— А у тебя есть предыстория?
Камалин отвернулась.
— Нет. Они просто мудаками были. Зачем — я не спрашивала, — резко бросила она. Я кивнула. Значит, какая-то предыстория была. Но сейчас не время выдавливать из неё признания.
— Что с ними стало?
— Не знаю. Мне сказали, что их повесили. Но… не знаю. Я не поверила. Сейчас, после вашего рассказа точно знаю, что нет. Если уж ради вас, своей, так не сделали… Как теперь жить?
— Хочешь совет? Забудь о них вообще.
— Как о таком-то забыть!
— Прошлого не исправить, Кама, и если всё время о нём думать, потеряешь и настоящее. А у тебя вся жизнь впереди. Эх, тебе бы с кем-то из нормальных сестёр поговорить, а не с настоятельницей! Нельзя это так переживать. Нет, переживать нормально, но нельзя так долго и нельзя считать себя испорченной после этого. Великий Мудрый взвешивает наши поступки, а не чужие.
Камалин не огрызнулась. Я зажгла последние две спички и продолжила.
— Но это всё пустое сотрясание воздуха. По простому пути идти ты не пошла, поэтому придётся идти по непростому. Тебе чертовски не везёт, Камалин.
— Это точно. Я всё-таки вылетела из сестринства.
— Пока нет. До весны ты сестра Тиары, пока не вернёмся в обитель, я не отчитаюсь перед советом, они не придут к единому мнению и не проголосуют.
— И меня выгонят.
— К тому времени пройдёт полгода, мозможно, целый год. Мы с тобой не мать-исповедница, как Играс, ради которой орденцы будут гонять поезд туда-сюда. Пока мы доберёмся до Альдари, начнётся осень. А там на месяц-другой задержимся, пока я отчитаюсь перед Орденом, пока оформлю нам новые документы, пока отгуляю отпуск, пока купим билеты до обители.
— И… мой проступок забудут?
— Вполне возможно. Самое меньшее, если ты не добавишь в своюк копилку новых косяков, он не будет казаться прям уж таким ужасным. Ты никого не убила, не покалечила. Если ты покажешь, что поняла этот урок, то никто гнать тебя не будет.
А ещё к тому дню, когда мы сумеем вернуться в обитель, кто знает, что там будет. Как в том старом анекдоте, либо князь, либо ишак, либо сам афенди Насир умрёт. Если огни Тиары не зажгутся вновь, то совету будет не до войны с матушкой-настоятельницей и тем более до её маленькой родственницы.
Камалин молча посмотрела на меня.
— Вы правда так считаете?
— Да. Меня, знаешь ли, вообще из обители выгнали. И что? Сдаваться — только гневить Тиару. Если один способ не помог, стоит попробовать другой.
Она улыбнулась. Хорошо, шутки уже начала понимать.
— Раз вы так говорите, то я попробую.
Я обняла её за шею и улыбнулась. Я не просто плохая наставница, я беспросветный ноль, дно и дура. Это всё закончится катастрофой для девочки. Но Камалин чуть-чуть, едва заметно улыбнулась и кивнула.
Если Тиара даст мне сил, я ещё выправлю для нашей истории счастливый финал.
8
Первый раз я влюбилась в четырнадцать лет. Моего избранника звали Мирешем, он служил Элени и работал медицинским помощником в городской больнице, куда нас, соплюх, направили на летнюю практику. Брат Миреш был высок, почти как папа, но гораздо шире в плечах и костях. Его открытое круглое лицо всегда улыбалось, серые глаза светились жизнелюбием. Не смотря на стать и силу, у брата угадывалось брюшко, что мне сперва показалось ужасно некрасивым. Мы передразнивали его манеру ходить на манер вставшего на две лапы медведя и разговаривать с нами, как с маленькими неразумными детьми. Но потом, глядя, как Миреш ворочает в кроватях больных и стариков, как день за днём он не переставал улыбаться, а доброты в его голосе не убавилось, мы стали его уважать. А я — влюбилась. Глупо и сильно, как только может влюбиться четырнадцатилетняя девочка.
