Просияв от радости, пан Коленка протянул ко мне руки и, если бы не ограда, прижал бы меня к груди, как собственную дочь.
— Я бы тебя озолотил!
— Спасибо, — с достоинством ответила я. — Я добропорядочный детектив-любитель и не требую вознаграждения за услуги. Но вам придется компенсировать некоторые неизбежные расходы. А именно: надо купить три красивые ярко-красные розы. Через полчаса жду вас около гостиницы.
Письмо пани Монике
Признаюсь, назначив встречу возле гостиницы через полчаса, я переоценила свои возможности, так как папа устроил новую семейную пытку. В категорической форме он предложил отправиться всем на прогулку к маяку. Маяк этот — самый старый на всем польском побережье, и будет очень стыдно, если мы его не посмотрим.
К счастью, в самый последний момент появился Мацек. Я представила его как превосходного орнитолога, а он так увлекательно рассказывал о жизни и привычках черношеих поганок[2], что папа пришел в восторг.
— О, пожалуйста, — сказал папа, — наконец-то Крыся нашла себе подходящее общество.
А мама добавила:
— Хорошо бы ей немножко познакомиться с жизнью черношеих поганок. Это пригодится на уроках биологии в шестом классе.
Вот так получилось, что славные черношеие поганки спасли доброе имя детектива.
По дороге к гостинице я рассказала Мацеку обо всем, что должна была рассказать еще вчера, и о том, что случилось сегодня. Вопреки моим ожиданиям, его не восхитило, не удивило и не потрясло услышанное, наоборот, он надул губы и проворчал:
— Я ожидал, что так и будет.
— Вот это да! Что ты мог ожидать, если наблюдал на озере за черношеими поганками?
— Мне рассказала бабушка.
— Но она же ничего не знает.
— Вот именно, — фыркнул Мацек, — вроде бы ничего не знает, а все может предсказать. Например, предсказала, что эту шляпу профессор нашел на берегу моря.
— Гениальная бабушка! — засмеялась я. — Не знает ли она, кто ее теперь нашел?
— Скорее всего, знает. Она прочитала больше сотни детективов и хорошо ориентируется…
Вот и поговори с таким! Я хотела было съязвить, да не успела. Мы уже подошли к гостинице, где нас ожидал пан Коленка с тремя ярко-красными розами в руке. Своим видом он слегка напоминаю средневекового трубадура, у которого из-за постоянных волнений выпали все волосы.
— Нет ли у вас почтовой бумаги? — спросила я у него.
— Зачем тебе?
— Бумага — это самое важное, даже более важное, чем розы. Вы должны написать любовное послание пани Монике.
— Я?.. Любовное послание? Девятка, сжалься, никогда еще не писал любовных писем.
— Не беда, я вам продиктую.
— Но для чего?
— Потому что ярко-красные розы можно послать только вместе с любовным письмом. Иначе ничего не выйдет.
— А зачем вообще вся эта комедия?
Он до того меня разозлил, что я на него накричала:
— Вы хотите найти шляпу?
— Для этого я сюда и пришел.
— Тогда вы должны написать письмо, а я отнесу его вместе с розами и прикину, где в ее номере может находиться шляпа.
Пан Коленка провел ладонью по лоснившейся от пота лысине.
— У тебя всегда какие-то сумасбродные идеи, — пробурчал он. — Ну ладно, если хочешь, я напишу. — Он вынул из портфеля почтовую бумагу, нашел в кармане авторучку, и мы уселись за столик на террасе. Я начала диктовать:
— «Прекрасная незнакомка! Я совершенно очарован Вами. С тех пор как я Вас увидел, у меня пропал сон. Мечтаю о встрече с Вами и в знак своего поклонения Вам посылаю три ярко-красные розы. Жду Вас в шесть вечера в кафе „Янтарь“. Чахну от тоски».
— Извини, Девятка, робко вмешался пан Коленка, — а обязательно ли здесь «чахну от тоски»?
— Обязательно! — решительно заявила я. — Женщинам это нравится.
— Ну, пусть будет так, — отступился он, махнув рукой.
Пан Коленка и Мацек остались на террасе, а я вошла в холл, держа в руках цветы и замирая от страха. Там, подойдя прямо к портье, я узнала, что пани Моника, к счастью, у себя в номере.
Не помню, как я попала на третий этаж и оказалась у ее дверей, так как по-прежнему умирала от страха. Не помню даже, постучала ли я или вошла в номер без стука. Во всяком случае, я снова находилась в номере пани Моники и снова чувствовала себя как в кино.
