— А вы змея, Мидори-сан — замечаю я: — вы опасный человек.
— Прекрати, Кента-кун, ты меня смущаешь. — она бьет меня кулаком по плечу: — зато сейчас у нас вокруг романтика. Мы с тобой совсем одни в этом переулке… если не считать… — она поворачивает голову куда-то вбок и повышает голос: — Ши-тян! Ты так простудишься! Ступай домой! Ничего интересного тут нет!
— Вы всегда так говорите — откликается тень из кроны раскидистого дерева неподалеку: — я шапку надела. И носки теплые.
— Вот так — пожимает плечами Мидори: — никто не слушает врачей. А потом начинаются сопли, слезы и все эти «не хочу умирать, я же так молод!».
— Не хочу умирать — киваю я головой: — я так молод, а вы, Мидори-сан так прекрасны. Вы ведь наверняка не бросите нуждающегося в помощи пациента, верно? Я вот — очень нуждаюсь в помощи.
— Что-то мне не нравится твой тон, Кента-кун… — Мидори снова берет меня под ручку и мы продолжаем свой путь.
— Ну как же — клятва Гиппократа и все такое. Нельзя бросить человека, который мучается от боли — развиваю я свою мысль: — вы не такой человек, Мидори-сан. Даже для откровенных бандитов и отморозков вы нашли слова утешения и поставили диагноз, направив на путь истинный. А я, кстати, слышал, что добрые дела — они вознаграждаются. Карма и все такое. Возможно — даже в будущей жизни.
— Мне продолжает не нравится твой тон…
— И только бескорыстное служение своему долгу и другим людям может вывести человека из этой карусели добра и зла. Вы как никто можете понять меня и помочь.
— Так… продолжай. Что у тебя болит?
— У меня болит сердце, Мидори-сан. От неразделенной любви… и желания необузданного секса между обычным школьником и очаровательной, но способной на подвиг медсестрой! Да, с первого взгляда это кажется аморальным, но что может быть более возвышенным чем облегчение страданий ближнему? Пусть общество осудит нас, Мидори-сан, но ваше золотое сердце не позволит вам разбить мне сердце и оставить одного на этой темной улице… и вам даже не надо ничего делать, я сам все сделаю… вам достаточно просто сказать — да.
— Все-таки ты вырос таким сердцеедом, Кента-кун, что аж страшно. — усмехается Мидори-сан: — но мне приятно, что такая старая женщина как я все еще в состоянии вызывать такие чувства у молодых людей. Ты правда так хочешь меня, а, Кента-кун? Имей в виду, что мы, старые женщины — очень требовательны… а у меня особые запросы. Сейчас придем ко мне домой, и я покажу тебе свою коллекцию кнутов и кожаных костюмов…
— Мне очень страшно, но мужчина должен преодолеть свой страх. В конце концов, чего стоит эта жизнь, если отказать себе в праве стать ближе к такой женщине как вы? — вздыхаю я: — обещаю, что не напишу на вас в полицию!
— Ты все только обещаешь, Кента-кун — смеется Мидори: — а впрочем… вот мы и пришли.
— Уже? Как быстро.
— А я говорила, что живу очень близко от школы. — отвечает Мидори, отпуская мою руку и открывая сумочку. Она достает оттуда ключ с забавным брелоком в виде маленькой баночки «Колы Джап» с кактусовым вкусом и задумывается на секунду.
— Именно здесь обычно и происходит первый поцелуй в дорамах — подсказываю я: — если речь об этом.
— Хороший ты парень, Кента-кун — вздыхает Мидори-сан: — и я даже думаю, что будь я твоей ровесницей… или если подождать пять лет, как мы и договаривались.
— Пять лет это долго — возражаю я: — давайте лучше представим что вы — моя ровесница. Возраст — это только цифры в голове.
— А ты не сдаешься, а? — улыбается она, но улыбка почему-то выходит печальной.
— Ну… попытаться то стоит.
