Попытки решения методологическиих проблем достаточно часто порождают целые новые области знания. Это особенно характерно для тех видов научно-познавательной деятельности, собственно коммуникативный характер достаточно прозрачен, а потому легче осознается и репрезентируется с помощью языковых средств методологии.
Типичным примером может служить создание математической теории измерения, вызванной к жизни экспансией количественных методов в область социологии, психологии, наукометрии и т.д. Это специальная область исследования, имеющая несомненно методологическое назначение, но было бы тщетным пытаться найти в рамках этой теории ответы на такие в принципе методологические вопросы как что такое измерение, в каком смысле можно говорить о теории измерения, существуют ли принципиально неизмеримые свойства и т.п.
Но и в этой специальной области методологической работы возникает непростой вопрос об использовании ее результатов. И здесь, как и в случае теоретической или экспериментальной работы это совсем не рутинная и механическая процедура. Но еще более нетривиальной она становится в контексте междисциплинарности, когда возникающие методологические проблемы формируют топологически неодносвязное многообразие, образуя группу методологических проблем, которая не конституируется в область специально-научных исследований.
Заметим, что методологизация современного научного знания такого рода в во многом совпадает с тем, что обозначается как явление нарастающей междисциплинарности. Что же представляет собой та группа проблем, которая неэксплицируема на языке той или иной специальной области знаний? В принципе ясно, что возникающие здесь вопросы, как и ответы на них могут быть сформулированы на языке философии. Я не касаюсь в данном случае уже метавопроса, насколько адекватно эти возникшие в науке междисциплинарные вопросы могут быть переведены на философский язык.Тем более, метаметавопроса, касающегося условий возможности осмысленного философского ответа на них. Ибо многое в этом дискурсе зависит от того, что именно понимается под выражением «философский язык». В конце концов, обращение к философии в междисциплинарном контексте диктуется осознаванием того, что «больше не куда обратиться».Это, по сути , осознавание исчепанности коммуникативных рессурсов специализированного профессионального междисциплинарного общения. Осознавание утраты единства знания в контексте практической работы над каким либо междисциплинарным проектом или проблемой,осознание ограниченности используемых специализированных языков, включая и язык математики. Отсюда естественное понимание предельности философского дискурса. Но довольно часто, обращение к философии «за неимением ничего другого» сопряжено с ожиданиями получения «запредельного знания». Эти ожидания, естественно, не оправдываются, упования на философию вообще осознаются как утопические , что порождает стимул к особой работе.Но в чем эта особость выражается?
Здесь важно иметь ввиду сугубую нелинейность, неоднозначность методологического проблематизирования междисциплинарной коммуникации, в частности, тот факт,что проблемная ситуация и ее осмысление в форме методологической проблемы не соотносятся между собой однозначным образом. Трудности коммуникации как интерсубъективной познавательной деятельности могут быть осознаны и представлены по разному. Напомню, что под коммуникацией я понимаю всегда незавершенный и открытый цикл-гештальт межличностного общения, репрезентируемый в топологически связной системе проекций-сечений или еще –интерсубъективных расслоений , задаваемых отдельными специализированными языками. И тогда, специфика методологической работы как личностно ориентированной коммуникативной деятельности в условиях осознаваемой междисциплинарности ( а именно к такому осознаванию ведет нас срединный путь синергетики) оказывается определенной контекстом «горизонтально организованного» диалога философии и специальной дисциплины, такой как, скажем, физика или биология. Это контекст «встречи» по крайне мере двух отдельных языков со своей традицией употребления, суверенностью и автономией и одновременно –незавершенностью и открытостью внешнему , иному. И все же, формулируя проблему именуемую нами методологической, мы исходим из трудностей некоторой специальной области знаний, постольку она рассматривается соответственно в качестве проблемы самой этой области знаний. Решением таких проблем занимаются сами ученые, теоретики и экспериментаторы , становящиеся на какое-то время по совместительству и методологами. Я хотел бы еще раз подчеркнуть то обстоятельство, что и в осмыслении, и в формулировке их существа огромное значение имеет личный опыт работы в науке, массивы неявного, неартикулированного знания, которым обладает специалист , а так же его мотивация и готовность к междисциплинарной коммуникативной деятельности.
