рейх. Когда ты присоединишься к атомному проекту, ты получишь все материалы. Уран, тяжелую воду, свою лабораторию…, – Макс ожидал вторжения в Данию. Он надеялся, что Нильс Бор, в отличие от Ферми, никуда не ускользнет, и тоже отправится в Пенемюнде.
После возвращения из Польши Макс пришел к рейхсфюреру СС, держа папку, с предложением по созданию нового, засекреченного, отдельного лагеря, для европейских ученых.
– В нем появится несколько секций, – объяснил Макс, раскладывая листы:
– Процесс пока налажен кустарно, простите за прямоту выражений. Людей рассылают по разным лагерям, не заботясь, чтобы они попадали в наилучшие условия. Мы не можем терять научный потенциал, даже если речь идет о евреях. Мой брат меня поддерживает. Он очень заинтересован в создании отдельных медицинских блоков, для экспериментов. У нас появится, так сказать, мозговой центр…, – Гиммлеру и Гейдриху предложение понравилось, но сначала требовалось закончить войну, хотя бы на западном фронте. Впрочем, Макс, в докладе, упомянул и об ученых СССР, особенно физиках.
Советы, судя по всему, хотели попробовать на прочность Финляндию. Рейху такое было только на руку. Фюрер утверждал, что СССР проиграет финскую кампанию, а, значит, будет ослаблен перед неизбежной атакой рейха. Русская война планировалась на полгода, не больше. Фюрер приказал не производить никаких действий на западном театре, чтобы ослабить бдительность Англии и Франции.
Макс взял флакон с английской туалетной водой. Вспомнив о Франции, он подумал о Лувре. Из Кракова Макс привез домой отличные картины Добиньи и Коро. Отцу нравилась барбизонская школа. Генрих, увидев холсты, одобрительно кивнул: «У тебя очень хороший вкус, Макс». Оберштурмбанфюрер понял, что доволен. Максу нравилось, когда братья, или отец, ценили его выбор. Он полюбовался собой в зеркало:
– Впереди Амстердам, Брюгге и картины Лувра…, – данные о французских военнопленных Максу принес Вальтер, в Берлине. Они всегда просматривали фамилии, в поисках нужных людей, или тех, кто, наоборот, до войны, славился левыми симпатиями.
– Твой старый знакомец, – весело сказал Шелленберг, присев на угол стола, – бежал из лагеря, но его поймали. В долине Рейна, развели либерализм. Пленные играют в футбол, чуть ли не на танцы ходят…, – по Женевской конвенции они были обязаны содержать военнопленных в хороших условиях. Офицеров запрещалось обременять работой. Конечно, не все положения конвенции выполнялись. Пленных евреев, из французской и польской армии, держали отдельно.
– Товарищ барон, – усмехнулся Макс. Он взял паркер с золотым пером:
– Одна попытка побега. Мы имеем дело с угрозой безопасности рейха…, – пленного капитана де Лу, по распоряжению Гиммлера, отправили в крепость Кольдиц, в Саксонии, в оффлаг IV-C.
– Пусть оттуда попробует бежать…, – пробормотал фон Рабе, застегивая серебряные запонки с жемчугом, взятые на складе конфискованных вещей, в Кракове, – из одиночной камеры…, – Макс, искренне, надеялся, что мальчишка в Кольдице и сдохнет. Навещать капитана он не собирался.
– 1103 срисовывала набросок…, – вспомнил Макс, – когда я в последний раз в Пенемюнде ездил…, – 1103 держала копию рисунка на рабочем столе. Просматривая список заказанных книг, Макс, с удивлением, увидел монографии о средневековой математике:
– Зачем? – пожал плечами фон Рабе, но список завизировал:
– Пожалуйста. Пусть читает хоть о цирковых представлениях, если нужно…, – он не хотел ездить в Саксонию, в оффлаг, где сидел мальчишка. Фон Рабе говорил себе, что рисунок, просто неумелое подражание, мастерам средневековья.
Надев пиджак, Макс посмотрел на золотой, швейцарский хронометр. Он провел рукой по светлым волосам, подмигнув себе:
– Сегодня герр Холланд и его коллеги поедут на Принц-Альбрехтштрассе. Кажется, меня и Вальтера, ждут Железные Кресты…, – Максимилиан резво сбежал, в уютную, с камином и деревянными балками, столовую, где упоительно пахло кофе и свежим, поджаренным хлебом.
