— Чего же он нас с собой не взял?
— А что ему там с нами делать? Государство делить? Он там, мы здесь — каждый сам по себе.
— Ну и как же нам это?.. Чтобы охота, девушки и опахало с вином?..
— Да проще простого! — Рюм с маху вонзил в дощатый стол кинжал. — Ты же видишь, на чем они тут держатся. На страхе, Бонго, на нем, родимом. Вот и нечего выдумывать паровозы. Напугать их надо. Крепко напугать! Чтобы как следует уяснили: мы можем ВСЕ! И для начала кое-кого кончим. Да так, чтобы об этом услышал последний пацан. А после, сам увидишь, все выйдет само собой: и чин дадут, и власть, и землю, какую попросим.
— Как же они дадут по доброй воле?
— А так. Мы намекнем им, и они поймут. — Рюм зловеще подмигнул приятелю. — Дескать, мы те самые крутые парни, которые могут все, и лучше бы с нами дружить.
— А ты молодец, соображаешь! — Бонго с уважением рассмеялся. — С кого начнем?
Рюм с удобством откинулся на спинку стула, вытерев о платок жирные пальцы, погладил себя по животу. Своим приятелем он был вполне доволен. Бонго даже не понадобилось уговаривать. Он был готов к чему угодно и на что угодно. В голове Рюма, толкаясь и гомоня, громоздились царственные планы.
— Найдем с кого, Бонго, найдем…
* * *
— Талейран? — брови Макса изумленно выгнулись.
— Он самый. — Дювуа улыбнулся. — Это Франция, лейтенант, не забывай. И неполитиков здесь куда меньше, чем политиков.
— Что ты имеешь в виду?
— С нами играют. Это несомненно. Надо выяснить, в какие игры.
— Подожди! О ком ты говоришь? О сенаторе?
— И о нем тоже. — Дювуа поднял руку, изобразив некий загадочный знак. — Интрига — это кость. Умело обыграть ее — значит высосать хотя бы часть мозга. Поэтому все, кто оказывается вблизи, не мешкая впиваются в случай зубами, и… Начинается та самая игра, о которой я уже помянул.
— Так кто же все-таки с нами решился поиграть?
— Думаю, а вернее сказать, надеюсь, что таковых только трое, хотя могу и ошибаться. Во всяком случае, это бывший аббат и нынешний министр Франции мсье Талейран — раз. Во-вторых, сенатор Клеман собственной персоной, натура робкая; улыбчивая, но от того не менее коварная. И в-третьих, маэстро черных дел и лучший сыщик нации — Рене Савари. Так или иначе, но все трое либо знают, либо догадываются, кто мы и откуда. Не исключаю и участия в игре господина Фуше, хотя последний нынче в опале, но… нам хватит сверх головы и его талантливых ученичков: того же Савари, Франсуа Реаля и Шарля Дезмаре.
— Вот как!.. — Макс сцепил руки в замок. — И просветил их на этот счет, надо полагать, наш любезный друг Гершвин?
— В общем — да. Террорист шепнул пару слов сенатору, а тот, не сумев сдержаться, а может быть, понимая, что в одиночку ему с нами не сладить, поделился секретом с министром внешних дел. Ну а герцог де Ровиго, то бишь наш Савари, вынырнул на сцену как необходимый инструмент сыска. Шпионить, выслеживать и похищать — в этом Савари весьма поднаторел. Захват и расстрел герцога Энгиенского, массовая подделка австрийских банкнот в тысяча восемьсот девятом году и русских ассигнаций в тысяча восемьсот двенадцатом — это все дело рук красавчика Савари. Словом, мальчик, способный во всех отношениях. Недаром именно ему Бонапарт доверил тайную слежку за самим Фуше.
— Полиция внутри полиции?
— Точно. Своего рода контрразведка. Эти ребята тоже были далеко не глупцы, и методы их во многом напоминали наши. Организовавших покушение на проезжавшего по улице Сен-Никез Бонапарта вычислили по обыкновенной конской подкове.
— Не понял?
— От лошадей, запряженных в телегу с пороховыми бочками, понятное дело, мало что осталось, но сыскари обнаружили на мостовой уцелевшую подкову, а чуть позже нашли и кузнеца, ее ковавшего. Через мастерового добрались и до виновников взрыва. Словом, сказать тебе, как они нас вычислили?
Макс поднял голову.
— Ну?
— Очень и очень просто. По растянутым струнам антенны.
— Действительно, мимо «чаши» Кассиуса трудно проехать, но… значит, этот русский не лыком шит, если знает об антеннах циклического типа.
— Во всяком случае, он имел представление, как это должно выглядеть, и выдал сенатору довольно подробное описание. Поэтому, собственно, они и не утруждали себя изощренной слежкой. И тем же шуанам милостиво позволили подышать нам в затылок. Скорее всего им даже интересно было взглянуть на то, как мы вывернемся из этой передряги. Ну а когда мы вдруг исчезли из поля зрения, они попросту выдали армии сыщиков описание антенной конструкции, и нас вычислили уже на второй день.
— Замечательно… И что же им нужно от нас?
— А вот об этом и есть смысл поговорить особо. — В глазах Дювуа блеснули хитроватые огоньки. — Это шахматная партия, Макс! Каждый надеется выиграть, и каждому, я уверен, нужен свой выигрыш. Я не знаю, чега хочет сенатор, но, возможно, для него это только повод для более тесного сотрудничества с влиятельнейшим человеком нации. Талейран таковым, безусловно, является, и заглянуть ему в душу ой как не просто! Первый дипломат и первый вор императорского двора, богатейший из министров, улыбающийся и Наполеону, и англичанам одновременно. Его претензии, кстати, самые рациональные. Талейран хочет от нас самой малости… — Дювуа выдержал паузу. — А именно: знать ближайшее будущее державы — лет этак на тридцать-сорок.
— Дальновидный мальчуган! Молодец!..
— Вот и я о том же. Губа у него не дура, и по большому счету ему начихать на все наши цели. Он не заинтересован также и в технических секретах грядущего. Да и зачем? Здесь он богат и всемогущ. Наполеон по сию пору прислушивается к его советам больше, чем к советам Редерера и Годена. И при этом Талейран отлично понимает, что диктовать какие-либо условия людям из будущего — откровенна глупо. Поэтому он желает той небольшой малости, которой мы и в самом деле можем с ним поделиться. Так, по крайней мере, считает этот хитрец.
— А как считаешь ты?
— Мы и впрямь можем поторговаться. Тем более что в случае с Талейраном мы не очень рискуем. Этот человек всю свою жизнь прислуживал нескольким хозяевам одновременно. И с большим искусством, надо сказать! Талейран был точнейшим флюгером своего времени. И свое будущее он был способен предвидеть без всякой посторонней помощи.
— Его казнили?
— Да нет же! В том-то и дело, что нет! Этот тип более чем благополучно прожил семьдесят восемь лет. Ни голода, ни нищеты так и не познал. Его пощадила Директория, не тронула Республика, в нем нуждался император, и к нему с почтением относились короли. Эта лиса умудрялась уживаться со всеми, поэтому наши сведения не слишком его разочаруют. В любом случае он останется прежним. Другое дело, если бы подобного откровения от нас потребовал сам император или кто-нибудь из его маршалов. Не столь уж интересно знать, что лет через десять будешь расстрелян, как Иоахим Мюрат, или ядро вражеской пушки расплющит вашу грудь, как несчастному Ланну.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
