Особенно грешили расстрелами не окопники, а штабная челядь. Тех же румын надо было по дороге в плен от «героев второго эшелона» охранять. Те любили по безоружным пострелять. Немцы всегда знали, кто стоит на передовой перед ними. Если знали, что перед ними штрафники, то дрались с нами более стойко и ожесточенно. Мы сами создавали себе это «удовольствие» благодаря своему отношению к пленным. Все эти россказни, что у немцев поджилки тряслись при виде атакующей штрафной роты, не имеют под собой никакой основы. Немцам было глубоко плевать, кто на них идет в атаку. Психологически, наверное, немцам было тяжело воевать против штрафных офицерских батальонов: слишком велико желание штрафбатовцев искупить кровью свои «грехи» перед Родиной. Но воевали немцы толково, умело и храбро, как ни тяжело это признавать.
— Как освобождались штрафники, не получившие ранения в боях? Заседал трибунал для принятия решения об освобождении от наказания или их дела рассматривал кто-то другой?
— Командир роты имел право отменить наказание за героизм даже тем бойцам, у которых не истек срок пребывания в роте, указанный в приговоре… А на деле происходило так… После нескольких операций у нас осталось около двух десятков бойцов. Не ранены, но в боях участвовали, и мы с полным основанием передаем их в соседний стрелковый полк. Все бумаги с гербовой печатью заполняются на месте и выдаются солдатам. В штаб идет только список «искупивших и проявивших» за подписью командира. Солдаты сдают оружие и — «здравствуй вновь, Красная Армия». Они получат оружие в своих новых подразделениях. Никаких заседаний трибуналов или консультаций с особистами. До последнего солдата мы не воевали. Далее, кто из постоянного состава оставался живой, возвращался в армейский запасной полк в ожидании очередного эшелона с «уголовным пополнением». Привозят «каторжан», подписываем акт «о приемке», личный состав строится, и мы выходим к роте, командиры представляются, каждый в отдельности. Потом строем в расположение роты. Штрафники получали оружие уже непосредственно у нас. Получали обмундирование, распределялись по взводам. Все достаточно прозаично. Никто не ездил в тыл набирать штрафников.
— Отличался ли национальный состав штрафных рот от обычных стрелковых?
— Нацменов было меньше, чем в стрелковых подразделениях. В основном у нас были славяне. Евреев среди солдат штрафной роты практически не было. За восемь месяцев моего пребывания в роте — на войне это очень большой срок — попался только один еврей, и меня немедленно позвали на него посмотреть. Это был портной из Прибалтики, и он не выглядел удрученным или несчастным. У евреев высоко развито чувство долга, если и попадали в штрафную, то только случайно или за какую-нибудь мелочь. Ну и командир-антисемит мог «упечь» в штрафную. И такое бывало… Хотя Семен Ария в своих воспоминаниях упоминает нескольких евреев, своих товарищей по штрафной роте. На войне никогда не знаешь, где окажешься завтра. Как в поговорке: «В земле сырой, в роте штрафной или в разведке полковой». Среди офицеров моей роты было трое украинцев и четверо русских.
Зато соседней штрафной ротой командовал еврей Левка Корсунский, с манерами одессита Мишки-Япончика. Явившись в тихую минуту к нам в гости на шикарном трофейном фаэтоне, запряженном парой красавцев-коней, он снял с левой руки шикарные швейцарские часы и бросил налево, снял с правой и бросил направо. Это был жест! Современному человеку трудно объяснить. Часы были предметом постоянного вожделения и нередко служили наградой. Не знавшие ни слова по-немецки, наши солдаты быстро научились произносить: «Вифиль из ди ур». Ничего не подозревающий немецкий обыватель охотно доставал карманные часы, и они немедленно перекочевывали в карман к воину-победителю.
После войны долго разыскивал Корсунского и Тещина, но безуспешно. Как сложилась их судьба? Живы ли?
— Доводилось ли вам после войны встретиться с кем-нибудь из бывших штрафников вашей роты?
— После Победы я некоторое время служил в Вентспилсе. Однажды утром навстречу попалась группа моряков. Надо сказать, что отношения с моряками были непростыми и не всегда мирными. Один из моряков неожиданно кинулся ко мне и стал душить. Ввиду численного превосходства сопротивляться было бесполезно, оставалось лишь покорно ждать своей участи. Четверо других моряков стояли в стороне и почему-то улыбались. Прежде чем я понял, что моей драгоценной жизни — особенно после войны — ничего не угрожает, мои новые, только накануне тщательно прилаженные погоны оказались безнадежно смяты. Это был наш бывший штрафник, ныне командир морского «охотника», отбывший штраф, по ранению или по сроку — не вспомнить. О свободе передвижения говорить уже не приходилось. Я был «взят под белы руки», и наша живописная группа — я в зеленом, остальные в черном — поволокла меня на пирс. Корабли стояли на другой стороне Венты. Один из моряков встал на скамейку и стал размахивать руками. Я понял — флажковая сигнальная азбука. С корабля заметили, что-то «написали» в ответ, быстро спустили шлюпку, и вскоре мы все очутились в тесном кубрике. Стол был уже накрыт. Дальнейшее вспоминается смутно…
— Были ли в вашей штрафной роте случаи насилия или грабежей мирного населения?
— Моя рота заканчивала войну в Прибалтике, а тогда эта земля уже считалась советской территорией, а литовцы и латыши были уже соответственно советскими гражданами. По этой причине наша «блатная компания» вела себя относительно пристойно. По закону военного времени за бандитизм предусматривался расстрел на месте. Жить хотели все. Но был один позорный инцидент, запятнавший нашу роту. В самом конце войны наш штрафник, грузин по фамилии Миладзе, изнасиловал несколько женщин в ближайших к месту дислокации роты хуторах. Поймали его уже после 9 Мая, и вместо вполне заслуженной «высшей меры» он получил всего восемь лет тюрьмы. А надо было к стенке поставить!
— Допустим, штрафник искупил вину кровью и вернулся в обычную войсковую часть. Влиял ли факт его пребывания в штрафных подразделениях на дальнейшую карьеру или награждения?
— Возвращали обычно с понижением в должности, а иногда и в звании. Немало бывших офицеров-штрафников в конце войны командовали батальонами и полками. Я таких двоих знал лично. В наградах за последующие боевые достижения, как правило, ограничивали. В штабных канцеляриях перестраховщиков хватало всегда. Я слышал только о двух бывших штрафниках, получивших впоследствии звание Героя Советского Союза. Это Карпов и командир саперного батальона из нашей 51-й армии Иосиф Серпер. Оба получили звание Героя, если я не ошибаюсь, только после третьего представления к Звезде Героя. Был еще, кажется, сержант-артиллерист, тоже Герой Союза, успевший в свое время повоевать в штрафной роте. Возможно, таких людей было немало. Я не обладаю полной информацией по этому вопросу. Одно знаю точно, что в официальных источниках эта тема никогда не затрагивалась.