Ноябрьский день оказался серым, неярким, но теплым.
Высокая, светловолосая женщина, в кашемировом пальто, с лисьим воротником, устроилась на террасе кафе «Магдалена», напротив «Бакуса». Она попросила чашку кофе и минеральной воды. Дама повесила сумочку на ручку кованого стула, разложила на столе журналы, развернула «Фолькишер Беобахтер», и вообще, подумал официант, устроилась очень удобно. Из-под круглой, хорошенькой шляпки выбивались волосы цвета спелой пшеницы. Глаза у дамы были большие, голубые, нос длинный, но изящный. Перчатки она сняла. Женщина коротко стригла ногти и не носила колец.
В Венло продавали немецкие газеты, но дама, услышал официант, говорила на голландском языке без акцента:
– Может быть, у нее родственники в Германии, – он принял от хозяина большую, фарфоровую чашку с кофе и молочник с жирными сливками, – здесь у многих семьи за границей. Все перемешалось…, – посетительница принесла и французские журналы. Она курила американские сигареты, в бело-красной пачке:
– Lucky Strike, -официант поставил перед ней поднос, – они дорогие, дороже голландских сигарет. Одета она хорошо. Должно быть, богатая…, – расстегнув пальто, дама покачивала ногой в изящной, остроносой туфле. Твидовая юбка спускалась ниже колена, на запястье женщины поблескивали швейцарские часы. В шелковом воротнике блузки виднелось жемчужное ожерелье. Пахло от нее чем-то медицинским. Официант подумал, что посетительница, должно быть, доктор:
– Или жена врача. Однако у нее нет кольца…, – женщина углубилась в газету.
Эстер, преодолевая отвращение, купила «Фолькишер Беобахтер». За обедом в ресторане, на берегу Мааса, они с Джоном услышали по радио, что вчера, в Мюнхене, в пивной «Бюргербройкеллер», во время празднования годовщины Пивного путча, взорвалась бомба. Передатчика они не привезли, с Лондоном связь отсутствовала. Сведения было никак не проверить. В новостях сообщили, что фюрер Адольф Гитлер уехал из пивной за несколько минут до взрыва. Погибло восемь человек. Более шестидесяти, получили ранения.
– Это они, – восторженно сказал Джон, возвращаясь с Эстер в пансион, – группа капитана Шеммеля. Я уверен. Шеммель ничего о плане не говорил, – мужчина остановился на берегу Мааса, – но это правильно. Из соображений безопасности. В следующий раз, с нашей помощью, им удастся убить Гитлера, и тогда безумная, нацистская свистопляска, прекратится…, – над рекой повис легкий туман. Караван на реке шел вниз, к Роттердаму. Баржи следовали за буксиром, на бортах Эстер увидела красно-черную голову вепря. В порт везли уголь «Компании де ла Марков». Она молчала, засунув руки в карманы пальто, зажав сумочку под мышкой.
– Посмотрим, – наконец, отозвалась, женщина:
– Я куплю газету…, – она поморщилась, – когда ты на встречу пойдешь…, – «Фолькишер Беобахтер» сюда доставляли из Дюссельдорфа. Эстер пробежала глазами передовицу авторства Геббельса. Рейхсминистр обрушивался на дьявольский план Запада по злодейскому преступлению, имеющему целью лишить немецкий народ возлюбленного фюрера, отца нации.
Агенты, организовавшие покушение, находились в розыске. Возглавлял операцию лично начальник гестапо, рейхскриминалдиректор, штандартенфюрер СС Генрих Мюллер. Эстер знала о Мюллере. О его назначении недавно, две недели назад, сообщили в письме из Берлина. Конверты приходили на ящик, арендованный Эстер на амстердамском почтамте, каждую неделю. Почерка менялись, их было несколько. Иногда приходили письма, старательной, еще по-детски округлой руки. Эстер знала, что руководителя группы зовут Генрихом. Больше ничего, даже фамилии, Джон ей не сообщил. Она расшифровывала безмятежные строки:
