следующий день после краха страховой брокер Уиллис Фабер заявил, что его пятая часть акций выставлена на продажу. Morgan Grenfell вступала в безверный, лишенный корней мир современных финансов.
К 1989 г. Morgan Grenfell, казалось, созрел для поглощения более крупными конкурентами. Избавившись от бизнеса ценных бумаг и быстро восстановив прибыльность банка, Крейвен только усилил его привлекательность как объекта поглощения. И вот банк, специализировавшийся на враждебных поглощениях, в ноябре стал объектом нежелательных объятий со стороны французского Banque Indosuez. Крейвен привлек Deutsche Bank в качестве "белого рыцаря" и выторговал за фирму богатую цену: более 1,4 млрд. долларов, что более чем в два раза превышает ее балансовую стоимость. Эта головокружительная сделка решила исход поединка. Крейвен, искусный переговорщик, стал первым иностранцем, приглашенным в совет директоров Deutsche Bank. Шумиха разгорелась после того, как глава Deutsche Bank Альфред Херрхаузен был убит террористами. Щедрое соглашение также скрыло тот факт, что 151 год благородной независимости был внезапно сметен.
Спустя более пятидесяти лет выяснилось, что в 1935 г. J. P. Morgan and Company ошиблась с выбором коммерческого банка. Если это и спасло рабочие места времен депрессии, то одновременно обременило Дом Моргана тем, что оказалось умирающим бизнесом - оптовым кредитованием. Крупные компании больше не обращались в банки за краткосрочными кредитами или сезонными займами - деятельность теперь была перенесена на рынок коммерческих бумаг. Таким образом, Morgans постепенно перечеркнул свою историю и превратился в гибридный инвестиционный банк, подобно своему конкуренту Bankers Trust, расположенному в соседнем квартале.
Дом Моргана возглавил борьбу за отмену закона Гласса-Стиголла. Как и другие банки, он пытался втиснуться в такое количество инвестиционных банков, что Конгрессу пришлось бы применить резиновый штамп к рыночным реалиям. Лью Престон также верил в необходимость интеллектуального обоснования перемен, и в 1984 г. банк выпустил трактат под названием "Переосмысление Гласса-Стиголла" (Rethinking Glass-Steagall). Одним из его покровителей был Алан Гринспен, в то время директор Morgan, который после Пола Волкера занял пост председателя ФРС. "Как директор, Гринспен сыграл очень важную роль в выпуске этого документа, - говорит один из сотрудников Morgan.
Лью Престон знал, что после введения Правила 415 прямой андеррайтинг "голубых фишек" стал менее прибыльным аукционным бизнесом. Банк Morgan хотел заниматься андеррайтингом корпоративных облигаций главным образом для того, чтобы предлагать клиентам полный спектр финансовых услуг. Кроме того, это было необходимо для финансирования поглощений. Несмотря на то, что Morgans называли банком ФРС, Престон так и не смог переубедить Пола Волкера в вопросе Гласса-Стиголла. Волкер отвечал, что его беспокоит не Morgans, а три-четыре других банка, которые занимаются "рискованными" операциями с ценными бумагами. В годы правления Волкера Morgans также получал самую высокую прибыль на капитал и активы среди всех американских банков. "К сожалению, у нас были неплохие доходы, - признал Престон, - и поэтому председатель ФРС отнесся к этому скептически".
Помогая Волкеру по крайней мере трижды - с братьями Хант, Continental Illinois и пересмотром сроков погашения бразильского долга, - Престон переживал по поводу отсутствия quid pro quo. Один из друзей Престона отметил, что "Лью был очень близок к Волкеру в деле извлечения желудей из фирмы. Он сломал себе спину, занимаясь этими тремя делами. Я помню, как Лью сказал: "У меня было много зацепок на Пола, и все же Пол по-прежнему против того, чтобы банки выходили на долговые рынки". Я абсолютно уверен, что Престон чувствовал себя в какой-то мере обманутым Волкером". Другие сотрудники Morgan считали, что они мало что выиграли от того, что были таким образцом послушания. Как с горечью сказал один из сотрудников Morgan: "Я устал быть любимцем ФРС".
Еще в 1984 г. газета "Нью-Йорк Таймс" утверждала, что в случае падения системы Гласса-Стиголла воссоединение Morgan Guaranty и Morgan Stanley станет "вопросом нескольких секунд". Двадцать лет назад это было бесспорно. Но в 1980-е годы теплота между братьями Морганами ослабела. Молодые "горячие головы" Morgan Stanley чувствовали большее родство с броским Bankers Trust, специализировавшимся на рискованных операциях и торговом банкинге, чем со строгим и осмотрительным Morgan Guaranty. Легче представить себе Morgan Guaranty в команде с Goldman, Sachs, чем с Morgan Stanley. Два дома Morgan больше не были естественной парой и особенно остро враждовали в Токио и Лондоне.
Инвестиционные банкиры с фатализмом восприняли падение закона Гласса-Стиголла. Как сказал Фред Уиттемор о решении Morgan Stanley выйти на биржу в 1986 г.: "Мы используем 3-5-летнее окно, пока банки не стали полноценными конкурентами, чтобы стать настолько большими и мощными, насколько это возможно". Военный фонд и крупный капитал Morgan Stanley освободили его от зависимости от коммерческих банков при финансировании поглощений. В связи с новой ориентацией на торгово-банковскую деятельность Morgan Stanley не очень беспокоила отмена закона Гласса-Стиголла, которая затронула бы лишь небольшую, сокращающуюся часть его операций. Управляющий директор Morgan Stanley Роберт А. Джерард предупредил Конгресс в странных популистских тонах, что в случае падения закона Гласса-Стиголла "произойдет значительное увеличение концентрации экономической власти в крупных банковских организациях". Однако его компания предприняла лишь отрывочные шаги против закона, который, по ее мнению, не имел никакого значения.
Коммерческие банки все больше раздражались по поводу Glass-Steagall, поскольку все, от автокредитов до ипотеки, было упаковано в ценные бумаги и выведено из-под их контроля. Престона тихо раздражало упрямство Волкера. В статье, опубликованной в журнале Fortune в апреле 1986 г., он сделал шокирующее признание: банк Morgan рассматривал возможность отказа от чартера коммерческого банка и превращения его в инвестиционный банк. Это принесло бы в жертву, возможно, 20% его бизнеса, заставило бы отказаться от расчетных счетов и страхования вкладов. Хотя это заявление, очевидно, не было продуманным до мелочей, Престон не стал возражать против шумихи. Боб Энгель еще раз подчеркнул: "Если бы мы убедились, что никогда не получим полную свободу действий с ценными бумагами, мы были бы обязаны перед нашими акционерами пересмотреть вопрос о том, хотим ли мы по-прежнему быть банком. Мы все равно могли бы стать частным банком - выйти из ФРС и платежной системы". Отчасти это была тактическая шумиха, но в то же время она свидетельствовала о нетерпении 23 Wall.
Крах 1929 года привел к принятию закона Гласса-Стиголла. По иронии судьбы, крах 1987 г. стал его гибелью, поскольку "черный понедельник" усилил недовольство населения Уолл-стрит. Morgan Stanley и другие крупные компании, занимающиеся ценными бумагами, все больше напоминали уютный картель, защищенный законом Гласса-Стиголла, - результат, совершенно не похожий на тот, которого ожидали реформаторы Нового курса, стремившиеся уничтожить концентрированную власть на Уолл-стрит. Тем временем
