* * *
Среда 21 марта начинается банально. День с утра невеселый и тусклый. Небо застлано громадами серых сплошных облаков с дымными просветами. К полудню облака раздвигаются, как занавес, открывая чистую голубизну.
Около двух отправляюсь перекусить в привычную забегаловку на Бонч-Бруевича. Странное дело. Самый центр города, и интерьер вполне на уровне, но несет от этого бывшего кафетерия такой заскорузлой тоской, что хочется надраться вдрызг и забыться сном золотым.
Среди тех, кто насыщается харчем, замечаю парня, один занимает целый столик. Должно быть, мелкий бандюган. Сидит с хозяйским видом, расставив жирные ноги и потягивая пиво, и никто не рискует сесть рядом.
Выстояв очередь, с подносом в руках на полусогнутых направляюсь прямехонько к мафиозному хлопчику. Он уже завершает трапезу. Любезно ему улыбнувшись, усаживаюсь. К моему изумлению, он не зовет друганов, чтобы отметелили наглеца и выкинули за дверь. Похоже, сытость привела его в беззлобное состояние. Молча мазнув по мне исподлобным взглядом, он удаляется, сопровождаемый парой таких же красавцев.
Расслабив напрягшиеся мышцы, принимаюсь за жратву, задавая при этом самому себе вопрос: «Какого хрена я лезу на рожон?» И отвечаю мысленно: «Никому не позволю вытирать об меня ноги». – «Он же тебя не задевал, – урезонивает меня голос разума, – он даже слыхом о тебе не слыхал!» – «А все равно, – отзывается другое мое я, – не хочу, чтобы каждая наглая морда попирала других, душа не дозволяет».
Пока в моей башке препираются два голоса, на освободившийся стул приземляется парень. И говорит:
– Вам не кажется, что мы с вами внешне похожи?
От неожиданности едва не давлюсь сосиской. Поднимаю глаза на парня. Уж не чокнутый ли? Да вроде нет. Карие зенки насмешливы и неглупы, хотя есть в них что-то странно-неприятное. К тому же, если не слишком цепляться к мелочам, между нами и впрямь имеется некоторое сходство, только волосы у меня светлые, а он темный, почти брюнет.
Как-то сама собой склеивается беседа.
– Играем в американцев, – он кивком указывает на жующую публику. – Янки дудль. Гамбургеры, чизбургеры, менеджеры, блокбастеры, промоушен-продакшн. Как африканские туземцы, которые отдавали белым людям золото и рабов. А в обмен получали «огненную воду», цветные стекляшки, винтовки без затворов и мундиры с оторванными эполетами.
Пацан усмехается – и я понимаю, что мне не нравится в его гляделках: они точно задернуты шторками, и что в глубине – не прочитать.
На улицу выходим вдвоем.
– Тебя как зовут? – спрашиваю.
– Предпочитаю остаться загадкой. Инкогнито. «Что в имени тебе моем?» Все мы на этой забытой богом планетке – безымянные клопики, суетящиеся в поисках хрустов и наслаждений. Кстати, второе возможно только благодаря первому. А ты мне интересен, – добавляет он. – Впрочем, это уже из области психологии, непредсказуемых извивов сознания.
Делает мне ручкой, сворачивает влево и растворяется в толпе, снующей на улочке «купи-продай». То ли Печорина из себя корчит, то ли действительно слегка не в себе. А мне-то поначалу показалось, что сможем подружиться.
Примерно через час звонит мобильник.
– Растопырь свои локаторы и внимай. Сынок Царя вывел нас на шибко интересного хлопчика. Тридцать семь годков, как Пушкину или тебе, барбос, без определенных занятий, на какие шиши существует и где башли раздобыл на самый что ни на есть крутой «лендровер» – неведомо.
Мной овладевает такое волнение, что потеют ладони.
– Вы перехватили их телефонный разговор, Акулыч, да? Не томи. О чем они говорили?
– Ишь чего захотел, обормот. По мобиле Илюша и загадочный хлопец только о встрече условились, а базарили на самом краю города в безлюдном местечке. И все же мои орлы их засекли и за пацаном проследили до самого логова. Так что теперь он у нас, как бабочка-мотылек, на иголочку насажен и подписан.
– Диктуй адресок, Акулыч.
– Только ты осторожно, без гусарства, знаю я тебя, пижон.
– Да я только слегка за ним пригляжу.
На том и расстаемся.
Не откладывая дела в долгий ящик, гоню «копейку» по дороге, ведущей в аэропорт. Проношусь мимо тусклой мешанины «брежневок» и «хрущевок» и оказываюсь в самой глубинке района. Избы. Мелкие постройки из кирпича, сварганенные людишками побогаче, заборы, колонки… Торможу неподалеку от двухэтажной хибары.
Выстроенная еще до второй мировой, серая, неказистая, с грязно-белыми трубами и облупившимися балконами, она – как заржавленный буксир, который давно пора списать в утиль, да жалко, может еще послужить, попыхтеть. Метрах в пятнадцати от меня стоят три автомашины, среди которых резко выделяется исполинский молочно-белый, внизу порядочно забрызганный грязью джип.
