Она вела их в направлении великолепной гостиной. Из полуоткрытых дверей до Эдуарда доносились звуки разговоров, смех, звон бокалов, шорох платьев. Он мельком увидел молодых мужчин в форме, более пожилых в вечерних костюмах, красивых женщин – только молодых. Он услышал пощелкивание рулетки. Пушистый ковер бежал рябью, высокие резные двери красного дерева изогнулись на петлях. Он прислонился к стене. Сэнди и Чог о чем-то шептались. Полина Симонеску обернулась.
– Но вы абсолютно правы. Этот вечер особый. Здесь Карлотта. – Она сделала паузу. – А также Сильви – возможно, вы ее помните, лорд Вивьен? И Лейла, наша маленькая египтяночка. Мэри – она приехала ко мне из Ирландии, истинная кельтская кровь, чудесные рыжие волосы. Кристина, Памела, Патрисия, Джоан – вам нравятся американки? Как видите, я предвосхищаю время, когда доблестные американские мальчики явятся на помощь союзникам. Джульетта. Аделина. Беатрис. Но нет. Сегодня вы, конечно, пожелаете увидеть Карлотту. У вас есть вкус. Карлотта не на каждый день. Но ведь сегодня день необычный. Сумасшедшее время – война, лихорадочное время для ваших нервов, нервов доблестных молодых людей. А Карлотта умеет так успокоить!
Она отступила в сторону.
– Вниз. Паскаль вас проводит. Я полагаю – крюг. И, может быть, кофе для нашего юного друга? У него немного усталый вид, и будет так жаль, если он не сможет…
– Принять участие? – докончил Сэнди со смешком. Глаза мадам Симонеску сверкнули черным огнем.
– Совершенно верно. – Она подняла руку, рубин багряно вспыхнул. – Паскаль.
Возник негр и поклонился.
– Suivez moi![38]
Когда-то это был винный погреб, подумал Эдуард, или темный полуподвал, обитель слуг. Но никаких следов былого не осталось, если не считать того, что комната не имела окон и освещалась лишь мерцающими свечами. Пол был устлан толстыми коврами, стены и потолок покрывал винного цвета бархат, а на нем висели серии картин в строгих черных рамках. Квадрат открытого паркета обрамляли подковой три тахты, также обитые винным бархатом, с двумя низкими столиками там, где они смыкались. На одном стояли два серебряных ведерка со льдом и с бутылками крюга, а на втором – серебряный поднос с черным кофе. Четверо гостей расселись. Паскаль откупорил шампанское, разлил его, разлил кофе и ушел, бесшумно притворив за собой дверь. В отдалении Эдуард услышал мягкие хлопки рвущихся бомб. Он выпил чашку кофе.
– Нам повезло. Мы тут одни.
– Мы почему-то в милости у старой стервы, не иначе. Может, ты ей нравишься, Жан-Поль? Или Эдуард затронул какую-то струну…
– А ты ее уже видел, эту Карлотту?
– Нет, но слышал.
– А правда, что она?..
– И даже больше. Так мне говорили.
– Одного за другим?
– Она так предпочитает.
– А остальные смотрят, пока она?..
– Ну разумеется.
– Черт! Кто будет первым?
– Атакуй, ребята! Кто нас сюда провел, хотел бы я знать?
– Все наляжем…
– Нет уж, черт дери. Я первый. Потом Жан. Потом ты.
– А Эдуард?
– Эдуард после Жана.
– В жопу! Почему я должен ждать?
– Терпение, mes amis. Будем вести себя как джентльмены…
– Ерунда собачья.
– Каждый по очереди. А потом…
– Да что потом, Христа ради?
– А потом мужчины среди нас устроят даме повторение…
– Опрокинь меня в ромашки…
– Где букашки…
– Да, в ромашки…
– И еще раз, и еще раз!
Они допели в унисон. Бодрый мужской хохот сменился тишиной.
– Черт. Жутковатое местечко, а, мальчики? Прямо как в нашей школьной часовне.
– Святое место.
– Как актриса сказала епископу.
– Актриса епископу сказала совсем другое.
– Не вскрыть ли нам вторую бутылочку шипучки? А, Жан-Поль?
Мягко хлопнула пробка.
– Проехало!
