Спутницей была не жена, и не та любовница, которую Фем запомнил по интернету. Это была стандартная длинноногая девица, судя по походке из простых.
Фем дождался, когда они войдут в дом. Свет зажигался и гас несколько раз пока всё не утихло в темноте к двум ночи.
Как хорошо было, надев перчатки приближаться к этой «Феррари», и при этом знать, что ни одна камера сейчас его не видит. Позже, если кому-нибудь придёт в голову просмотреть записи, то незадачливому зрителю будет попросту скучно. Ему даже не удастся увидеть того дождика, что поливал порочные чертоги с трех до четырёх. Ну и пусть.
Алая красавица завелась сразу, и он, как можно тише, покатил к выходу. Перед воротами, он остановился - надо было убедится, что окна темны и никто ничего такого не заметил. Всё было без изменений, и Фем начал своё весёлое дело.
Париж не знал такой езды, и, видимо, никогда больше не узнает. Не узнает, потому что Фем дал себе обещание никогда больше не пытаться повторить «подвиги» этой лунной ночи.
Он, конечно, наметил маршрут. В его благородных целях было нарушить все правила в мире, и наехать на все камеры на светофорах. Он начал, как и задумывал, методично проезжать на красный свет сигнала, где было безопасно, благо была уже ночь.
Но азарт есть азарт. Он и не подозревал, сколько адреналина способна впрыснуть в его кровь эта горячая итальянская лошадка.
Она, как будто, обрадовалась, что сегодня будет полная свобода, и била копытом на каждом переулке, подзуживая Фема: «Я могу и так, и эдак, ты только попроси!»
И он просил. Он ехал и прямо, и боком, каждый раз выравнивая итальянку. Она и пела, и плясала под ним, налетая на штрафы один за другим.
Ворвался он в Париж на двухстах километрах в час с тремя полицейскими на хвосте. Разве триумфатор не так должен въезжать в побеждённый град? Тем более Париж! Где тут его Триумфальная арка? Для настоящего веселья он позволил им гнаться за ним, но рации и мобильную связь дисквалифицировал. Игра должна вестись честно. У него же нет группы поддержки! Пусть и у них не будет. Зачем ему лишние проблемы? Они ведь могли и перекрыть где-нибудь дорогу.
Но эти трое быстро отстали, по пути сбив светофор. Правда, через минуту, появились новые, где-то у Лувра. Сады Тюильри только для влюблённых пешеходов? Не сегодня ночью. Ему будет чем их развеселить. Непременно три круга вокруг фонтана. Шины не жалко.
Под этими звёздами, Фему вдруг показалось, что итальяночка ждала этого экстаза. Она явно застоялась в конюшне у своего бездарного наездника.
Смешные коротыши никак не могли угнаться за ним, и наблюдая за ними в зеркало, он их мысленно жалел. Пару раз они стукались об углы зданий в узких местах, а одна машинка даже перевернулась. Фем облегчённо вздохнул, глядя, как двое вылезают через разбитые окна. Он даже притормозил, но не надолго.
Гонка началась с новой силой уже через пару минут. Главное, знал он, что номера «Феррари» были запечатлены многочисленными радарами. А это важно для задуманного. И ещё важно, что без связи, преследователи не успеют сообщить о нём, и никто не будет его ждать на той вилле. Ведь после всех этих ведьминских плясок, он должен был поставить машину на место, как будто ничего не было.
Наблюдая за вспышками камер, он мысленно считал штрафы, и представлял себе кабаний оскал уважаемого господина, когда тот начнёт получать их по почте.
Промчавшись метеором по ночному Парижу три раза вокруг и несколько раз попрёк, Фем решил, что на эту ночь хватит. Красиво оторвавшись от полиции, он уже в спокойном темпе доехал до Версаля, и тихонько загнал лошадку на место.
Уходя, он погладил красный бок, и попрощался. Удовлетворённый и уставший, он возвращался в отель на спокойном фольксвагене, взятым в напрокат. С чувством выполненного долга Фем проводил глазами колонну полицейских с музыкой, которые неслись навстречу, в сторону виллы.
«Сегодня там будет весело», - представил разборки Фем. Совершенно обессиленный он пропал под одеялом.
***
Сильвия принесла старомодный чемодан, с железными уголками, набитый последним словом гримировальной науки. Была она одета, как всегда, как-то по другому, как бы бросая тонкий вызов теперешним нравам. Во всём этом чувствовался хороший вкус и что-то ещё, немного революционное.
Она стала хищно распаковываться. Были извлечены многочисленные флаконы и ёмкости, тюбики и кисти.