Вздохнув, принимаю расслабленную позу покорной судьбе ищейки. При этом трясусь так, точно меня бьет током высокого напряжения.
Время возникает из небытия и ускользает туда же. День густеет. В нем, еще солнечном, появляется усталая нежность и печаль. За стеклами машины голубое сменяется проворно темнеющей синевой. Мое ожидание становится нестерпимым, как боль. Да выйдет ли Он когда-нибудь, черт!..
… Возникает Он неожиданно. На мгновение замирает на освещенном крыльце, и я непроизвольно закрываю глаза, будто Он может почувствовать мой взгляд. Постояв секунду-другую, пацан направляется к припаркованным железным коням и влезает в джип, застывший громадным шматком угасшей белизны. Тачка отправляется в путь. Выждав некоторое время, следую за ее поигрывающей огнями кормой.
И вот мы уже несемся по автостраде мимо леса, потом въезжаем в него и вскоре оказываемся в парке культуры и отдыха. Здесь, несмотря на темноту, гуляют люди, накачиваясь весенним кислородом. Внедорожник летит, почти не сбавляя скорость и заставляя прохожих шарахаться в сторону. И внезапно сворачивает вправо.
Теперь я догадываюсь, куда парень намылился. Спокойно докатываю до центральной аллеи, где громыхает из репродукторов музыка, сияют фонари и незатейливо развлекается немногочисленная публика, в основном, с малыми детьми. Разворачиваюсь, возвращаюсь к развилке и, крутанув баранку – раз и другой, пришвартовываюсь возле двухэтажного зданьица, в котором когда-то располагалась администрация парка. Сейчас на его вывеске здоровенными буквами горит слово «Шанс», а ниже – мелкими и кудрявыми: «казино».
Покинув «копейку», захожу внутрь.
Охранники встречают меня колючими взглядами: наряжен я явно не по протоколу. Но мальчики они вышколенные и ни слова не произносят: а вдруг перед ними прибабахнутый миллионер? Напялил старый свитер и вытертые джинсы, а карманы топорщатся от баксов.
Заваливаюсь в игорный зал, слегка напоминающий банк или страховую контору. По стенам развешаны произведения живописи, нечто авангардное и пестренькое. За двумя столами сгрудились любители острых ощущений. Мой «клиент» – в коричневом костюме и светлой рубашке – примостился тут же. И вся эта публика завороженно уставилась на катящийся по кругу шарик – из слоновой кости, не иначе. Как дети, ей-богу.
Наконец несчастный шарик, похоже, облегченно вздохнув, закатывается в лунку. Крупье – девочка в белой блузочке, серебристом жилетике и черных брючках, бесстрастная, как сама судьба, сгребает лопаткой цветные фишки. Игроки расслабляются. Парень обводит задымленным взглядом помещение – и замечает меня… или мне кажется? – на еле уловимый миг он бледнеет. И тут же на его лице возникает дружеская полуулыбка.
– Второй раз сводит нас судьба. Наверное, в кафешке мы не договорили о чем-то важном. Продолжим? В соседнем зальчике недурной бар.
– Согласен. Я здесь новичок.
– Тогда я буду твоим Вергилием. Только не разберу, куда предназначено мне тебя вести – в ад или рай?
Покидаем царство рулетки и перемещаемся в бар, в синюю полутьму, туманную от сигаретного дыма. Пристраиваемся у стойки. Шустрый бармен наливает нам по стопке коньяка. Жадно глотаю виноградный спирт, и огонь разливается по всем моим жилкам, но нервы натянуты так, что расслабления не происходит, словно жидкость закипает во мне и тут же испаряется.
– Скоро негде будет впрыскивать адреналин в кровь, – говорит парень. – Слыхал? Создадут в стране пять или шесть лас-вегасов, а остальные злачные местечки позакрывают. Каждый день за тысячи километров не наездишься, придется на жительство туда перебираться.
– Ты что, каждый вечер играешь?
– В казино я проживаю жизнь в ее концентрированном виде. Как птица Феникс. Сгораю дотла и возрождаюсь из пепла… Послушай, если ты всерьез решил пощекотать нервы, предлагаю развлечение покруче рулетки. Только для нас двоих. Эксклюзив.
– Почему бы и нет? – говорю я, и щемящая боль в сердце подсказывает, что вот-вот наступит момент истины.
– Это по-нашему, – восхищается парень, и его темные задумчивые глаза вспыхивают.
Одевшись, выходим в сумрак, пересекаем дорогу, кое-как переваливаем через сугробы и оказываемся на небольшом пространстве, оцепленном, точно разомкнутым кольцом, молчаливой черной стеной деревьев. Снега навалом. Похоже, эта полянка – заповедник зимы. В ботинки попал снег, но я почти не ощущаю холода и уже плохо понимаю, где нахожусь – все еще на Земле или на марсианском полюсе, среди льдов и космической тьмы.
