Когда это произошло? Древлянский поход Игоря и его гибель в Древлянской земле стали сюжетом отдельной статьи «Повести временных лет», обозначенной, однако, тем же 6453 годом, что и предыдущая статья с текстом русско-византийского договора. Согласно принятому в Византии сентябрьскому стилю счета лет, 6453 год соответствовал сентябрю 944 — августу 945 года; согласно мартовскому, принятому в древней Руси, — марту 945-го — февралю 946-го. Какой из двух стилей использован в данной летописной статье, сказать трудно, а потому историки по-разному называют дату произошедших в Древлянской земле трагических событий. Зная, что русско-византийский договор был заключен осенью 944 года (предположительно, в сентябре—октябре, до окончательного закрытия навигации на Черном море), можно, наверное, предположить, что Игорь, дождавшись возвращения своих послов из Царьграда, принеся клятву перед греческими послами и отпустив их домой с богатыми дарами, покинул Киев в ноябре того же 944 года и погиб поздней осенью или зимой 944/45 года. Эта датировка принимается многими современными исследователями. Однако слишком уж малый срок оставлен для нее в летописи. Особенно если учесть слова летописца о том, что Игорь «начал княжить в Киеве, мир имея ко всем странам», — для того, чтобы эта фраза приобрела хоть какой-то смысл, требуется время. Да и «приспе осень» — это все-таки начало осени, а ведь начало или даже большую часть осени 944 года заняли переговоры Игоря с греками. Так что скорее речь должна идти о более позднем времени. Основываясь на показаниях летописи (а других источников в нашем распоряжении все равно нет[75]) и исходя из «мартовской» датировки второй летописной статьи 6453 года, гибель Игоря в Древлянской земле с наибольшей вероятностью следует датировать осенью 945-го или зимой 945/46 года. Эту дату мы и примем, помня, однако, о ее условности и относительности.
Древлянский поход с самого начала не был похож на обычное княжеское «полюдье». По летописи, в Древлянскую землю князя толкнула его дружина, позавидовавшая богатству и роскоши «отроков», то есть дружинников, слуг, Свенельда, воеводы Игоря. «В се же лето, — сообщает летописец, — сказала дружина Игорю: “Отроки Свенельдовы изоделись суть оружием и порты (одеждами. — А.К.), а мы наги. Пойди, княже, с нами в дань; да и ты добудешь, и мы”. И послушал их Игорь…»{79},[76]
Какое отношение к древлянским делам имел Свенельд, мы уже знаем. Как следует из показаний Новгородской Первой летописи младшего извода, недовольство Игоревой дружины вызвал прежде всего тот факт, что Свенельду ранее была передана дань с Древлянской и Уличской земель («Се дал единому мужу много…»). Если пользоваться терминологией западноевропейского Средневековья, речь, очевидно, шла о ленном пожаловании, то есть о передаче Свенельду права на сбор дани с определенной территории в знак его выдающихся заслуг перед князем. В Западной Европе такие пожалования передавались по наследству, что, собственно, и стало правовой основой феодализма. Кажется, именно так — как наследственное пожалование — расценивали передачу древлянской дани потомки Свенельда. Во всяком случае, один из них позднее проявит недвусмысленный интерес к Древлянской земле. Известно, что появление здесь в середине 70-х годов X века Свенельдова сына Люта будет воспринято тогдашним древлянским князем Олегом Святославичем как прямой вызов и покушение на его власть: Олег убьет Люта сразу же после того, как узнает, чей сын оказался перед ним. Но сам Свенельд, судя по летописи, за древлянскую дань не держался и после смерти Игоря на нее не претендовал. Возможно, он удовлетворился переданной ему же данью с уличей (может быть, как раз в качестве компенсации за отобранную древлянскую дань?); возможно, имелись какие-то иные причины, о которых нам ничего не известно.
Однако весь пафос летописного рассказа — в том, что именно Игорь — а вовсе не Свенельд и не Игорева дружина — нарушил неписаные законы княжеского «полюдья», проявив жадность — качество, не достойное князя и, более того, подрывающее основы его власти. Игорь «нача мыслити на древляны, хотя примыслити большую дань», — само начало рассказа о древлянских делах предлагает нам такую версию событий, которая как будто и не предусматривает зловещей роли дружины или, во всяком случае, не придает ей решающего значения. Далее же летописец подробно рассказывает о том, как Игорь, «послушав» дружину, «иде в Дерева (то есть в Древлянскую землю. — А.К.) в дань»: «и примыслил к первой дани (то есть прибавил к прежней дани. — А.К.), и насилие творили им мужи его». Взяв дань, Игорь отправился обратно в Киев, но на полпути передумал. «Когда же он возвращался назад, размыслив, сказал дружине своей: “Идите с данью домой, а я возвращусь — похожу и еще”. Пустил дружину свою домой, с малой же дружиной (в оригинале Лаврентьевского списка: «с малом же дружины», то есть с небольшим числом воинов, остатком дружины. — А.К.) возвратился, желая большего именья (богатства. — А.К.)».
Мы не знаем, было ли нарушением обычая уже само вступление Игоря в Древлянскую землю — которую при такой трактовке событий, возможно, еще раньше него посетил с той же целью Свенельд; или же — что кажется более вероятным — «примышление» дани состояло в повторном возвращении Игоря в пределы древлян, уже подвергшиеся его собственному «полюдью». Сам Игорь, по-видимому, чувствовал себя в полной безопасности, почему и отослал большую часть дружины в Киев. Но древляне восприняли его возвращение как нарушение обычая, договоренности, существовавшей между ними. Они готовы были выплатить дань, то есть предоставить обычный ежегодный «корм» князю и его людям, — но именно как добровольное исполнение взятых на себя обязательств. И если поначалу они встретили Игоря как «своего» князя, соединенного с ними узами взаимного договора, подтвержденного ритуальным «кормлением», то теперь, по исполнении этого ритуала, Игорь потерял статус «своего», превратился для древлян в «чужого», в «хищника», не защищенного никаким обычаем.
Древлянская земля была самостоятельна во внутренних делах, управлялась своими князьями; с Киевом древляне находились в договорно-подчиненных отношениях (являлись «пактиотами росов», по терминологии Константина Багрянородного). Они были покорены еще Олегом, установившим дань с них «по черне куне», то есть по шкурке куницы, причем дань эта считалась «тяжелой». (Иные случаи летописец оговаривал специально: так, дань, возложенная тем же Олегом на северян, названа «легкой»; древлян же Олег, по выражению летописца, «примучил»{80}.) Впоследствии, после смерти Олега, древляне вышли из-под повиновения Киеву («затворились от Игоря»), и Игорю пришлось вновь воевать с ними. Как мы знаем, Игорь одолел древлян и возложил на них дань, «больше Олеговой». История взаимоотношений полян и древлян вообще изобилует крутыми поворотами. Известно, что некогда древляне претендовали на господствующее положение в Среднем Поднепровье и на какое-то время подчинили себе полян. «По сих же летах… обидимы были (поляне. — А.К.) древлянами и иными окольными», — свидетельствует киевский летописец, относя это событие к стародавним временам, последовавшим за смертью основателя Киева легендарного Кия и его братьев{81}. Теперь древлянские старейшины вспомнили о собственных «обидах».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