Представив своё лицо, как палитру с дыркой посередине, Фему сильно захотелось ретироваться. Сильвия, тем временем, принялась блуждать внимательными зрачками по закоулкам его лица.
«Поздно… - понял Фем, ощутив всю силу её энтузиазма. - Точка возврата пройдена… »
Кроме извлечённого из сундука, было задействовано в общей сложности около двадцати свежих фотографий инвалида, с самых немыслимых углов зрения.
«И как он на это согласился?» - недоумевал Фем.
- Важно вот, что, - произнесла низким басом Сильвия, - ты должен научиться снимать и одевать все нашлёпки сам. Один раз утром, и один вечером. Понятно?
- Ясно, а какие нашлёпки? - спросил Фем.
- Как какие? - она так удивилась, как будто Фем практиковал нечто подобное уже давно, - силиконовые подбородок, нос и, наверное, надбровные дуги.
Она всё это отчеканила, непрерывно глядя на его лоб:
- Вот это, например, - её палец скользнул в воздухе перед глазами Фема, - не дуги…
- Как?
- Они у тебя вообще не как у человека. И таких носов не бывает! - изрекла Сильвия, разглядывая его нос через чудовищную лупу. - А ты по своему даже красив. Из удивительных материалов порой склеивается гармония…
- Я надеюсь ты не затеваешь пластическую операцию? - Фем насторожился.
- Что ты, что ты. Я вообще принципиальная противница всяких там имплантов, пирсингов, татуировок и прочей современной дребедени. Какую тебе подарили внешность, ту и носи. И не крути носом, - тётка недовольно поморщилась. - А тебе мы сделаем мобильную перепланировку. Простенько, и со вкусом. Раздевайся! - вдруг гаркнула она.
- То есть, как, совсем? - удивился Фем.
- Мне нужно то, что ты хочешь загримировать, - она явно получала удовлетворение от владения ситуацией, - плюс десять сантиметров.
Дальнейшее происходило под решительным руководством тёти Сильвии. Он удовлетворился ролью стороннего наблюдателя, как говорят физики.
А наблюдал он также краем глаза и за экраном телевизора. Передавали последние новости. Диктор тараторил о хулигане на дорогом спортивном автомобиле, который терроризировал Париж, прошлой ночью. С ужасом, он услышал, что номер определить не удалось.
«Как не удалось? - пытался понять он, - я ведь подпускал их так близко…»
И тут его словно ударило. Он понял, что как близко полицейских не подпускай, верёвочки этих дураковатых кукол тянутся слишком высоко. Он ясно осознал, что его действия возымеют смысл лишь при полном наркозе, а не при локальной анестезии, с которой так по-детски баловался он.
«Пора переходить к взрослым играм…» - подумал он, отклоняясь в очередной раз от шаловливого помазка Сильвии.
- Ну вот, полюбуйся, - она отклонилась подальше, - рассматривая его, как какую-нибудь картину, - стоп! Ещё пару штрижков… - и она снова набросилась на него с кисточкой.
- Потрясающе, - прошептала она, восхищённо глядя на своё творение, - как Мишель на фотографии. А могло быть иначе?
Сильвия просто расцвела под конец работы:
- Теперь самое сложное. Я снимаю всё это, а новоиспечённый мсье Рено, перевоплотится у меня на глазах, а? Готов?
Мсье Рено был совсем не готов. Максимум, на что он был способен, это не порезаться при бритье. И то не всегда. Сильвия пристально посмотрела ему в глаза, и дождавшись нужной концентрации мысли, начала описывать процесс шаг за шагом.
Покончив с обучением, и убедившись, что Фем всё запомнил, они приступили к тренировкам.
***
Что такое ночь в Париже? Умело подсвеченное и подкрашенное средневековье. Праздное гулянье разноликих пришельцев, снующих из клуба в клуб. Американские туристы, криво разгадывающие символы в меню ресторана.
Для кого как, а для Фема, ночь в Париже это экзамен на прочность. Со стороны могло показаться, что этот, с виду бесцельно, бредущий человек отстал от своей группы. Он медленно шёл по улице, и кто бы мог подумать, что по пути его хода, случались довольно странные события.
Например, все камеры по пути его следования делали паузу в момент его прохождения. Интересно, что это всегда совпадало с тем, что в поле зрения этих камер не было ни одной живой души. Это понятно, ведь по застывшему прохожему в какой-нибудь нелепой позе, или, скажем, по замороженному в полёте голубю, любой мог догадаться, что дело здесь не чисто.
Кроме этого, проходя мимо светофоров, ему почему-то всегда везло на зелёного человечка. Не везло только жандармам, случайно оказавшихся в поле его зрения. То у них глохли машины, то садились компьютеры, рации и телефоны, а один раз случилось всё наоборот.
