Наверху раздался сигнал отбоя.
Все заторопились по лестнице к выходу из убежища.
— Очень противно все-таки прятаться и бояться. Мне бы автомат или хотя бы винтовку, — добавил Албег, уже выходя из убежища. — Я бы обязательно сбил самолет, когда он пикирует. Меткость у меня есть.
Заурбек не отвечал другу, он с интересом смотрел на людей, с которыми только что пережил бомбежку. При дневном свете все они были обыкновенными.
На прощание Албег сунул Пикаеву в руку свой адрес, написанный на клочке бумаги, а Тоня робко протянула Заурбеку свою тонкую бледную ладошку с темными кружочками въевшегося в кожу мазута вокруг когтей.
— До свидания, — тихо сказала она. — Заходите к нам домой, мы с Албегом будем очень рады.
Подошел трамвай. Заурбек вскочил на подножку, махнул рукой. Б обстановке войны Пикаев оставлял за собой право заниматься только одним — борьбой с врагом либо на фронте с оружием в руках, либо в тылу на своей работе. И почему-то именно отношения Албега и Тони поколебали в нем убеждение, что любви не время в войну.
Заурбек вышел на следующей остановке, недалеко от которой находилось нужное ему фотоателье. Пока он работал в группе Золотова на подхвате, и это было его первое самостоятельное задание, поэтому Заурбеку особенно хотелось выполнить его наилучшим образом. О чекистской работе он мечтал давно, и теперь, когда включили в группу Золотова, мечта стала обретать реальные черты. А вдруг и получится переход в органы госбезопасности…
Рядом с фотоателье стояло полуразрушенное бомбой здание.
— Еще немного, и вы бы тоже не уцелели, — заметил лейтенант, как только вошел в ателье и поздоровался с мастером.
— Не говорите, — ответил фотограф, — пожилой суховатый мужчина, одетый в строгий темно-серый костюм, сообщавший ему солидность и импозантность.
— Хотите сфотографироваться? — спросил он, окинув лейтенанта профессиональным взглядом. — На удостоверение или на память?
— И ни то, и ни другое. Я по делу.
— Прошу, — сделал мастер короткий жест рукой, показывая на дверь, за которой помещалась его конторка.
Пикаев предъявил мастеру удостоверение, а потом положил перед ним на стол фотографию, найденную у лесника. Только после этого сел в предложенное ему кресло.
— Эту фотографию делал я, — сразу сказал мастер, возвращая снимок лейтенанту. — Зовите меня Костасом.
— Разумеется, Костас, разговор должен остаться в тайне. Нам нужно знать, кто эти люди.
Мастер пожал плечами.
— Это нереально. Прошло столько лет. Да и вообще… Фотографию делал я, но это ничего не значит. У фотографов хорошая память на лица, но не на фамилии. Не знаю даже, чем могу быть вам полезен.
— Может, с этой съемкой были связаны какие-то обстоятельства, которые могли бы привлечь ваше внимание и запомниться?
Костас закинул ногу за ногу, вынул из ящика стола самокрутку, набитую махоркой, предложил точно такую же лейтенанту.
— С вечера готовлю себе курево. Приходится, а что делать, больше курить нечего.
— Но у вас бывают офицеры…
— Нет, — перебил лейтенанта мастер. — Натурой не беру. Только по прейскуранту и только деньгами. А вы правильно делаете, что не курите.
Костас прикурил, и крохотная конторка сразу наполнилась едким запахом чадящей махорки.
Пикаеву этот человек нравился. Держался он с достоинством, разговор вел по-деловому, а последняя реплика о прейскуранте позволяла предположить в нем человека добросовестного и честного.
— Вы тогда работали один?
— Да, конечно. Фотография была совсем крохотная, но клиентура шла густо. Жизнь наладилась хорошая, с достатком, вот люди и потянулись к развлечениям и к нам, фотографам, чтобы память оставить.
— Эти тоже, наверно, ради памяти.
— Вряд ли я что-нибудь вспомню по поводу этих клиентов, — кивнул Костас на фотографию, лежавшую на столе. — Но раз вы на меня рассчитывали, то я постараюсь вам все-таки помочь. Давайте сделаем так: я пересниму эту фотографию и выставлю ее на своей витрине. Может, кто-нибудь заинтересуется моими бывшими клиентами, потому что если ими занимаются органы милиции да еще в такое время, то, значит, может заинтересоваться и другая сторона. Может, кто-нибудь придет и спросит у меня, откуда я ее взял или еще что-то в таком роде.
Лейтенант помолчал. В предложении мастера, конечно, был резон, но имеет ли право Заурбек подвергать фотографа риску? Кто знает, какие обстоятельства связывают этих людей, для кого они могут еще представлять повышенный интерес? Но, с другой стороны, сейчас как раз возникла такая ситуация, когда он может прибегнуть в своей работе к помощи человека, как говорится, от населения. Разве не такие вот случаи имеются в виду, когда говорят о народной поддержке в работе чекистов?
В конторку заглянул паренек лет пятнадцати, которого Костас отрекомендовал как своего «юного друга». В салоне мастера ждали клиенты.
Извинившись, мастер вышел. Пикаев положил фотографию в карман гимнастерки. Хотя он уже и решил не подключать к делу фотографа, движения его были неуверенными. Заурбек встал, направился к двери, затем вернулся и снова опустился в кресло. Отказываться от помощи Костаса очень не хотелось. Надо было все-таки как следует обдумать. Чем рискует Костас, выставляя фотографию? Заурбек усмехнулся, поймав себя на уловке. Если бы он знал, какой конкретной опасности может подвергнуть фотографа, было бы куда легче принять решение. Тем более, что он практически ничего не знает о Костасе. Надо было все-таки навести справки об этом мастере. Впрочем, уже то, что он в военное время во фронтовом городе заведует фотоателье — вполне солидная рекомендация. Кого попало сюда, конечно, не поставят.
Заурбек огляделся. Везде были фотографии: на стенах, под стеклом на столе мастера…
Вошел Костас. Заурбек нерешительно поднялся с кресла.
— Я, пожалуй, пойду. Не хочу подвергать вас риску. С какой стати вы должны рисковать?
Приветливая улыбка слетела с лица мастера. Последние слова лейтенанта явно обидели Костаса.
— С той стати, молодой человек, — заговорил он, — что я советский гражданин и, как таковой, по велению души своей и сердца хочу вам помочь, где могу. К тому же многие годы я сотрудничал с уголовным розыском милиции в качестве фотографа. Пожалуйста. Костас протянул лейтенанту сильно потертое удостоверение внештатного сотрудника уголовного розыска.
— А насчет риска не беспокойтесь. Мы часто практикуем выставки старых фото. Организуем еще одну, и дело с концом.
— Если так, — обрадовался лейтенант, — то это замечательно! Пожалуйста.
