До последней станции (Броворы), не доезжая Киева, ехал я еще хорошею зимнею дорогою, несмотря на то что это было в половине марта. Здесь я должен был бросить уютные и покойные сани и взгромоздиться на тряскую телегу. Езда на оной по мерзлой земле – настоящее мучение. Всю эту станцию едешь прекрасным сосновым лесом, который предание населило разбоями. Верстах в пятнадцати не доезжая Киева, открывается прекрасный вид высокого правого берега Днепра, на котором белеются стены знаменитого великокняжеского стольного града, некогда богатого, обширного, второго Цареграда! – Протекли столетия, как его царственное величие исчезло, но древние его стены всё еще возвышаются властителями окрестных стран; природа всё еще столь же величественна – не так ли высокое чело властителя и в узнике Св. Елены являло то же величие, которым сияло под венцом полумира! – Премудрым судьбам положено было снежные пустыни Севера приобщить к достояниям человечества – и вот повелители северных стран, оставив богатые пажити днепровские, поселились в глуши лесов. Теплота деятельности народов победила холод Севера; страна ожила, воздвиглись пышные грады, села; везде покорялась природа. Но предначертания судеб еще не свершились. На престоле Севера явился мощный Гений; он шагнул – и к ногам его пали побежденные духи полунощи, сторожившие сокровища в недрах гиперборейских гор. Океан сбросил цепи льдов, и из глубины оного возникла новая столица, поднесь не имевшая ничего себе подобного.
Так ныне Север по следам Юга, как его неколебимая опора, идет к возвышенной мете человеческого образования.
15 марта 1829. Переехав еще по крепкому льду Днепр, почти версту подымался на противоположный берег, где стоит город. Крутизна этого берега облеплена, как гнездами ласточек, маленькими домиками, белеющимися между небольшими садами, из чащи которых подымаются стройные итальянские тополи. В это время года я видел только очерк прекрасных видов, открывавшихся мне, но по оному я мог догадываться о прелести их в полном убранстве весны.
Меня привезли в хороший трактир, где после восьмидневного пути первой раз я вкусно пообедал. Мне нужно было взять подорожную для дальнейшего пути – вот почему я и решился этот день отдохнуть немного, оставшись здесь. – Взяв оную до Могилева на Днестре, поехал я в знаменитую здешнюю лавру51 хотя мельком взглянуть на нее. Первый там мне встретившийся цицероне52 был пономарь, шедший на колокольню звонить к вечерне, за которым я полез под колокола. Здесь открылась передо мною богатая панорама города и окрестностей оного. Ясное весеннее солнце, закачивясь, озаряло розовыми своими лучами золотые главы множества церквей, которые мне именовал мой проводник; синий лед Днепра казался еще темнее от мрачного леса, под которым он расстилался; к западу между песчаных холмов терялся предлежащий мне путь. Вперяя взор в даль оного, я как бы желал проникнуть в будущность, меня там ожидавшую: ничего привлекательного не открывалось, дорога извивалась в песчаной степи. Благовест кончился, ключник церкви обошел около нее, колотя в палочки (обычай, во всех церквах здесь принятый, по словам звонаря, но который мне не мог сказать причину), и мы пошли к вечерне. В церкви ничто не привлекло на себя моего внимания. Воображение мое ожидало найти древний храм, освященный тысячелетними мольбами, возвысылаемыми к Всевышнему, а в сущности нашел обыкновенную церковь, после пожара возобновленную при Екатерине, что узнал я из надписи на стене. В этом разочаровании, конечно, никто другой не виноват, кроме моего неведения, но это рассуждение не могло успокоить меня. Также неприятно было смотреть на тучных монахов, шумевших своими черными шелковыми мантиями, спесиво расхаживая по церкви; молящихся тоже было немного. Не дождавшись конца вечерни, уехал я домой, чтобы написать несколько слов к матери. На другой день поутру я выехал из Киева – и вот всё, что осталось у меня в памяти о пребывании в оном.
От Киева начиная, остановки на станциях сделались чаще; разгон был чрезвычайной, и половинное число лошадей были уже загнаны, так что с ехавших не по казенной, как я, надобности брали двойные деньги и дурно возили. В Белой Церкви, знаменитом местечке графини Браницкой, я встретил первую еврейку-красавицу, накормившую меня дурным ужином; ее прелести, однако, не помирили мое обоняние, которое сильно страдало от чесночной атмосферы; к тому же я был вовсе не расположен волочиться – я рад был отдыху. Здесь также в первой раз пил я знаменитый польский мед, мне очень не понравившийся.
9 апреля 1829. Дневка в Турче Формозе53
7 апреля 1829 выступил принца Оранского гусарский полк в поход из местечка Пашкале, и я, как юнкер оного полка, сел в первой раз на коня. По погоде судя, наш поход будет удачен, потому что дождь считают знаком благополучного пути. В карете можно так рассуждать, но на седле весьма неприятно просидеть целой день под мелким осенним <дождем>, как это со мною было. Перейдя Серет, в верстах 3 от Пашкале, мы остановились: 4 действующих эскадрона, составляющих наш полк, построились четвероугольником, в середине поставили налой – и с коленопреклонением молили мы Бога побед о помощи Его противу супостата. Несмотря на дождь и на ветер, картина была довольно торжественна: ржание и топот лошадей сливался с пением “покоряйтеся все языци, яко с нами Бог”. – После молебствия был завтрак у полковника Плаутина, и, выпив его здоровье и здоровье новонагражденных орденами офицеров эскадрону, потянулись вперед по дороге к Яссам. Первой ночлег был в 10 верстах только. Я остановился в штабе полковом вместе с майором Денисьевым; нам отвели порядочную квартиру у одного арнаута, и <мы> провели вечер, твердя романс Беранжера “Souvenir d‘un Capitaine”54. На другой день погода делалась получше; мы пошли в доломанах, ожидая в Турче Формозе смотра дивизионного генерала, но, подошедши к местечку, мы узнали, что он будет нас смотреть не здесь, а в Яссах, а Дибич совсем не станет смотреть дивизию. – Теперь я на дневке намерен оканчивать письма к матери и сестре. – Вчера я узнал от юнкера нашего полка, что Лейтганг в Коварне, Леман в 3-м егерском, а Пельцер в 4 уланской дивизии, Врахман у нас в дивизии в Александрийском полку, каждый из них никто еще не произведен в офицеры, но я знаю, что они бравы <…>.
11 апреля. Яссы
Вчера я не пошел с полком, но остался с майором в Турче Формозе. Только вечером, ждавши более 2 часов лошадей, мы выехали, и только около полуночи мы приехали в Потлялуй, где полк наш должен был ночевать. – Напрасно мы его несколько часов искали, таскались по грязи, стучали во все хаты, спрашивали у гусар: везде находили только Витгенштейна полк, с нами вместе шедший. Наконец принуждены мы были остановиться на ночь в бедной мазанке, которая и вся величиною не была более 4 квадратных сажен, а вмещала с полдюжины молдаванских женщин. Поутру наше положение не улучшилось: не зная, как нагнать полк, мы еще более заботились о том, куда девались люди наши, отправившиеся прежде нас из Турче Формоза. Благодаря немецкому языку я успел выпросить у смотрителя почты лошадей на половины <!> дороги до Ясс, и таким образом поехали мы вперед еще до выхода полков с ночлега. Остановившись в корчме, успели мы до прибытия еще нашего полка напиться у жида-маркитанта порядочного чаю, нам нектаром показавшегося после такой ночи, майором <!> пошел к эскадрону, а я отправился вперед с обозом <…>
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
