Мисс Аджани смерила его критическим взглядом. – Я пользуюсь только законными методами. Но, возможно, в вашем распоряжении уже имеется нечто, что может вам помочь, просто вы не осознаете всей его ценности?
– Например?
– Насколько хорошо ваш… предшественник разбирался в компьютерах?
– Он умел пользоваться текстовым редактором и браузером. А еще скайпом.
– У вас остались какие‑нибудь из его устройств?
Адам рассмеялся. – Что стало с его телефоном, я не знаю, но прямо сейчас я звоню вам с его ноутбука.
– Хорошо. Не хочу вас особенно обнадеживать, но если на его компьютере были файлы, содержащие записи о финансовых операциях или юридические документы, которые он удалил после получения, то их, вполне вероятно, еще можно восстановить, если только он не предпринял специальные меры, чтобы стереть их без следа.
Мисс Аджами прислала ему ссылку на программу, которой могла бы доверить эту задачу. Когда Адам ее установил, его онемелому взгляду открылся перечень из восьмидесяти трех тысяч «различимых фрагментов», доступных на диске.
Адам принялся переключать параметры фильтрации. Когда он выбрал «текст», из тумана начали проступать фрагменты сценариев – некоторые он узнавал моментально, другие, скорее всего, были тупиковыми ветвями сюжета, заброшенными автором. Адам отвел взгляд, боясь, что его подсознание может впитать их, если не впитало до сих пор. Приходилось где‑то проводить черту.
Он нашел опцию «финансы», и когда она обрушила на него целую метель коммунальных счетов, Адам добавил все ключевые слова, какие только пришли ему в голову.
Здесь были счета от юристов, и счета от Лоудстоун. Если Джина пудрила ему мозги, значит то же самое она проделывала и со стариком, поскольку часовая ставка с тех пор не изменилась. Адаму начинало казаться, что он повел себя глупо; проявлять бдительность в сомнительной ситуации было благоразумным, но если он позволит этому чувству деградировать до самой настоящей паранойи, то в итоге просто выбьет из‑под своих ног все опоры, поддерживающие его существование.
Лоудстоун тоже выставляли отнюдь не скромные счета за свои услуги. До этого момента Адам не знал, во сколько обошлось его тело, но учитывая в общем и целом безупречную инженерную работу, у него не было особого повода жаловаться на дороговизну. Одним из пунктов значился заказ шаблона, затем следовали платежи за каждый сеанс серой выгрузки, разбитый на разного рода компоненты. – Сквид‑оператор? – озадаченно пробормотал он. – Что еще за хрень? – Но он вовсе не собирался убеждать себя в том, что Лоудстоун задурили старику голову своей техноболтовней. Деньги были уплачены, а в больнице он всячески давал Адаму понять, что полностью доволен результатом.
«Адресные окклюзии?» В смысле – тромбы в головном мозге? Старик оставил ему личные данные, с помощью которых Адам мог после его смерти получить доступ ко всем его врачебным записям; сверившись с ними, Адам не нашел ни одного упоминания о тромбах.
Он поискал в сети упоминание этой фразы в контексте серой выгрузки. Наиболее содержательный перевод из найденных гласил: «выборочный запрет переноса определенного класса воспоминаний или черт личности».
Это означало, что старик намеренно оставил часть своей личности при себе. Адам был его несовершенной копией – и не только из‑за изъянов, имевшихся в самой технологии переноса, а потому что старик сам этого захотел.
– Лживый кусок дерьма. – Под конец жизни старик бредил о своих надеждах на то, что Адам превзойдет его собственные достижения, но судя по уже затраченным усилиям, ему не суждено было даже к ним приблизиться. Три попытки написать новый сценарий зашли в тупик. Вовсе не Райан и его семейство лишили его самой ценной части наследства.
