— Смотрите внимательней, — крикнул рябой, — и радуйтесь, что в наших сторонах подобные чудища не обретаются! Вот чудовищный василиск из далекой Заррикании! Не приближайтесь, не приближайтесь, потому как хоть он и заперт в клетке, но одним токмо своим дыханием может отравить!
Цири и Фабио наконец протолкались сквозь кольцо зрителей.
— Василиск, — продолжал с возвышения рябой, опираясь на палку, как страж на алебарду, — это самая что ни на есть ядовитая гадина на свете! Ибо василиск — царь всех змей! Если б василисков было больше, наш мир пропал бы бесследно! К огромному счастью, это чудовище редкое, ибо рождается из петушиного яйца. А сами знаете, люди, что яйца сносит не каждый петух, а только такой паршивец, который на манер квочки другому петуху гузку подставляет.
Зрители дружным смехом прореагировали на шутку. Не смеялась лишь Цири, все время внимательно рассматривавшая существо, которое, раздраженное шумом, извивалось, билось о прутья клетки и кусало их, тщетно пытаясь расправить в тесноте исковерканные крылья.
— Яйца, таким петухом снесенные, — тянул рябой, — должны сто и одна змея высиживать! А когда из яйца проклюнется василиск…
— Это не василиск, — заметила Цири, откусывая грушу. Рябой косо глянул на нее.
— …А когда выклюнется василиск, говорю, — продолжал он, — тогда он всех змей в гнезде пожрет, их яд поглотит. Но вреда ему от того никакого не будет. Сам же ядом так надуется, что не токмо зубом забить сумеет и не прикосновением даже, но дыхом одним! А ежели конный рыцарь возьмет и пикой василиска проткнет, то яд по древку вверх ударит и одновременно седока с конем на месте повалит.
— Это неправдивая неправда, — громко сказала Цири, выплевывая семечко.
— Самая наиправдивейшая правда! — возразил рябой. — Убьет. И коня и седока убьет!
— Как же, жди!
— Тихо, мазелечка! — крикнула торговка с собачкой. — Не мешай! Хотца нам полюбопытствовать и послушать!
— Перестань, Цири, — шепнул Фабио, ткнув ее в бок.
Цири фыркнула на него и полезла в корзинку за очередной грушей.
— От василиска, — рябой повысил голос, перебивая нарастающий меж зрителей шум, — каждый зверь в тот же миг сбегает, как только его шипение услышит. Каждый зверь, даже дракон, да что там, коркодрил даже, а коркодрилы невозможно страшные, кто их видел, тот знает. Одно только единое животное не боится василиска — это куна. Куница значит. Куна, как только чудовище в пустыне узрит, тут же в лес как можно шибчей мчится, там только одной ей ведомое зелье выищет и съест. Тогда василисков яд уже куне не страшен и она может его насмерть загрызть.
Цири хохотнула и издала губами протяжный, совершенно непристойный звук.
— Эй, мудрила! — не выдержал рябой. — Ежели тебе что не нравится, убирайся отседова. Нечего силком слушать и на василиска пялиться.
— Никакой это не василиск.
— Да? А что же оно такое, мазель мудрила?
— Выворотка, — заметила Цири, отбрасывая хвостик груши и облизывая пальцы. — Обычная выворотка. Молодая, маленькая, изголодавшаяся и грязная. Но выворотка, и все тут. На Старшей Речи — выверна.
— О, гляньте-ка! — воскликнул рябой. — Ишь, какая умная да ученая к нам заявилась! Заткнись, не то я тебе…
— Эй-эй, — проговорил светловолосый юноша в бархатном берете и вамсе без герба, какие носят оруженосцы, держащий под руку тоненькую и бледненькую девушку в платьице абрикосового цвета. — Не так шибко, господин зверолов! Не угрожайте благородной девушке, не то я вас запросто своим мечом успокою. Кроме того, что-то тут шельмовством попахивает.
— Какое шульмовство, милсдарь юный рыцарь? — возмутился рябой. — Лгет эта соп… Я хотел сказать, эта благородная мазель ошибается! Это василиск.
— Это выворотка! — повторила Цири. — Тоже мне — василиск, ха!
— Какая еще «воротка»! Только гляньте, какой грозный, как шипит, как клетку кусает! Какие у него зубища-то! Зубища, говорю, как у…
— …как у выворотки, — поморщилась Цири.
— Ежели ты вовсе разуму лишилась, — рябой одарил ее взглядом, которого не устыдился бы настоящий василиск, — то подойди! Подойди, чтобы он на тебя дыхнул! Враз все узрят, как ты копыта откинешь, посинеешь от яда! Ну, подойди!
— Пожалуйста. — Цири вырвала руку у Фабио и сделала шаг вперед.
— Я этого не допущу! — крикнул светловолосый оруженосец, отпуская руку абрикосовой подружки и заграждая Цири дорогу. — Этого делать нельзя. Ты слишком рискуешь, милая дама.
Цири, которую еще никто не величал милой дамой, слегка зарумянилась, взглянула на юношу и затрепыхала ресницами тем самым способом, который не раз испробовала на писаре Ярре.
— Нет никакого риска, благородный рыцарь, — кокетливо улыбнулась она, наперекор запретам Йеннифэр, которая достаточно часто напоминала ей присказку о дураке и сыре. — Ничего со мной не случится. Ее ядовитое дыхание — выдумка!
— И все же я хотел бы, — юноша положил руку на оголовье меча, — быть рядом с тобой. Для защиты и охраны… Позволишь?
— Позволю. — Цири не понимала, почему бешенство на лице абрикосовой девушки доставляет ей такое удовольствие.
— Она под моей охраной и защитой! — поднял голову Фабио, вызывающе взглянув на оруженосца. — Я тоже иду с ней!
— Милостивые государи. — Цири вскинула голову. — Больше выдержки. И не толкайтесь. Всем места хватит.
Кольцо зрителей заволновалось и загудело, когда она смело подошла к клетке, чуть ли не чувствуя дыхание обоих мальчиков на затылке. Выворотка яростно зашипела и заметалась, в ноздри зрителей ударил змеиный смрад. Фабио громко засопел, но Цири не отступила. Подошла еще ближе и протянула руку, почти коснувшись клетки. Чудовище бросилось на прутья, хватая их зубами. Толпа снова закачалась, кто-то ойкнул.
— Ну и что, — гордо подбоченилась Цири. — Умерла? Отравило меня это ядовитое чудовище? Это такой же василиск, как я…
Она осеклась, заметив неожиданную бледность, покрывшую лица оруженосца и Фабио. Мгновенно обернулась и увидела, что два прута клетки расходятся под напором разъяренного ящера, вырывая из рамы ржавые гвозди.
— Бегите! — крикнула она во весь голос. — Клетка ломается!
Зрители с ревом ринулись к выходу. Некоторые пытались пробиться через полотно, но запутались в нем сами и запутали других, повалили шесты, попадали друг на друга, образуя верещащий клубок. Оруженосец схватил Цири за руку в тот момент, когда она пыталась отскочить, в результате оба завертелись, споткнулись и упали, переворачивая Фабио. Кудлатый песик торговки принялся лаять, рябой — поносить всех святых, а совершенно запутавшаяся абрикосовая девушка — пронзительно визжать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
