А был он солдатом Моргота. Черная корона Севера тремя белыми глазами Камней Феанора смотрела с его нараменника.
Хуан заворчал — нашел живых. Двоих эльфов, мужчин, лежащих в глубоком забытьи. У обоих волосы были коротко и неровно острижены, а у одного еще и лоб повязан платком — точно так же, как у Телкарона. Несколько людей — тоже раненых, мужчин гораздо моложе, чем Берен. И еще одного спящего человека — целую и невредимую юную женщину, лет… Лютиэн не могла сказать точно, но девушка уже вошла в брачный возраст, потому что в ее теле были сейчас две fear.
Она лежала в обнимку с юношей явно из народа Берена — темноволосым, высоким и худощавым — но этот юноша не был отцом ее ребенка, и вообще между ними ничего не было: она просто отдавала ему тепло. А тепло ему было нужно, потому что его лихорадило. И причиной лихорадки была отрава, которую нолдор иногда использовали для своих боевых стрел.
Лютиэн прислушалась к земле — земля стонала. Земле не нравилось принимать в себя столько крови. Лютиэн прислушалась тщательнее — но не услышала того, кого искала здесь — и теперь не хотела найти.
— Берен, — она заметалась, закружила по всему лагерю. — Берен, где ты?
Глухо и коротко тявкнул Хуан. Тинувиэль подбежала к собаке.
Юноша, над которым, свесив язык, стоял пес, пришел в себя. Это был тот самый, что спал в обнимку с девушкой.
— Кто здесь? — простонал он, жестом незрячего вытянул руку перед собой и тут же отдернул ее, нащупав холодный нос Хуана и немалые клыки. Потом еще раз вытянул руку и обшарил всю покорно подставленную голову пса.
— Ты точь-в-точь как волкодав, но для волкодава слишком велик, — сказал юноша. — Разве что боги послали тебя с небес против морготовых волков.
— Почти так, — сказала Лютиэн, опускаясь на колени рядом с ним. — Он из стаи Тауроса.
— Ты говоришь как эльф, госпожа, — юноша протянул руку к ней и она позволила ему дотронуться до своего лица. — Да, ты эллет. Что ты делаешь здесь, Высокая? Это место смерти.
— Ты выживешь, я знаю это.
— О, да, — он улыбнулся. — Все, кому суждено было умереть, уже умерли. Если в дождь мы не простынем насмерть, и орки не найдут нас, мы выживем. Разве что Бервин может умереть… И, может быть, Даэйрет выведет нас отсюда…
Лютиэн понимала весь ужас их положения. Эльфийский яд, даже при малейшей царапине, даже эльфа надолго валил с ног. Придя же в себя после двух или трех суток забытья, раненый еще с седмицу был слеп и не мог согреться.
«Легких» ран от таких стрел не было — даже если наконечник прошивал только мякоть руки или ноги, хотя бы дырявил кожу — спасти человека можно было только одним: быстро взрезать рану и отсосать кровь. А дальше все было в воле судьбы. Но какая судьба ждет слепого и слабого после ранения человека всего в одном дне езды от Тол-и-Нгаурхот?
И тем, кто выжил, и тем, кто умер, кто-то оказывал помощь. Здесь был хороший лекарь — где же он сейчас? Почему покинул их? Тоже погиб?
— Что здесь случилось? — спросила она. — Кто вы и почему вас оставили здесь, в таком опасном месте?
— Сначала назови свое имя, госпожа. Я должен знать, с кем говорю.
— Я — Лютиэн, прозванная Тинувиэлью, дочь короля Тингола. Мой спутник — Хуан, пес Келегорма Феаноринга.
— О, боги! — юноша был потрясен. — Тогда узнай же, аранэль: я — Нимрос, писец, целитель и бард князя Берена.
Лютиэн охнула.
— Дай мне напиться, — попросил он, — и я все расскажу тебе.
Лютиэн нашла поблизости кожаное ведерко и принесла воды. Раненый высвободил руку из-под головы девушки, но она так и не проснулась.