– Поднабраться храбрости…
Эдуард заснул. Открыв глаза, он обнаружил, что в голове у него заметно прояснилось. Сперва он не сообразил, где находится, потом увидел свечи, винный бархат и картины. Картины… Он уставился на них, не веря глазам. Руки и отверстия; гигантские груди и бедра; открытые рты; раздвинутые ягодицы; женщины распахнутые, нежно-розовые, точно спелые плоды. Мужчины, гордо пошатывающиеся под тяжестью колоссальных фаллосов. На мгновение комната показалась ему багровой, точно преисподняя. Свечи пылали, тени метались по красным стенам, слова и образы прокатывались по его сознанию, как валы черного прилива: исповедальня, отец Клеман, его прекрасная Селестина…
Селестина! Он встал.
– Жан-Поль, я не останусь.
Кто-то из них толкнул его так, что он снова упал на тахту. Рука Жан-Поля стальным обручем обвила его плечи.
– Не сейчас. Смотри!
Карлотта (видимо, это была она) только что вошла с еще двумя девушками.
Она осталась у дверей, они вышли на квадрат паркета между тахтами. Одна была белая, другая – негритянка. В руках белая держала шелковую подушку. Она положила ее на паркет, потом грациозно на нее опустилась и откинулась. Негритянка встала перед ней на колени. На обоих были свободные одеяния из прозрачного газа. Девушки смотрели друг на друга. Карлотта смотрела на четверых мужчин.
Она была высокой женщиной редкой красоты. Длинные волосы цвета воронова крыла, обрамляя лицо, ниспадали на красную шелковую шаль, окутывавшую ее плечи и грудь. Голова была надменно откинута, черные глаза смотрели высокомерно, накрашенный карминный рот был широким, губы – пухлыми. Платье из черного шелка плотно облегало талию и пышными складками ниспадало до полу. И стояла она в позе танцовщицы перед началом фламенко – готовая и застывшая.
Жан-Поль вздохнул, она запела. Девушки на полу подняли руки и обнялись. У Карлотты было горловое контральто, не очень мелодичное, но простонародная резкость придавала ему силу. Сначала она то отрывисто, то томно в манере ночных клубов спела по-испански песню, из которой Эдуард не понял ни слова. Потом по-немецки песню манящей порочности, пронизанную берлинской меланхолией. Дешевая музыка, но Эдуард был загипнотизирован: он чувствовал, что руки и ноги у него окаменели.
На полу перед ними девушки уже обнажились. Их тонкие тела с полными грудями были натерты лосьоном, волосы на лобке сбриты. Эдуарду это показалось безобразным. Их изящная пантомима оставила его холодным. Они начали двигаться в ритме музыки, медленно – три движения на четыре такта песни. Их руки и ноги сплелись и расслабились, кисти затрепетали и замерли. Темная кожа и светлая. Эдуард поднял глаза и встретил взгляд Карлотты. Его член подпрыгнул и отвердел. Карлотта сняла шаль.
Открылись обнаженные груди с нарумяненными сосками над верхним краем черного шелка, словно у критской жрицы минойских времен. Очень медленно, продолжая петь, она подняла руки и принялась поглаживать алые круги. Эдуард у видел, как набухли ее соски. Рядом с ним Жан-Поль испустил стон. Песня кончилась, но гипнотическая музыка звучала по-прежнему.
Ноги Карлотты были босы. Она бесшумно прошла через комнату к четырем мужчинам. Эдуард почувствовал, как шелк ее юбки скользнул по его брюкам. Она остановилась, переводя взгляд с одного лица на другое. Они молчали и только вперяли в нее глаза. Затем Чог напрягся и, наклонившись вперед, вцепился в черный шелк юбки.
– Меня первым… – просипел он.
Карлотта быстро высвободила юбку и презрительно посмотрела на него сверху вниз. Потом, словно приседая в глубоком реверансе, опустилась на колени в черных волнах юбки и раздвинула его ноги. У нее за спиной извивались два сплетенных женских тела, но на них никто не смотрел. Карлотта наклонилась, ее обнаженные приподнятые груди прижались к толстой шерстяной материи гвардейских брюк. Рот Чога дрябло раскрылся, он покрылся потом и прерывисто дышал. Маленькая розовая рука потянулась было к аппетитным грудям, и Карлотта отбросила ее резким шлепком. Чог со вздохом откинулся, и ее унизанные кольцами пальцы принялись оглаживать внутреннюю сторону его бедер от колен до паха, чуть-чуть прикасаясь ко вздутию под толстой материей – раз, другой. Потом пуговицу за пуговицей расстегнула ширинку и извлекла толстый короткий член. Секунду-другую она оценивающе подержала его в ладонях, потом наклонилась так, что ее соски коснулись туго натянутой кожи, и Чог судорожно содрогнулся. Она раздвинула его ноги пошире, всунула между ними руки и забрала в них мошонку.
