— Шлет привет. Восхищается вашей отвагой.
— Он, вообще-то, неплохой человек, этот Гмыря. Просто он растерян. И по-своему встречает угрозу. Пивом чокаются или нет? Я уже забыл.
— Не лгите, Семен. Ничего вы не забыли. — Греков поставил стакан. — Я все думаю о вашем свободном плебисците. Знаете, что самое сложное в перестройке нашего завода? Не технические трудности, нет. Морально-психологический барьер. Что значит в наших условиях уволить человека? Даже если все уверены в его бездарности! На его стороне и профсоюз, и суд, и всевозможные комиссии…
— Ничего не поделаешь, Геннадий Захарович. Ложка дегтя портит бочку меда.
— Во всяком случае, вы настроены слишком кровожадно. Надо искать другой выход.
— Когда воздушный шар терпит аварию, воздухоплаватели избавляются от лишнего груза. Иначе катастрофа, Геннадий Захарович. Тут полумерами не обойтись. Иначе благие намерения останутся втуне.
— Но и дорога в ад, говорят, вымощена благими намерениями, — сердито прервал Греков. Его все больше и больше настораживала крайность суждений главного конструктора.
Уловив в настроении Грекова какую-то перемену, Лепин умолк, близоруко щурясь.
— Наденьте очки. Глаза портите, — сказал Греков.
— Обойдусь. — Лепин отпил пива. — Иногда слишком четкий рисунок разочаровывает.
Греков встал и прошелся по захламленной комнате. Когда мужчину покидает женщина, он нередко становится равнодушным или старается любым другим способом самоутвердиться, питая иллюзорную мечту о реванше. Хотя этот реванш выглядит весьма туманно, а некогда оскорбленный и покинутый превращается в заурядного диктатора. Греков думал об этом, разглядывая висящий над диваном черный кларнет. Серебряные клапаны придавали ему особое изящество. Словно гусар на параде. Греков вспомнил, что на кларнете играла бывшая жена Лепина. Пожалуй, кларнет был единственной вещью в комнате, с которого смахивали пыль.
— Храните как память? — поинтересовался Греков.
— Могу уступить, если найдется покупатель. Бас-кларнет. Божья свирель, как говорится. Триста рублей. Но вам, как главному инженеру, уступлю за двести. — Лепин подошел к круглому столу и принялся наводить на нем порядок. — Покупаете бас-кларнет?
— У вас наступили черные дни? — Греков усмехнулся.
— Да. Представьте себе! Вчера по телефону позвонил какой-то тип. Правда, мне показалось, что из трубки понесло сивухой, но не в этом дело. Если он смог набрать номер, то был не так уж и пьян…
Грекову показалось, что он уже знает то, о чем сейчас поведает Лепин.
— Он заявил, что я спелся с вами. Что затравил хорошего человека. Гмырю. Уложил его в больницу. И что вообще мы с вами гонимся за славой, не замечаем живых людей, но простые рабочие этого так не оставят. — Лепин развел руками. — В общем, дурак какой-то. И подлец.
— Больше он ничего не говорил? — спросил Греков. — Никаких имен и фамилий не упоминал?
— Нет… Собственно, я не запомнил дословно. Но тема варьировалась одна и та же.
— И вы кого-нибудь подозреваете?
— Понятия не имею. Может, Павел Алехин спьяна?
— Нет! — сказал Греков. — Исключено. Я его знаю с юности. На такое Пашка не пойдет. Если что задумает, скажет не таясь, это уж точно.
Греков подумал, стоит ли рассказывать о разговоре с Аней Глизаровой. Нет, пожалуй, пока не стоит. Возможно, это совпадение. Делать вывод рано. Однако он был убежден, что между обоими звонками есть связь. Какая? И там и здесь сплетник касался его, Грекова.
За стеной послышались короткие гудки точного времени. Одиннадцать. При всех допусках Шурочка уже должна спать. К тому же, пока он доберется домой, пройдет еще минут тридцать.
Греков поднялся. У заваленного бумагами круглого стола он задержался.
— Знаете, за что казнили Томаса Мора?
— Томаса Мора? — удивленно переспросил Лепин. — Его, кажется, прижали за несбыточные мечты. Дофантазировался, бедолага.
— Нет, Семен. Он перечил королю.
— Ну, допустим. — Лепин соображал, к чему клонит главный инженер.
— Отсюда вывод — занимайтесь утопией, но не перечьте королю. Ясно?
Лепин перехватил взгляд Грекова, брошенный на стол.
— Ясно. Толку, правда, будет маловато, — пробормотал Лепин. — И откуда у вас такие энциклопедические знания, Геннадий Захарович?
Греков рассмеялся и похлопал молодого человека по плечу.
