— Да. Я приехала вечером. Мне никогда раньше не доводилось бывать в Англии, и потому я целый день проболталась по городу. Боже, у меня просто отваливаются ноги! — Энни распахнула дорогое замшевое пальто и, нахмурившись, взглянула на свои красивые ноги под короткой юбкой.
— В таком случае им надо как можно быстрее отдохнуть! Идемте в бар
— Слов нет, как я рада! — продолжала Энни. — До чего же это здорово — встретить туг знакомого!
— Вы здесь одна?
— Да. Дон, — я имею в виду мужа, — настолько занят своими пароходами, ресторанами и прочими делами, что сам предложил мне на прошлой неделе в Лос-Анджелесе: «Энни, дорогая, почему бы тебе не смотаться куда-нибудь? Ведь впереди довольно тяжелый месяц». Сначала я подумала о Мехико, Палм-Спрингзе и тому подобных известных местах, которые обычно выбирают в подобных случаях. Но потом я вдруг вспомнила, что никогда не была в Лондоне. И вот я тут! — У входа в отель она весело кивнула швейцару и, все так же щебеча, прошла в сопровождении Сэма в холл. — Дон решил, что я сошла с ума: я же ведь никого не знаю в Англии. Но в том-то и заключалась моя идея: я хотела оказаться там, где нет привычных лиц! Где все другое!
— Надеюсь, я не испортил вам впечатления?
— Чем?
— Знакомым лицом...
— Да нет, что вы! Я сказала «привычных» и совсем не имела в виду знакомых. Ну а после одной лишь той короткой встречи у Джинни ваше лицо никоим образом не могло стать привычным.
— Все ясно. К месту отдыха ведет вон та лестница, — кивнул Сэм в сторону ступенек слева от них, по которым можно было подняться в американский бар «Савой».
Энни остановилась, не выпуская его руки из своей.
— Майор, — запинаясь произнесла она, — у меня чертовски устали ноги и затекла шея от постоянного смотрения вверх, а плечи буквально отваливаются от ремня этой проклятой сумки. И мне очень хотелось бы полежать.
— Понятно, — ответил Дивероу. — Перед вами совершенно бездумное, глупое существо. Говоря откровенно, я собирался сделать то же самое. Но свои бритвенные принадлежности я оставил в Швейцарии. — И он показал ей свою покупку.
— Здесь все так прекрасно!
— Я позвоню вам через час...
— Ну что ж... Да, а вы видели, сколько туалетов наверху? Они куда больше женских комнат Дона. Я хотела сказать, тех, что в его ресторанах. Здесь полно таких заведений. А в них огромные полотенца, настоящие махровые простынки! — Энни сжала ему руку и искренне улыбнулась.
— Раз так, тогда все в порядке...
— Да, еще одна вещь. Я жду вас. Мы закажем выпив. ку и по-настоящему расслабимся. Она направилась к лифту.
— Это весьма любезно с вашей стороны...
— Не стоит об этом! Джинни сказала нам, что вы ей звонили. Она явно опередила нас. Но сегодня моя очередь. Так вы говорите, что были в Женеве?
— Я сказал: в Швейцарии... Сэм насторожился.
— А разве Женева не Швейцария?
Номер Энни тоже выходил окнами на Темзу и тоже находился на шестом этаже, не более чем в пятидесяти футах от номера Сэма.
«А разве Женева не Швейцария?» Несколько мыслей пронеслись в мозгу Дивероу. Но он был слишком измучен, чтобы удержать их в голове. И впервые за все эти дни по-настоящему расслаблен, что также не позволило ему сосредоточить на них свое внимание.
Ее номер весьма походил на его. Те же высокие потолки с лепными украшениями, те же превосходно отполированная мебель, бюро и столы, картины, кресла и софа, которая оказала бы честь Парк-Бернету, каминные часы и лампы, не только не закрепленные, но и не имевшие вставленных в них пластмассовых бирок с указанием владельца. А из больших окон, завешенных великолепными шторами, открывался красивый вид на реку с огоньками маленьких судов, с возвышавшимися за ней зданиями и, конечно, мостом Ватерлоо.
Сэм, без ботинок, сидел на софе в гостиной, держа в руках бокал с выпивкой. По Би-Би-Си транслировали концерт Вивальди в исполнении оркестра Лондонской филармонии. Исходящее от камина тепло придавало комнате необыкновенный уют. И он подумал о том, что заслужил все это.
В проеме двери, ведущей в ванную комнату, показалась Энни. Рука Дивероу, несшая бокал к губам, замерла на полдороге. Она была одета — если, конечно, можно было в данном случае употребить это слово — в прозрачный пеньюар, который, оставляя слишком мало для воображения, мог бы свести с ума кого угодно. «Ниспадающие и тяжелые» груди, способные смутить любого, видящего их, буквально разрывали мягкую тонкую материю. Длинные русые волосы, небрежно спускаясь на плечи, обрамляли ее божественное личико. Под легкой, воздушной тканью четко вырисовывались стройные ноги.
