— Сто шестьдесят пять на восемьдесят восемь, — нахмурилась Парминдер. — Это много, Тесса, очень много.
Изящная и точная в каждом своём движении, она распечатала одноразовый шприц, распрямила бледную, в пигментных пятнах руку Тессы и ввела иглу в сгиб локтя.
— Завтра вечером повезу Стюарта в Ярвил, — сообщила Тесса, глядя в потолок. — Надо костюм купить, а то ему на похороны идти не в чем. Явится в джинсах, так Колин его просто убьёт.
Тесса пыталась отвлечься от мистической тёмной жидкости, набиравшейся в пластмассовый цилиндрик. Она боялась, как бы эта жидкость её не выдала, как бы не указала на что-нибудь плохое; все съеденные шоколадки и кексы могли аукнуться предательским уровнем сахара.
Она с грустью подумала, что отказаться от шоколада было бы куда проще, будь её жизнь хоть чуточку спокойнее. А притом что она, считай, всё своё время посвящала чужим бедам, не грех было заесть их кексом. Наблюдая, как Парминдер помечает этикетками пробирки с её кровью, Тесса нечаянно понадеялась, втайне от мужа и подруги, что Говард Моллисон настоит на своём и не допустит выборов.
V
Саймон Прайс ежедневно выходил из дверей ярвилской типографии ровно в семнадцать ноль-ноль. Отработал своё — и баста; у него как-никак есть дом на горке, там чистота, свежий воздух, никакого тебе лязга и грохота. Даже минутная задержка после смены (хоть Саймон и дорос до заведующего производством, он по-прежнему мыслил понятиями своего ученичества) означала бы, что тебя нигде не ждут или, ещё того хуже, что ты прогибаешься перед начальством.
Впрочем, сегодня ему ещё предстояло сделать небольшой крюк. На стоянке его поджидал вечно жующий жвачку водитель автопогрузчика, вызвавшийся поехать вместе с ним на машине, чтобы в потёмках указать ему адресок в Филдсе, — к слову, путь лежал мимо дома, где прошло детство Саймона. Он сто лет там не бывал: мать умерла, а отца он не видел с четырнадцати лет и понятия не имел, где его носит. Саймон даже расстроился и пал духом, когда увидел, что в их старом доме одно окошко заколочено досками, а кругом трава по колено. Мать-то за домом ой как следила.
Парнишка-водитель посоветовал ему припарковаться в конце Фоули-роуд и направился к самой неприглядной хибаре. При свете ближайшего фонаря Саймону даже показалось, что под нижним окном громоздится куча мусора. Тут у него закрались сомнения: не прокололся ли он, приехав за ворованным компьютером на своей машине? Нынче всюду понатыканы камеры слежения: у кого гопницкий вид, у кого на голове капюшон — тут же на заметку. Но ни одной камеры он вокруг не заметил; похоже, никто его не видел, если не считать какой-то бабёнки, в открытую глазевшей на него из квадратного оконца казённого вида. Саймон бросил на неё недобрый взгляд, но она только затянулась сигаретой; он в негодовании прикрыл лицо рукой и уставился в лобовое стекло.
Его знакомец уже выходил из хибары, слегка пошатываясь под тяжестью запакованного компьютера. У него за спиной Саймон разглядел девчонку с мальцом, жавшимся к её ногам; она тут же отступила в темноту и утащила с собой мальчишку.
Любитель жвачки был уже рядом; движок завёлся с полоборота.
— Аккуратно. — Саймон открыл заднюю дверь. — Ставь.
Парнишка опустил коробку на ещё тёплое сиденье. Саймон хотел было её вскрыть и удостовериться, что деньги не зря плачены, но ещё сильнее задёргался из-за своей неосмотрительности. Он довольствовался тем, что ткнул коробку кулаком: тяжёлая, с места не сдвинешь; задерживаться не было смысла.
— Обратно ты сам, лады? — окликнул он парнишку, готовясь сорваться с места.
— Может, подбросите хотя бы до гостиницы «Крэннок»?
— Извини, брат, мне в другую сторону, — сказал Саймон. — Бывай.
Он нажал на газ. Глянув в зеркало заднего вида, он заметил, что парень кипит от ярости: с его губ определённо слетело «фак». Но Саймону было плевать. Он спешил убраться подальше, чтобы его номера не попали на зернистую чёрно-белую плёнку, какую что ни день крутили в новостях.
Через десять минут машина въехала на окружную, но Саймон, даже оставив позади Ярвил, свернув с автострады и преодолев подъём в направлении разрушенного аббатства, не мог успокоиться; вопреки обыкновению его не радовали ни вечерняя панорама, ни вид собственного дома, лоскутком белеющего на противоположном склоне, за лощиной, в которой лежал Пэгфорд.