Я не осмелилась ему сказать ни слова, хотя могла думать лишь о нём. Мне было безумно стыдно признаться хоть кому-то, даже себе в том, что со мной происходило. Мои чувства казались мне ужасными и постыдными. Мирешу было уже за тридцать, он был наставником и братом в служении. Я же была ребёнком и знала, что он, как наставник, никогда не ответит на мои чувства, потому что я ученица, да к тому же, что совершенно угнетало меня-юную, не красавица. Я выросла раньше времени, почти на голову выше сверстниц, но при этом выглядела младше, была нескладной, с некрасивым большеносым лицом, прыщавыми щеками и тусклыми волосами. Поэтому я молча таскалась за Мирешем хвостом, пыталась ему угодить и заслужить похвалу. Когда практика подошла к концу, я, смущаясь и холодея от ужаса, подарила ему плетёный браслетик из цветных ниток в знак дружбы и благодарности за науку. Он принял, а я, глотая слёзы, поехала на каникулы к тётушке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вновь я его увидела через десять лет. Мирешем почти не изменился, только на круглом лице прибавилось морщин, а живот стал чуть больше. Он всё так же работал в больнице, с той же любовью и терпением в глазах ухаживал за своими больными. Его ласковая улыбка стала ещё добрее. Но мои прежние чувства так и не вернулись. Любить в того, кого уже полюбила Элени, было богохульством даже для меня.
Второй моей любовью стал рыцарь-волшебник по имени Зезара. Он был старше меня и посещал наш курс электротехники, как вольнослушатель, кротая время после выписк из госпиталя. Однажды мы сели рядом, он списал у меня лекцию, взамен накормив обедом, потом мы вместе гуляли вокруг университета, и через месяц я поняла. что влюбилась без памяти. Зезара, как говорил, тоже влюбился. Тётушка, поняв, что у меня появился сердечный друг, извелась. Она безумно радовалась, что я не замкнулась в себе, и ужасно боялась, что неизвестный любовник обидит меня или разобьёт мне сердце.
Зезара был хорошим человеком.
По-настоящему хорошим. Он был галантен без слащавости, не выделывался, не пытался распустить передо мной хвост. Он же не искал себе любви всей жизни, но и не воспользовался тем, что я, соплюха, потеряла голову и была готова ради него на всё. Сейчас, годы спустя, я понимаю, что тогда девушка Майя Анзум вынула свой мозг из головы и положила его на полку до лучших времён. Зезаре пришлось думать за двоих.
Он же стал моим первым настоящим мужчиной. Он был таким добрым, нежным и заботливым, что в самый решительный момент меня развезло на слёзы. Я не говорила ему о той беде, что случилась со мной больше семи лет назад, боялась, что он подумает обо мне плохо или испугается. Но в тот момент мне стало безумно стыдно, что я вру этому прекрасному мужчине — и я вывалила свою историю. Без прикрас и без лишних вздохов. Показала шрамы от операций и тонкие точки на руке, где мне вставляли спицы специальной рамы, чтобы выправить раздробленные кости. Показала, какие зубы мне вставили в Альдари. Это, наверное, было лишним, потому что Зезара уже сидел, сгорбившись, на краю кровати и смотрел на меня круглыми от ужаса глазами.
Я разревелась, решив, что он меня разлюбил. В тот день так ничего и не случилось. Зезара утешал меня и тихонько выпил сам весь алкоголь, который приготовил для нервничающей меня. Всё случилось потом, куда проще и не так страшно, как я думала, и я тысячу раз благодарила Тиару, что он встретился на моём пути.
В последнюю ночь перед Новым Годом мне приснился кошмар. Зезара, чей путь давным давно разошелся с моим, подошел ко мне и взял за руку. Его прикосновение было ледяным, как бездны Амана. "Почему ты обо мне не вспоминаешь?" спросил он. Я расплакалась и сказала, что виновата и что люблю других. Он сказал, что это не страшно, потом подвёл к небольшой двери и сказал "Посмотри, что она натворила!"
Я вышла в дверь и очутилась на тёмной улице Мейнда. Мимо бурным потоком неслась чёрная вода. Надо мной в небе парила другая земля, и сияла мертвым синим цветом. Внезапно с неё сорвался огненный болид и ударил в землю. Мир вздрогнул. Я увидела Кадма и радостно кинулась к нему. Но брат, едва заметив меня, ринулся в бой, крича, чтобы я бежала. Из земли лез многорукий, многоголовый и обильный бог плоти Хериш-Пожиратель. Лик его был тёмен и ужасен, а огромный рот глотал Мейнд, а синие руки подтаскивали к себе сражающуюся толпу, в которой скрылся мой брат.