Но именно эта мотивация и готовность создает возможность для трансформации самого контекста рассмотрения в принципе тех же самых методологических проблем.Эта трансформация может быть условно обозначена как переход от междсциплинарного к трансдисциплинарному из рассмотрению.С позиций «внешнего», объективного наблюдателя.Эта трансформация до сих пор многими рассматривается как необходимый шаг в получении надежного и объективно-истинного методологического знания. Что с того, что это знание методологическое, знание второго порядка, знание о коммуникации и оно, как таковое, должно быть операционализировано, то-есть- должно обладать свойствами наблюдаемости и сообщаемости .Но как можно эти свойства представить во всецело обезличенной, объективированной форме. Я думаю, что единственный способ сделать это — последовать проторенным путем традиции классической науки, удалявшей субъекта из рисуемых ею картин мироздания за кулисы, куда-нибудь подальше в бесконечно удаленную точку вне времени, но зато бесконечно близкую месту нахождения Бога. Но заслуживает ли той же судьбы субъект методологического познания — это вопрос.
С другой стороны, если мы откажемся от посреднических услуг этого персонажа в научном познании, то на каком основании мы можем говорить о суверенности методологической деятельности, имеющей дело с решением своих собственных (методологических) проблем, проблем теоретических по самой своей природе.Ведь нам нужна методология, имеющая потенциально возможные точки соприкосновения с научным познанием «первого порядка» как собственно теоретическим , так и экспериментальным. Иными словами, нам необходима не методология как таковая, претендующая на универсальное методологическое знание, а методология, имеющая встроенный в нее ее собственный механизм самоограничения и самокоррекции. То-есть, методология, ассимилировавшая весь предшествующий опыт познавательной деятельности , особенно опыт познания в с области квантовой физики как опыт коммуникации, представленный в принципах идеализации, соответствия, наблюдаемости, дополнительности … Речь идет, таким образом о методологии коммуникации и одновременно о коммуницируемой методологии. Я полагаю, что иной методологии современной науки как науки постнеклассической просто быть не может.
Выше уже говорилось, что в любом современном научном исследовании — теоретическом или экспериментальном — всегда присутствует и методологическая компонента, всегда в той или иной мере осознается, что оно имеет идеализированный характер и, тем самым, претендует не на описание какой-либо реальной и конкретной ситуации, а на некий общий и чистый случай. Об идеализации как конструктивном принципе в связи с теорией и экспериментом уже говорилось выше.
Но что можно еще в дополнение к сказанному сказать об идеализации в контексте рассуждений о методологии.Отправляя за подробностями к нашей совместной с А.И.Алешиным статье, я попытаюсь далее эскизно очертить контуры синергетической трактовки методологического знания; знания, понимаемого в качестве личностного и «срединного» с точки зрения его «топологии пути», и коммуникативного по своим интенциям, знания, которое отличается от всякого друго теретического или эмпирического знания тем, что самоопределяется в идеализированном мире методологических концепций.
Мир классических методологических концепций в соответствии со своими идеалами и ценностями есть объектный мир.Методологические концепции «живут в этом мире» независимо от деятельности познающего субъекта. В соответствии с К.Поппером «объективная эпистемология, исследующая третий мир, может в значительной степени пролить свет на второй мир субъективного сознания, особенно на субъективные процессы мышления ученых, но обратное не верно». Итак, согласно К. Попперу, ключ к пониманию деятельности ученых («со стороны методологии») лежит в третьем мире, исследуемым опять-таки объективной эпистемологией. Ставя своей задачей синергетически реинтерпретировать Поппера и его третий мир, можно попробовать отождествить этот мир с миром синергетических параметров порядка, с тем что бы воспользовавшись далее синергетическими принципами подчинения и кольцевой причинности, «конвенционализировать» всю его эпистемологическую конструкцию, трансформировав ее из чисто субъект-объектной в интерсубъективную.Тем самым мы делаем «шаг в сторону» и отказываемся от рекурсивного воспроизведения иерархической субъект-объектной соподчиненности на уровне методологических построений в направлении диалогической интерсубъективности.Этот щаг в сторону, помимо прочего, диктуется и необходимостью учета междисциплинарного характера постнеклассической методологии науки. Далее, этот шаг, возможно, позволит лучше понять личностную позицию самого Поппера, уникально сочетавшего в своем творчестве деятельность в области философии науки и в области социальной философии; понять внутреннюю связь его концепций критического рационализма, открытого общества и метафизических исследовательских программ.