— Признаться, я сейчас мыслю не конкретно, а так, ощущениями. Просто есть разные люди, Семен, простите за банальность. А того подонка-сплетника надо выбросить из головы.
Глава третья
1
Не заходя в цех, Кирилл спустился в подвал. Юра Синьков сидел перед прибором и выводил блик в окуляр. Кропотливая процедура. Хотя в подвале температура держалась постоянная, да и пол не слишком сотрясался, все равно блик регулировался с трудом.
— А, появился, академик! — Синьков отложил отвертку и поднялся навстречу Кириллу. — Как дела? Принес?
Кирилл поставил на соседний стол чемоданчик. Аккуратно сложенные черные пластинки тускло блеснули в полутьме подвала.
— Ну расскажи, расскажи. Не скромничай, — подбодрил Синьков.
Кирилл рассказал, как две недели просидел в институте полимеров, испытывая пластинки на температуру. Как отремонтировал сломанный автоклав. Как научился строить графики, выискивать оптимальный режим, менять концентрацию состава. Все приходилось делать самому, институтским было не до него. Покажут и уйдут на полдня. А сегодня старший технолог в институте похвалил Кирилла и предложил переходить к ним лаборантом. Оклад — девяносто плюс премия…
— Я тебе перейду! — Синьков похлопал Кирилла по спине. — Ты и нам пригодишься. Ишь ты, нашли кого переманивать!
Кирилл молчал с серьезным видом.
— Так вот, пока я буду возиться, к тебе просьба. Надо фрезернуть контур вкладышей. — Синьков взял со стола металлическую деталь и подал Кириллу. — Сходи к отцу. На их станке можно избежать горизонтальной обработки.
— Ну вот еще! — Кирилл насупился. — Не подпустят они меня к станку. Полмесяца ремонтировали.
— Надо, Кирюша. Времени-то нет.
— Иди сам. Я не пойду, — упрямился Кирилл, хотя он был не прочь наладить отношения с отцом. Надоели косые взгляды, многозначительные вздохи. Да и у матери с отцом что-то произошло. Разговаривают мало, отмалчиваются. Сам же Кирилл дома чувствовал себя прескверно — и дернуло его тогда наговорить матери всякой чепухи!
— Ты не тяни время, — напомнил Синьков. — Ступай.
К распахнутому окну инструментальной кладовой выстроилась небольшая очередь. Кирилл попытался ее обойти, но кто-то ухватил его за рукав.
— Никак, Алехин? — Машкин радостно таращил свои синие глаза и улыбался.
— Ну, я… Чего скалишься-то?
Машкин покинул очередь и сделал несколько шагов в сторону, увлекая за собой Кирилла.
— Слышь, Алехин, — он понизил голос, — ты вот что… К обеду спустись под лесенку, ждать будем. Только не опаздывай.
— А в чем дело?
— Там узнаешь. Мы уж решили, что ты в институт перешел. Ну, покедова.
— Не приду я. Температурную надо подгонять.
— Пожалеешь, Алехин. Локоточки будешь кусать.
Кирилл неопределенно кивнул и заспешил в цех.
Обогнув несколько верстаков, он увидел отца. Синий халат, не топорщась, словно был сшит в ателье, ладно облегал его осанистую фигуру. Рядом согнулись над какими-то дисками Сопреев и Кирпотин.
Первым поднял свою маленькую голову Сопреев, он словно настороженно принюхался и что-то сказал. Павел оставил инструмент, повернулся и, чуть улыбаясь, подбадривающе смотрел на сына.
Кирилл подошел.
— Ну что, прынц? — загомонил Сопреев. — Как там в институте? Двинул науку или пожалел?
— С тобой, Михаил, хорошо дерьмо хлебать — первым хватаешь, — произнес Кирпотин.
— А ты помолчи, — откликнулся Сопреев.
Кирилл положил на стол деталь и посмотрел на отца.
— Фрезеровать бы желательно. По нашему копиру.
— Без надобности не подходишь, — проговорил отец и взял деталь. — Какой допуск?
— Десятка. — Кирилл ногой пододвинул к себе железный табурет и сел.
— Значит, снаряжаешь своего бригадира в Польшу? — спросил у Кирилла Сопреев. — Чего молчишь?
— В какую Польшу?
— Твой отец столько времени отдал прибору, налаживал, осваивал, а Юрка только его заполучил и уже в Польшу катит, как прынц, — не унимался Сопреев.
— Ты чего лезешь во все дырки? — рассердился Павел. — Или сам рассчитывал съездить?
— А что? И я не один денек над этим приборчиком просидел.
— Вот и видно, что только сидели, — не выдержал Кирилл. — Температурную отладить не смогли.
— Ты, Кирюша, не путай, — спокойно сказал отец. — Прибор нами сделан по чертежам. А что конструкторы напахали, дело не наше.
