— Вот как? Хитрый ты, дядя Саша.
— Потому и прожил столько. Дураки в нашем деле не задерживаются.
— Все равно — тебе к нашим идти надо. Там ты нужнее.
— Так ли?
— Почему ты так говоришь?
— Да вот смотри, я уже сколько в открытую дверь ломлюсь? Кому уж только не пытался объяснять, что надо мне с командованием нашим встретиться — и что? Воз и ныне там. Я иногда думаю, что время наше как-то само может от таких вот залетчиков, как я, защищаться. Не дает им возможности влезать со своими знаниями и умениями куда не надо. Ну, вот завалю я еще пару десятков фрицев, да хоть и сотню, а толку? Глобально на обстановку это не повлияет, их в любом бою гибнет больше.
— Так что ж, напрасно все выходит?
— Ну, это тоже не совсем так. Тот фриц, что от моей пули ляжет, уже сам кого-то не убьет. Может и смысл того, что я сюда попал именно в этом и состоит?
— Может…
— Так что нос не вешай! У меня, как ты уже убедилась, голова не только для того, чтобы шапку носить. Вот перекусим мы сейчас и расскажу я тебе, что успел уже надумать.
Перекус, и последовавшая за ним сортировка продуктов, отняли больше времени, чем я предполагал. С собой я планировал взять еды по минимуму, основное оставлял Котенку. Пришлось также побегать по сторонам и нарубить ей запас дров. Сама она этого сделать еще долго не сможет, а сидеть в холоде неведомо сколько времени — совсем не гут. Вовремя вспомнив про воду, я сбегал к ручью и наполнил все имеющиеся емкости водой. Закончив с этим, я обсыпал снегом снаружи наш шалаш, полил его водой (опять пришлось бегать к ручью). Замерзнув, стенки шалаша стали почти монолитными и риска их обрушения больше не было. Теперь в этом укрытии можно было относительно комфортно существовать. Дым выходил через дыру в крыше. У входа я приспособил импровизированную дверь, обтянув куском брезента раму из связанных между собою, палок. С помощью веревки эту дверь можно было открывать и закрывать, не сходя с места. Уже плюс, не так холодно ночью будет.
Все это время Котенок лежала в лежке и внимательно на меня посматривала. После еще одной дозы шнапса ее слегка подразвезло и она, наконец, задремала.
Все! Мокрый, как мышь, я плюхнулся на лапник около костерка. Можно считать — большая часть дела сделана.
— Котенок! Проснись!
— Я не сплю, дядя Саша. Ты вымок весь, вон даже пар от тебя идет. Передохнул бы ты.
— Сейчас, Котенок. И передохну и даже посплю. Надо сил набрать перед выходом. Смотри сюда — я принялся показывать результаты своих трудов. — Вот тут у тебя нарубленные дрова. На улице еще лежат, сразу у входа. Щепок для растопки я тебе настругал, потом сама тоже ножом поработай, как окрепнешь. Вот в лапнике вода во флягах, не очень много, но, что есть. Экономь. Шнапс во фляге — вот тут. Ближе ко входу — еда. Окорок вот на стенке подвесил, а то мыши тоже его любят. По любому, тебе дней на десять хватит с запасом. За это время либо я сам за тобой вернусь с подмогой, либо наши за тобой группу пришлют. Автомат тебе оставляю, 'ТТ', гранату. Патроны — вот тут, да и у тебя еще должны быть. Костыль я тебе вырезал, но первое время старайся побольше лежать. Ногу не напрягай. Бинты, йод — вот тут.
— Спасибо тебе — она протянула руку и погладила меня по лбу. — Заботишься ты обо мне, вон как взмок. Не уходи сразу, побудь со мной еще.
— Нельзя, Котенок. Чем больше я тут просижу, тем у тебя времени меньше будет. Быстрее дойду, быстрее вернусь.
— Не уходи. Ты уйдешь и я больше тебя не увижу.
— Ну что, ты за ерунду городишь? Куда я денусь? Отловить меня одного в лесу — это у кого ж такая ловилка выросла? Подстрелить — тоже задача не из легких.
— Ты же и оружия почти не взял. Даже автомат — и тот мне оставил.
— Мне и пистолетов хватит, гранаты тоже есть. Нужен будет автомат — отберу у кого-нибудь.
— Сядь ко мне поближе.
Я пододвинулся.
— Так?
— Так, хорошо.
— Значит — слушай сюда. У тебя шифр или личный код есть?
— Есть, только рация же не работает.
— И хрен бы с ней. Напишешь и зашифруешь такое вот послание: 'Начальнику (или кто он там у тебя?) от, ну тут сама знаешь, что написать, донесение. Или как там у вас теперь принято? В общем — смысл такой. Группа частично уничтожена в боях с превосходящими силами противника. Сама ранена, передвигаться не могу. Захвачены документы противника, содержащие важную информацию стратегического характера. Образец документов пересылаю с подателем данного донесения'. Все.
— А дальше — что?
— А дальше — я беру ту папку, что ты читала. Как ты думаешь, твоего начальника сразу кондрашка хватит по прочтении или он еще будет способен к соображению?