Не говоря ни слова, Энни подняла руку и поманила Сэма пальцем. Он быстро встал с софы и направился к ней.
В огромной, облицованной кафелем ванной находился большой бассейн, наполненный теплой водой. Тысячи плавающих по поверхности пузырей пахли розами и весной.
Женщина подошла к Сэму и развязала ему галстук, затем, расстегнув рубашку и ремень, раздвинула «молнию» на брюках и спустила их на пол. Движением ног Сэм отбросил эту принадлежность своего туалета в сторону.
Опустив обе руки ему на талию, Энни сняла с него трусы, одновременно опускаясь на колени.
Сэм сел на край бассейна, и она стянула с его ног носки. А потом поддержала его за левую руку, пока он опускался в водоем, где сразу же скрылся под бурлящими белыми пузырьками.
Затем Энни встала и развязала находившийся у нее на шее желтый бант. Халат упал на покрывавший пол белый ковер.
Она была великолепна.
И она поспешила к Сэму.
— Ты хочешь спуститься вниз и что-нибудь перекусить? — спросила Энни из-под одеяла.
— Да, — ответил Сэм, тоже из-под одеяла.
— А ты знаешь, — сказала она, — мы проспали с тобой более трех часов, и сейчас уже почти полдесятого. — Она потянулась, и Сэм взглянул на нее. — Я предлагаю отправиться после обеда в какую-нибудь пивную.
— Как хочешь, — произнес Сэм, все еще наблюдая за ней.
Она теперь уже сидела, простыня упала с нее. «Ниспадающие и тяжелые» вызывающе смотрели на все, что находилось перед ними.
— Черт, — мягко и несколько смущенно проговорила Энни, глядя сверху вниз в лицо Сэму. — Кажется, я веду себя слишком навязчиво,
— «По-дружески» — более подходящее слово.
— Ты знаешь, что я имела в виду, — нагнулась она к нему и поцеловала его в оба глаза. — У тебя ведь могут быть и другие планы или, скажем, неотложные дела.
— Дел как таковых у меня нет, — ласково перебил ее Дивероу. — Так что я могу заниматься всем, чем мне заблагорассудится. Что же касается планов, то их легко изменить. В данный же момент я хочу лишь потакать своим капризам и наслаждаться жизнью.
— Звучит дьявольски сексуально!
— И это понятно!
— Спасибо!
— Это тебе спасибо!
Сэм обхватил ее нежную и прекрасную спину и прикрыл себя и Энни простынкой.
Через десять минут, — впрочем, сам Сэм, потеряв представление о времени, не сказал бы точно, как долго еще пробыл он вместе с Энни в ее апартаментах: десять минут или несколько часов, — они наконец приняли решение относительно дальнейшего распорядка дня.
Им и в самом деле уже пора было поесть, предварительно посмаковав виски со льдом, которое они потягивали небольшими глотками, сидя на заваленной подушками софе под двумя огромными банными полотенцами.
— Я бы сказал, что это сибаритство, — натянул себе на колени полотнище Сэм.
По радио звучало попурри из произведений Ноэла Коуарда. Дым от сигарет причудливо извивался в оранжевых отблесках камина. Горели всего две лампы. Гостиную пронизывала сказочная атмосфера.
— Под словом, «сибаритство» подразумевается эгоизм, — сказала Энни. — Мы же наслаждаемся вдвоем, так что об эгоизме не может быть и речи.
Сэм взглянул на нее. Четвертая жена Хаукинз вовсе не была идиоткой. Как, черт побери, он добился этого? Да и его ли в том заслуга?
— И все-таки, поверь мне, то, как мы наслаждаемся, и есть сибаритство.
— Пусть будет так, если тебе это угодно, улыбнулась она, ставя свой стакан на чайный столик.
— Впрочем, все это не столь уж важно. Но не пора ли нам одеться и пойти перекусить?
— Да, я буду готова через несколько секунд. — Она заметила на его лице вопросительное выражение. — Я не потрачу много времени. Однажды Мак сказал...
Она смутилась и замолчала.
— Говори, говори, — великодушно произнес Сзм. — Мне и в самом деле это интересно.
— Так вот, однажды он сказал, что если ты попытаешься слишком уж изменить свою внешность, то не поможешь себе ничем, но лишь запутаешься вконец. И что не следует делать ничего подобного до тех пор, пока для этого не появится чертовски веское основание. Если только ты действительно не нравишься сама себе. — Она выпростала из-под себя ноги и, обмотав полотенце вокруг своего тела, поднялась с кушетки. — А я сейчас, во-первых, не вижу никаких веских оснований менять свой облик, и, во-вторых, сама себе нравлюсь. Мак научил меня этому. И я довольна нами обоими.