Адам сидел, разглядывая свои руки и размышляя о перспективах, которые сулила жизнь без того самого единственного навыка, которым обладал старик. Он вспомнил, как однажды в шутку сказал Карлосу, что им обоим стоит выучиться на врачей и открыть в Сальвадоре бесплатную клинику. – Когда разбогатеем. – Но Адам сомневался, что у его оригинала, не говоря уже об урезанной копии, хватило бы ума освоить что‑то сложнее, чем опорожнение медицинских уток.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он выключил ноутбук и вошел в главную спальню. Вся одежда старика по‑прежнему хранилась там, как будто тот на полном серьезе ожидал, что ей снова будут пользоваться. Адам разделся и стал по очереди примерять каждый предмет, считая те, которые точно казались знакомыми. Действительно ли он был «мистером шестидесятником» Джеральда или же речь шла, скорее, о сорока или тридцати? Может быть, все эти ободряющие слова были не более, чем сарказмом, и втайне старик надеялся, что финальный вердикт провозгласит его единственным и неповторимым Адамом Моррисом, и ухватить его подлинную искру не удалось не только смехотворным студийным ботам, работающим по методу «глубокого обучения», но и лучшей в мире технологии копирования мозга.
Обнаженный, он сидел на кровати, раздумывая о том, какого было бы устроить безумную вакханалию с участием нескольких десятков робофетишистов, которые отымеют его мозг, а затем разберут его на запчасти, чтобы унести их домой в качестве сувенира. Организовать такое действо было бы несложно, к тому же он сомневался, что какая‑либо часть его корпоративной инфраструктуры была обязана воскресить его из ежедневных бэкапов Лоудстоун. Старик, может, и использовал его в качестве артистичного и вычурного в своем безумии доказательства собственной точки зрения, но он бы ни за что не повел себя настолько жестоко, чтобы лишить его шанса на самоубийство.
Когда взгляд Адама ухватился за фотографию, на которой двое мужчин наигранно позировали под знаком Голливуда, он понял, что рыдает без слез – и не от чего‑нибудь, а от тоски. Ему хотелось, чтобы Карлос был рядом – помог ему вынести случившееся, помог все расставить на свои места. Покойного возлюбленного мертвеца он любил больше, чем был готов полюбить кого‑либо еще, но по‑прежнему не был способен ни на одно стоящее свершение, которое было по силам старику.
Он представил себя в объятьях Карлоса. – Шшш, все не так плохо, как ты думаешь – ты всегда сгущаешь краски, кариньо . Мы начнем с того, что имеем, а пробелы будем заполнять по мере надобности.
От тебя никакого толку , – ответил Адам. – Просто заткнись и трахни меня – больше у меня ничего не осталось . – Он лег на кровать и взял в руку свой член. Раньше это казалось ему неправильным, но сейчас Адаму было плевать – у него не было обязательств перед кем‑то из них. По крайней мере, Карлос бы его, скорее всего, пожалел и не стал ворчать из‑за бесплатных гастролей.
Он закрыл глаза и попытался вспомнить ощущение щетины, касавшейся его бедер, но не смог придумать сценарий даже для своей собственной фантазии – Карлосу просто хотелось поговорить.
– У тебя есть друзья, – настаивал он. – Есть люди, которые тебя ищут.
Адам не знал, ведет ли он выдуманную им самим дружескую беседу, или это фрагмент настоящего разговора, произошедшего в далеком прошлом, но решающую роль играл контекст. – Больше нет, кариньо . Они либо сами мертвы, либо считают мертвым меня.
В ответ Карлос просто посмотрел на него взглядом скептика, как если бы слова Адама заключали в себе какую‑то нелепую гиперболу.
Впрочем, этот скептицизм имел свои плюсы. Если бы он постучался в дверь Синтии, она бы, вполне вероятно, попыталась воткнуть ему в сердце осиновый кол, но дружелюбный незнакомец, сидевший рядом с ним на похоронах, был настроен на разговор куда больше самого Адама. Тот факт, что он по‑прежнему не мог вспомнить, кем был тот человек, казался достаточно веской причиной, чтобы его избегать; если он и сам был частью пробелов в его разуме, то должен что‑то о них знать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Карлос исчез. Адам приподнялся – чувство опустошенности не исчезло, но никакая жалость к самому себе не помогла бы ему улучшить свое положение.
Он нашел телефон и заглянул в категорию «Знакомства»; контактные данные были на месте. Незнакомца звали Патрик Остер. Адам набрал номер.