— Это Даэйрет, — сказал юноша, проведя ладонью по темным спутанным волосам спящей, неосознанно выбрал из них несколько сосновых иголок. — Устала, бедняжка. Она из слуг Темного, подумать только. Поначалу я боялся, что она пойдет в Тол-и-Нгаурхот и выдаст нас. Но она осталась и ухаживала за нами. А я, дурень, заразился ядом. Думал, что через рот он не берет. Тхурингвэтиль, упыриха, столько крови не сосала, сколько мне пришлось высосать. До сих пор горит язык. Видно, во рту у меня была ранка…
Он взял у нее ведерко, выпил немного воды и продолжал:
— Значит, так. Ярн Берен взял нас, полторы сотни человек, и повел на выручку государя Финрода. Сама видишь, аранэль, как мы одеты. Он думал обманом проникнуть в замок. Но в несчастный день за нами увязалась эта девица… Увязалась то ли из-за Руско, княжеского побратима и оруженосца, то ли еще зачем-то… И поблизости отсюда, в ущелье Кирит-Мегил, нас встретили эльфы из Феанорова дома. Они искали тебя, аранэль, и приняли ее за тебя. Начали стрелять и перебили многих… Но после, когда они поняли свою ошибку… они согласились идти за ярном на Волчий Остров… Если сейчас ночь, то сейчас они сражаются. А может статься, сейчас ночь следующего дня, и дело решено так или иначе…
Лютиэн почувствовала слабость в ногах и села на пятки. Берен. С малым отрядом людей и эльфов. Но Волчьем Острове. О, безумец! И вместе с тем она ощутила странное облегчение. Значит, Берен все же не предал своего Короля. Значит, он остался прежним Береном, верным и в дружбе, и в любви, верным до конца…
…До самой смерти.
— Послушай, — сказала она. — Я не смогу задержаться с вами долго. Но я помогу вам, чем смогу.
— Не надо туда ходить, Высокая, — Нимрос взял ее за руку. — Сердце говорит мне, что дело решилось не в нашу пользу. Удача отошла от князя — иначе не валялись бы мы здесь слепыми. Ах, мне бы глаза! — я бы пополз туда…
— И бросил остальных здесь? — Лютиэн чуть сильней сжала пальцы, чтоб подбодрить его. — Не бойся, потому что все, что должно было случиться, уже случилось.
— А ты? — спросил он. — Ведь ты же отправишься туда.
— Я — его судьба, — Лютиэн слегка надавила юноше на лоб ладонью, заставляя его лечь, и взмахнула над ним своим плащом. — Спи…
Потом она занялась тем, кто был сейчас между жизнью и смертью. Умирал он не от яда — ему грозила гибель от потери воздуха, потому что жидкость из легких, кровь, сукровица и гной мешали дышать. Лютиэн подняла его, а Хуан прилег на землю за его спиной и подпер так, чтобы раненый полусидел. Водя пальцем вокруг ранки, королевна зашептала заклятие — и отравленная, порченая кровь вперемешку с прочими соками hroa потекла наружу. Лютиэн продолжала чародействовать, пока рана не очистилась, а потом остановила кровь и наложила новую повязку, оторвав подол от своей рубахи.
Осталось еще одно. Лютиэн встала посередине поляны запела погребальную песнь. Всей тоской, всей своей болью она заклинала землю принять мертвых в себя до срока — и земля отозвалась. Трава проросла сквозь сосновые иглы, сквозь ткань, сквозь тела, укрыла лица зеленым бархатом, земля расступилась, поглощая кровь и кости — и белые, белые звездочки алфирина покрыли поляну. Тогда Лютиэн достала из сумы веревку из своих волос, закрепила ее узлом на одном из деревьев и, тихо напевая новую, охранную песнь, обнесла шнуром все пространство, на котором спали раненые и девица, что была с ними. Теперь посторонний взгляд не мог их увидеть, не приблизившись вплотную. Их обнаружил бы только тот, кто случайно налетел бы грудью на веревку и прорвал заклятие, но случайно мало кто мог бы сюда сунуться — ни человеку, ни зверю, ни орку не захотелось бы свернуть именно в этот уголок леса…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