— Тогда… — она вручает ключ мне и толкает меня в спину: — ступай. Тебя ждут. И имей в виду, что я сегодня буду ночевать в гостинице, а я терпеть не могу ночевать в гостинице. Так что будешь мне должен, Кента-кун, будущий оябун Восточного Побережья…
— Что это значит? — я смотрю на ключ у себя в ладони, на брелок в виде банки от напитка «Кола Джап» и начинаю понимать. Конечно. С какого перепугу Мидори-сан со мной решила ночью прогуляться? Как не воспринимала меня как мужчину, так и не будет… лет пять еще. Но вот по просьбе…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты знаешь, что это значит — вздыхает она и поправляет прическу: — учти, я была против. Мне и сейчас кажется, что это не самая лучшая идея. Но… — она снова вздыхает: — но в конце концов какая разница? Ты вроде бы не самый худший вариант… хоть и бабник. С другой стороны, то, что ты бабник и дамский угодник — говорит о том, что ты умеешь обращаться с девушками. Разбитых сердец за тобой я пока не замечала… так что не вздумай усугубить! Смотри у меня! — грозит мне пальцем школьная медсестра Мидори-сан: — я шутить не буду!
— Конечно, Мидори-сан — киваю я.
— Ну вот. А я пошла. Развлекайтесь, молодежь… — Мидори поворачивается ко мне спиной и закидывает сумочку на плечо: — доброй вам ночи. А спать вы все равно не будете.
Глава 14
Глава 14
Поворот ключа в замке. Раз, другой. Щелчок открывающейся двери. Внутри — темно. Я захожу и прикрываю дверь за собой. Становится совсем темно, и я закрываю глаза, привыкая к темноте. Конечно, я могу достать из кармана телефон и подсветить им, но… если это то, о чем я думаю, то Натсуми будет недовольна. Она хотела сделать сюрприз — она его сделала. Я ни о чем не подозревал, пока не увидел брелок в виде баночки с кактусовым «Пейотлем». И как такое пить вообще можно? На моей памяти Натсуми вообще единственный человек, который этот «Пейотль» от Колы Джап пьет.
Открываю глаза. Начинаю что-то видеть. Свет снаружи, уличное освещение — пробивается сюда. Я вижу окно, через которое падает свет и вижу стол. Вернее — журнальный столик. Где-то там в темноте — должен стоять диван, как и всегда на первом этаже в гостиной, но я его не вижу. Темно. Я снимаю туфли (невежливо проходить дальше обутым), нащупываю ступеньку, отделяющую прихожую от гостиной. Делаю шаг.
— Интересный факт — раздается откуда-то тихий голос Натсуми: — если человек лишается одного из своих чувств — у него невероятно обостряются все другие. Например — если лишить человека зрения, то у него обострится слух. Чувство расположения своего тела в пространстве. Рецепторы вестибулярного аппарата. А еще — осязание…
— Действительно интересный факт — признаюсь я: — добрый вечер Натсуми. Как у тебя дела? Ты поправилась?
— Я и не болела — шелестит голос где-то совсем рядом: — Со мной все в порядке… ну насколько это вообще можно назвать «порядком». Ты хочешь об этом поговорить? О старой доброй Натсуми, которая твоя одноклассница и к которой ты пришел ночью… чтобы что? Передать домашнее задание?
— Нет — признаюсь я: — я вообще нахожусь в смятении и непонимании. Что я тут делаю?
— Врешь, Кента-кун. — с наслаждением произносит темнота голосом моей одноклассницы: — врешь ведь? Ну хорошо… я облегчу для тебя этот путь, мой рыцарь в белых доспехах… стой там где ты стоишь и не двигайся, ладно? — где-то раздаются легкие шаги, что-то падает. Натсуми — чертыхается. Я стою на месте, как и приказано.
— Постарайся не отводить взгляд — говорит она и я поворачиваю голову. В ту же секунду вспыхивает свет — видимо от фонарика, который она держит в руке. Фонарик наведен на Натсуми, вернее — на ее тело. На сетчатке моего глаза прямо выжигается изображение обнаженной Натсуми, все изгибы ее тела, ее грудь, черный треугольник волос внизу, бедра, колени… фонарь гаснет. Изображение — остается.
— Ну как, есть мысли? — спрашивает Натсуми из темноты: — ситуация начинает осложняться, нэ? Ты пришел к однокласснице, а она — голая. Ты точно хочешь рассказать мне о домашнем задании?
— Честно говоря я сам не знаю, что именно задали — отвечаю я: — а тело у тебя очень… красивое.
— Ты хотел сказать другое слово — тут же откликается Натсуми из темноты.
— Я хотел сказать — желанное — поправляюсь я. Натсуми у нас эмпатична, прекрасно понимает, чего люди вокруг хотят. Просто обычно ей на это плевать. Обычно она умирает и у нее нет времени на эти ваши сопли. Ее чувства важнее.
