class="p1">Центр по защите справедливости и гласности:
«Члены группировки при поддержке Гаитянских вооруженных сил совершали ночные вылазки на бедные районы Порт-о-Пренса, Гонаива и других городов. Во время вылазок они вламывались в дома в поисках подтверждений продемократической деятельности — к примеру, фотографий президента. Всех мужчин, которые находились в доме, пытали, а потом убивали. Женщины подвергались коллективному изнасилованию, зачастую на глазах остальных членов семьи. Возраст жертв имел огромный разброс: от 10 до 80 лет. Как говорят очевидцы, сыновей под дулами автоматов заставляли насиловать собственных матерей».
В октябре 1994 года Аристид вернулся к власти. Тото пришлось бежать в Америку, оставив на стенах своего дома фотографии жертв Фронта за развитие и прогресс Гаити. В Нью-Йорке его арестовали — и планировали депортировать в Порт-о-Пренс, где он должен был предстать перед судом по обвинению в преступлениях против человечности. На Гаити все были счастливы — в ожидании суда три женщины сообщили, что над ними надругались люди Констана и бросили умирать. На первый взгляд, его судьба была предрешена.
Однако у Эммануэля оставалась карта в рукаве. В интервью для передачи «60 минут» студии CBC, которое он дал, сидя в камере, мужчина сообщил, что готов назвать всех, кто его поддерживал, помогал в создании Фронта и финансировал его деятельность. Это были ЦРУ и военная разведка США.
— Если меня планируют признать виновным в преступлениях, которые мне вменяют, придется признать виновными и людей из ЦРУ, — сказал он Эду Брэдли, который проводил интервью.
Не совсем понятно, зачем ЦРУ решило поддержать антидемократическую банду убийц и насильников. Аристид был неплохим, харизматичным политиком, придерживавшимся левых взглядов. К тому же бывшим священником. Может быть, конечно, они боялись, что он превратится в нового Кастро — человека, который потенциально опасен для экономических отношений Гаити и США.
* * *
Разумеется, всем сразу стало понятно, что Тото не шутит. Он также намекнул, что при продолжении процесса экстрадиции расскажет всем самые мрачные секреты о проведении американской политики на Гаити. Почти мгновенно, 14 июня 1996 года, его освободили, еще и выдав «зеленую карту», которая давала возможность работать в США. Но сделано это все было при определенных условиях. Тото вручили 5-страничный договор, который подготовило Министерство юстиции США. Ему запрещалось давать какие-либо интервью СМИ. Также он был обязан переехать в Квинс вместе с матерью. Он мог покидать район только на один час в неделю, когда ему необходимо было появляться в Службе иммиграции и натурализации США, расположенной на Манхэттене. После этого он обязан был возвращаться в Квинс, который и стал его тюрьмой.
* * *
Я услышал его историю в конце 1990-х годов и решил взять у него интервью. Меня заинтересовало, как получилось, что человек, в руках которого была огромная власть, который погубил сотни людей, теперь имел право лишь жить обычной жизнью на самой окраине Нью-Йорка и скрашивать одиночество присутствием матери. Сейчас, когда он находится в совершенно обычном мире, не пожирают ли его воспоминания о совершенных преступлениях, как Раскольникова у Достоевского? К тому же в Квинсе было много эмигрантов, что означало возможную встречу с одной из жертв. Я отправил ему письмо, не особо ожидая ответа, потому что любое интервью или беседа означали нарушение одного из пунктов договора об освобождении. Если власти узнают об этом, его могут арестовать и депортировать на Гаити, где, скорее всего, казнят. Многие люди отказывали мне в интервью по более прозаичным причинам, чем те, что были у Тото. Кто-то вежливо отклонял мои просьбы о встрече, потому что подозревал, что я хочу выставить их ненормальными. Но Констан ответил согласием. Я не уточнял почему, потому что обрадовался возможности. Да и, честно говоря, меня не волновало, что с ним может случиться после этого интервью. Я прекрасно понимаю, что данное безразличие характеризует меня не с лучшей стороны сразу по 3 пунктам:
6. Неспособность чувствовать угрызения совести, отсутствие чувства вины;
7. Поверхностные аффекты;
8. Бессердечность / неспособность сочувствовать окружающим.
Но он все-таки был лидером батальона смерти, так что кого это волнует?
Тот день я запомнил на всю жизнь — он был весьма странным. Мимо сновали хорошо одетые люди, время от времени собираясь в углу и что-то обсуждая. Я старался прислушиваться, но ничего не было слышно. Может, кто-то из них планировал военный переворот.
Я уточнил у Тото, каким образом он привыкает к обычной жизни, как проводит время, чем занимается. Уголки рта Констана приподнялись в загадочной, но еле заметной улыбке.
— Я покажу, — сказал он.
Тото повел меня от собственного дома по одному переулку, потом повернул в другой — и мы оказались в квартале жилых домов.
— Почти на месте, не волнуйтесь.
Мы поднялись по лестнице. Я с опаской оглядывался по сторонам. Мой попутчик подошел к двери и открыл ее, после чего пригласил меня внутрь.
Все горизонтальные поверхности были заставлены пластиковыми фигурками из McDonald`s и Burger King: слоны Дамбо, собаки Гуфи, Маппеты, многочисленные Бэтмены, Суперкрошки, Люди в черном, Люки Скайуокеры в различных вариантах, Барты Симпсоны, Флинстоуны, Джеки Чаны…
Я взглянул на него.
— Меня в них потрясает искусство, — поделился со мной Тото.
— Вы собираете батальоны?
— Нет.
Мы помолчали.
— Идем? — пробормотал он, кажется, пожалев, что решил показать мне свою армию.
* * *
Спустя несколько мгновений мы уже сидели у него дома на кухне. Его мама суетилась где-то рядом, иногда забегая к нам. Тото много говорил о том, что в один прекрасный день люди на Гаити сами позовут его вернуться и возглавить нацию.
— Они меня боготворят, — сообщил он. — Когда этот день придет, я исполню свой долг перед народом.
Я все-таки спросил его о Сите-Солей и Работо.
— Для них нет никаких оснований, — ответил он. — Даже самых призрачных.
«И все? — подумал я про себя. — И это все, что вы скажете об этом?»
— Все это вранье, которое обо мне говорят, ранит меня в самое сердце.
Внезапно я услышал очень странный звук, который исходил от самого Тото, — его тело дрожало. И этот звук напоминал всхлипывания. Даже не так — не сами всхлипы, а то, что их предвещает. Лицо Констана исказила гримаса, словно он собирается зарыдать, однако мне показалось, что это — плохая актерская игра. Взрослый человек в прекрасном, стильном костюме делал вид, что плачет. Если бы он действительно искренне расплакался в моем присутствии, я бы чувствовал себя некомфортно, потому что я не люблю демонстрации эмоций. Но сейчас человек, несомненно, симулировал рыдания — а это делало ситуацию мерзкой, даже сюрреалистичной