— Думаю, что не сразу. Сможет он думать.
— Вот и славно. Прочитав такое послание, и папку эту, он просто обязан будет выслать за тобой группу эвакуации. Оставшиеся документы ты им и отдашь. И вот теперь — самое важное! Метку на карте видишь?
— Да.
— Там еще один тайник с документами есть. Не такие, как эти, но тоже — будь здоров! Вот тебе его описание. Тайник заминирован. И при попытке вскрытия — рванет. Документам — амбец. Мину я сам ставил, тут так не умеют еще. Так что снять ее не выйдет.
— Это правда?
— Я очень, сейчас, на шутника похож?
— Не очень.
— Вот так ты и дальше думай. Эвакогруппе скажешь — контужена, плохо помню, что и как.
Точку на карте покажешь, про мину расскажи. А все остальное — вспомнишь только в госпитале на Большой Земле. Этого ты им, естественно, не говори прямо, но дай понять, что СЕЙЧАС вспомнить не сможешь. Они должны быть заинтересованы ТЕБЯ целой и невредимой через фронт перетащить. Как они это сделают — мне по барабану. Пусть хоть прорыв организовывают, документы этого стоят, ты уж мне поверь.
— Так свои же придут, что ж я им врать-то буду?
— Свои и оставят тебя тут дальше лежать. И совесть их мучить не будет ни секундочки. У них ПРИКАЗ — доставить ДОКУМЕНТЫ. Про тебя в этом приказе ни строчки нету. А вот МНЕ все их соображения — пофиг! Мне ТВОЯ жизнь важнее ЛЮБЫХ оперативных комбинаций и целесообразности. Кто бы эти комбинации ни крутил, и чего бы он при этом не придумывал.
— А как же ты? У тебя же вся надежда на эти документы и была?
— Во-первых — не вся. Во-вторых — я же их и принесу, ну хотя бы часть. В-третьих — кто это место лучше меня знает и к тебе проведёт? Ну и в самом плохом случае — наденут черный бушлат, как на бывшего зека, и отправят в передовую цепь. Тоже не самый плохой случай. Воевать я умею и убить себя запросто не дам. А там — и ты вернёшься с документами.
— А почему — черный бушлат?
— Бывших зеков в начале войны так одевали. Формы не хватало на всех. Ворота лагерные открыли, приказ прочитали, винтовки в руки — и вперед, на войну. По-моему — генерал Петровский ими командовал, сейчас точно и не помню. Все уяснила?
— Да, дядя Саша.
— Тогда — вперед. Давай, пиши свою бумагу.
Пока Котенок составляла разведдонесение, я придирчиво осматривал свои запасы. Тушенка — пара банок, еще какая-то банка без этикетки, кусок хлеба, шмат сала. Колбасы кусок нехилый — может Котенку отчекрыжить половину? Флягу с питьем у немцев попросим. Нож, штык. Наган с глушаком (надо же — успешно работает, а то я сомневался вначале), браунинг, четыре гранаты. Ну, вроде бы и все. Патроны к пулемету еще остались, и лента еще есть снаряженная — тащим? Пусть лежат, есть не просят, глядишь — и пригодятся еще.
— Дядя Саша. Я все — написала уже.
— Ну и молодец. Теперь на боковую, спим. Мне сил набираться надо. Утром покормлю тебя и в путь.
Я убрал Маринкино творение за пазуху и начал устраиваться на ночлег.
Котенок устроилась рядом и я осторожно (чтобы не потревожить раненую ногу) укутал её еще и своим полушубком.
— Ты хороший — погладила она меня по плечу. — Обещай, что будешь себя беречь, ладно?
— Я, Котенок, разный. Для тебя вот — хороший, а для немцев, например, очень даже и плохой.
— Нет, ты добрый. Это война тебя заставляет таким жестким быть Ты вот, дочек же своих любишь?
— Конечно. Я и тебя как дочку свою воспринимаю.
— Спасибо тебе. Только вот они где-то там остались, а я — тут рядом.
— Потому и забочусь о тебе, как о родном человеке.
Она ничего не ответила, только прижалась к моему плечу, да так и уснула. Я тоже провалился в сон.
Проснулся я от того, что мороз стал щипать меня за уши. Костерок потух, и пришлось его опять растапливать. Котенок спала, по-детски свернувшись в клубок. Иногда она морщилась, видимо тревожила раненную ногу. Будить? Нет уж, пусть спит, для нее это лучше сейчас. Я вскрыл ножом банку тушенки и поставил её у изголовья. Поест, как проснется. Проверил оружие и осторожно прикрыл за собой дверь.
Первый десяток километров я отмотал по лесу еще до полудня. Откровенно устал и присел передохнуть. Судя по карте, идти мне таким темпом еще километров тридцать. Дальше немцев будет больше, днем уже не походишь, надо будет днем спать, а ночью идти. Если так и дальше топать, то уже скоро надо будет себе лежку искать. И поскорее, а то словить 'холодную' в зимнем лесу — удовольствие не из приятных.