Пани Моника лежала на кровати — ну вылитая княгиня Монако. На ней был легкий шелковый халат, а на лице питательная косметическая маска. По виду упаковки я сразу догадалась, что маска из растительных препаратов фирмы «Хербапол». Не знала только, были это огурцы, ромашка, хвощ или черная смородина. В любом случае что-то в этом роде, ибо от маски исходил травяной аромат.
— Кто там? — спросила пани Моника, не открывая глаз.
— Это я, Девятка, если вы меня помните. Я принесла вам цветы.
— О! — удивилась она. — Мне показалось, горничная.
Я была уверена, что цветы произведут на нее впечатление, а она даже не удостоила меня взглядом. Тогда, многозначительно кашлянув, я добавила:
— И письмо тоже принесла.
— От кого?
— От одного весьма приличного типа.
— Странные эти мужчины! Ни о чем другом думать не могут.
— Правильно, — подхватила я, — чахнут от тоски и в знак своего поклонения присылают ярко-красные розы.
Я надеялась, что, по меньшей мере, она восхищенно вздохнет, но она с безразличным видом стала снимать с лица питательную маску.
— Они попросту смешны, — объявила наконец пани Моника, протяжно зевнув, и направилась в ванную комнату, точь-в-точь как мадам Помпадур в одной книжке, которую мама держала у себя под подушкой.
Я была уверена, что сейчас пани Моника искупается в молоке ослицы, ибо женщины ради сохранения красоты способны на что угодно.
— Прошу извинить, — донеслось до меня через приоткрытую дверь ванной, — я сейчас выйду.
Я только и ждала этого, будучи уверена, что «сейчас» продлится не менее получаса. Пусть она думает, что я спокойно наслаждаюсь ароматом ярко-красных роз. Я же тем временем начала обшаривать комнату, что не составляло большого труда. Все вещи были разбросаны, будто пани Моника сама хотела облегчить мне поиски. Шкаф открыт, чемодан открыт, даже пляжная сумка вывернута наизнанку. К сожалению, ни следа шляпы. Я заглянула еще в мусорную корзинку и под кресло. И все напрасно! Шляпа либо растворилась, либо ее вообще не было в комнате. Одним словом, поражение по всему фронту.
Зато я заметила нечто такое, что меня очень заинтересовало. Телеграмма! Она лежала на столике рядом с мелочью и пудреницей. Мне страшно хотелось ее прочитать, но бланк был свернут. Что делать? В одной руке у меня был букет, в другой — письмо. Тогда, положив букет и письмо на столик, я предусмотрительно огляделась. Кажется, ничто мне не угрожало. Правда, двери ванной были приоткрыты, но пани Моники я не видела. Наверно, она стояла возле умывальника, так как слышался шум вытекающей из крана воды.
И я сделала то, что делать не полагается. Развернув бланк, я прочитала телеграмму и не поверила своим глазам. Я перечитала телеграмму еще раз, но текст оставался прежним: НАЗВАНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ШЛЯПА ПОЛНАЯ ДОЖДЯ.
— Шляпа, полная дождя, — повторила я шепотом. Потрясение было столь сильным, что на мгновение я забыла, где нахожусь. И лишь услышав за спиной голос пани Моники, поняла, что я у нее в номере гостиницы.
— Кто тебе разрешил это читать? — Гневный голос пани Моники вряд ли был похож на голос княгини Монако или мадам Помпадур. Резким движением она вырвала из моих рук телеграмму. Мне хотелось провалиться сквозь землю либо раствориться в воздухе.
— Скажи, что ты здесь ищешь? — грубо потребовала она.
— Принесла цветы, — прошептала я.
Схватив цветы, пани Моника швырнула их мне под ноги.
— Забери все это! Передай этому пану, чтобы мне не надоедал, и убирайся отсюда!
Что мне, бедной, оставалось делать? Я убралась из номера — и убралась очень быстро — вместе с ярко-красными розами. Оставила в номере только письмо, чтобы пани Моника могла в утешение прочитать о том, как мужчины чахнут от тоски.
Кто обитает в развалинах?
Все это время пан Коленка и Мацек чахли на террасе, сгорая от любопытства. Выражение их лиц, когда я вернулась с розами в руках, никак не свидетельствовало об особой мудрости ожидавших.
— Ну как? — одновременно осведомились они.
— Осечка!
— Шляпы нет?
— Ни слуху ни духу.
Расстроенный пан коленка даже забыл протереть очки. Он повторял лишь:
— Это судьба, это судьба…
А Мацек брякнул:
— Я так и предполагал.
— Ты всегда только предполагаешь! — закричала я возмущенно.
— Не горячись, Девятка, — пытался успокоить меня пан Коленка, — это можно было предвидеть.