Вернувшись с работы, Рут за десять минут приготовила поесть и уже накрывала на стол, когда Саймон втащил в дом компьютер. В Хиллтоп-Хаусе спать ложились рано, как того требовал глава семьи. Восторженные ахи и охи Рут сильно раздосадовали Саймона. Где ей понять, что он претерпел; где ей понять, что дёшево просто так не бывает. Рут чувствовала, что муж на взводе, а значит, того и гляди взорвётся. Предотвратить скандал можно было только одним известным ей способом: оживлённо щебетать о работе и надеяться, что попавшая в желудок домашняя еда смягчит его нрав, а новых поводов для злости не добавится.
Ровно в восемнадцать часов, после того как Саймон открыл коробку и не нашёл внутри никакой технической документации, семья села за стол. Эндрю понимал, что мать психует: она несла какую-то бессвязную чушь со знакомыми притворно-весёлыми нотками в голосе. Годы ничему её не научили: ей всё ещё верилось, что отец не станет разрушать доброжелательную атмосферу. Эндрю ел мясную запеканку (Рут готовила её сама и держала в морозильнике, чтобы в будние дни побыстрее подать на стол) и старался не встречаться глазами с отцом. У него были более увлекательные предметы для размышлений. Перед лабораторкой по биологии он столкнулся в коридоре с Гайей, и та сказала ему «привет», сказала на автомате, походя, и во время урока не удостоила его взглядом.
Эндрю не отказался бы получше узнать, что представляют собой девчонки; он с ними никогда не общался и не понимал, как у них работают мозги. Зияющий пробел в знаниях не играл никакой роли, пока в школьный автобус впервые не вошла Гайя. У Эндрю проснулся острый, как игла, человеческий интерес, не имевший ничего общего с размытым и безадресным влечением, которое зрело в нём уже не один год: он видел, как у одноклассниц набухают груди и как под белыми форменными блузками появляются лямки от бюстгальтеров; с брезгливым любопытством задумывался он и о природе месячных. К Пупсу изредка приезжали погостить двоюродные сёстры. Однажды, зайдя в туалет, когда оттуда вышла самая симпатичная из этих девочек, Эндрю заметил на полу возле мусорного контейнера прозрачную обёртку от гигиенической прокладки. Это осязаемое, физическое доказательство месячных у находящейся рядом девочки было для тринадцатилетнего Эндрю сродни зрелищу редкой кометы. У него хватило ума не рассказывать об этом волнующем открытии Пупсу. Одними ногтями он поднял с пола обёртку, тут же выбросил её в контейнер и с небывалым усердием вымыл руки.
Немало времени Эндрю проводил на страничке Гайи в «Фейсбуке». Перед этой страничкой он благоговел ещё сильнее, чем перед самой Гайей. Он мог часами разглядывать фотографии её столичных знакомых. Она явилась из другого мира: в друзьях у неё были азиаты, чернокожие, а фамилии — язык сломаешь. Ему в память врезалась её фотография в купальнике и ещё одна, где она льнула к смазливому парню кофейного цвета. У того на чистейшем лице пробивалась реальная щетина. На основании прочитанного Эндрю сделал вывод, что этому типу восемнадцать лет и зовут его Марко де Лука. Сосредоточенно, как дешифровщик, Эндрю изучил их переписку вдоль и поперёк, но не нашёл явных указаний на серьёзные отношения.
Сидеть в «Фейсбуке» было стрёмно, потому что Саймон, который имел самые смутные представления об интернете и нутром восставал против той единственной сферы жизни, где его сыновья чувствовали себя свободнее и увереннее, чем он, взял привычку врываться к ним в комнаты, чтобы проверить, чем они занимаются. По заверениям Саймона, он следил, чтобы сыновья не вводили его в расход, но Эндрю понимал, что отец просто хочет показать свою власть, а потому всё время держал курсор на крестике, чтобы в любую секунду закрыть страничку Гайи.
Рут перескакивала с одной темы на другую в тщетной попытке разговорить Саймона, вывести его из мрачности.
— Ой, — воскликнула она, — чуть не забыла, Саймон: я же сегодня разговаривала с Ширли — как раз о том, что ты собираешься баллотироваться в совет.
От этих слов Эндрю вздрогнул, как от удара.
— Ты собираешься баллотироваться? — вырвалось у него.
Саймон медленно поднял брови. На щеке дёрнулся мускул.
— А ты против? — угрожающе спросил он.
— Нет, — солгал Эндрю.
«Обалдел, что ли? Ты? Лезешь на выборы? Охренеть».
— Сдается мне, ты против. — Саймон сверлил его гла зами.
— Нет, — повторил Эндрю, опуская взгляд в тарелку.
