не оглядываясь. Увидев её лицо, охранники поздоровались с нею сдержанно. Попросили предъявить пропуск. У них был строгий приказ директора не впускать без пропуска никого, включая даже его любимую секретаршу.
Быстро переодевшись, Света начала мыть полы. Ей до смерти не хотелось, чтоб с ней здоровались, спрашивали о чём-то. Но все, конечно же, это делали, а иные, в том числе сам Корней Митрофанович, дружелюбно хлопали и трепали. Малютин, не в пример им, приветствовал её холодно.
– Прости, что я вчера убежала, – сказала Света, опустив тряпку в ведро, – я очень трусливая. Боюсь крови.
– Да у этих козлов вместо крови – водка, – проговорил Ромео, почёсывая ногтями лоб в напрасной попытке скрыть синеву под глазом, – а чтоб мою кровь увидеть, таких не двое надо, а шестеро!
– Ах, Кирилл! Ты – весь в своей роли. Только Джульетта бегает не к тебе, а ко мне. Не знаешь, с чем это связано?
– С трясущимися руками у акушерки, – сказал Кирилл и ушёл в гримёрку.
Кончив работу, Света осталась на репетицию. Она села рядом с Маринкой, раскрыла томик Шекспира. Никто на это не среагировал. Все привыкли. Виктор Эмильевич был в отъезде, и в связи с этим на репетиции отрабатывался ряд сцен, не связанных с танцами. В их число входил плач леди Капулетти над телом дочери. Режиссёр остался очень доволен Тамарой. Она, действительно, раздирала себе лицо и каталась по полу достоверно, но секретарша директора, Вероника, сидевшая перед сценой с вытянутыми ногами в чёрных колготках, громко не поняла, почему леди Капулетти воет вполглотки – гораздо тише, чем над Тибальдом, который был всего лишь её племянником.
– Здесь должна быть и моя реплика, – объяснил Кремнёв, игравший отца, – для того, чтоб переорать Тамару, орущую во всю мощь, нужен стадионный динамик. А на него директор денег не выделит, даже если ты попросишь его об этом столь же громкими звуками.
– Пусть она от горя лишится чувств на одну минуту, – не унялась секретарша, – и ты спокойно произнесёшь свою реплику.
– Вероника, Шекспир в соавторах не нуждается, как и я – в советчиках, – осадил фантазию обладательницы роскошных ног Корней Митрофанович, – Продолжаем!
Не тут-то было. Тело Джульетты, не поднимаясь из гроба с белыми рюшками, изъявило желание высказаться по сути, против чего режиссёр обычно не возражал. Чёрт дёрнул его кивнуть и на этот раз, и мадемуазель Капулетти стала высказываться. Карина сочла идею своей лучшей подруженции, Вероники, оригинальной и гениальной. Немедленно разгорелся спор. Тамара, считавшая Веронику конченой дурой, лишаться чувств не желала. Кремнёв её убеждал, что это действительно, неплохая мысль. Олег Журов, игравший брата Лоренцо, был с ним согласен. Тибальд, Ромео, Бенволио и Меркуцио, соответственно – Янушевский, Малютин, Горин и Атабеков, были Маринкой отпущены покурить. Даша и Эльвира, к всеобщему удивлению, оказались по разные стороны баррикад и были готовы к драке. Ася и Соня также сцепились между собой. Какой точки зрения придерживалась Волненко, понять было невозможно, хотя она орала громче всех остальных. Почти столь же громким был крик Маринки, державшей сторону режиссёра. Сам он молчал несколько минут. Потом вдруг поднялся и объявил:
– Перерыв! Через три минуты ни одного постороннего в зале быть не должно.
– Вы это меня имели в виду, Корней Митрофанович? – изогнула бровь Вероника, – так вы уж прямо скажите, если меня!
Корней Митрофанович молча вышел. Света осталась и попыталась как-нибудь спрятаться за раскрытой книжкой, но наблюдательная Маринка шепнула ей, что сегодня лучше не нарываться. Из груди Светы вырвался вздох, который услышал только Шекспир. Благодушный князь, Юрий Серафимович, бормоча неловкие извинения и ещё менее удачные комплименты, под руку проводил её до фойе. Там она легла на диванчик, сунув Шекспира под голову, и мгновенно крепко уснула.
Спустя четыре часа девочки позвали её пить кофе в свою гримёрку. Все они были вымотаны физически и морально. Сидели бледные, неподвижные. Соня плакала. Но никто, включая Карину, над ней не иронизировал, потому что слёзы просились из глаз у всех.
– Мне ещё сегодня работать, – хрипло проговорила Тамара, стиснув руками голову, – это что, вообще, такое?
– И мне ещё сегодня работать, – ныла Волненко, – всю ночь! С продюсером! Ему семьдесят!
– Ну, и радуйся, – раздражённо вымолвила Карина, – он в любом случае будет счастлив.
– Вот уж не думаю, что он будет счастлив, если я блевану ему прямо в рожу его поганую! Для того, чтоб этого не случилось, мне нужно будет напрячь все силы. А где их взять? Их у меня нет! Корней Митрофанович вывернул меня наизнанку! И наплевал мне в душу! Он просто мразь! И скотина!
– Так пусть же эта скотина отдрючит ту, семидесятилетнюю, – предложила Эля, – та возражать не будет. В семьдесят лет приятнее наклониться, чем наклонить.
Шутка никого не развеселила. Света включила чайник и приготовила кофе всем. Эля и Тамара её поблагодарили.
– Что, нашла Ритка для нас какие-нибудь варианты? – осведомилась Волненко, взяв у неё огромную свою кружку.
– Вряд ли, я думаю. Ей сейчас не до этого.
Лицо Аньки отобразило крайнее удивление.
– Я не въехала! Что значит – не до этого? Мы ведь ей русским языком объяснили, что дело срочное! Ей так сложно взять свой мобильник и набрать номер?
– Анька, заткнись, – утирая нос, прохлюпала Соня, – она тебе ничего не пообещала!
– Она меня приняла! – взревела Волненко, – ей что, была непонятна цель моего визита? Как бы не так! Она ведь не идиотка! Тамаре быстренько нашлось место! А мы с тобой, которые её младше на десять лет, можем идти на …?
Тамара даже и не взглянула на говорившую, но сказала, что да, пора, продюсер наверняка уже жрёт виагру. Эля, откинув голову, засмеялась с явным усилием. Даша вторила ей. Тут же к ним примкнули Карина с Асей, которым Анькины крики были сейчас хуже зубной боли. Анька их всех окинула страшным взглядом. Когда никто особо не испугался, она втянула в себя достаточный объём воздуха для словесного урагана, который мог привести к большой катастрофе.
– Её хотели убить! – воскликнула Света, – ударили ножом в грудь! Потом чуть не застрелили в лесу!
После этих слов даже слёзы Сони остановились, что было менее представимо, чем моментальная остановка скорого поезда. Воцарилась мёртвая тишина. Она продолжалась почти целую минуту.
– Ударили ножом в грудь? – повторила Анька, поставив кружку, – ты шутишь?
– Какие шутки? Мобильник пробит насквозь! Он был у неё в кармане! Потом за ней гонялся чёрный «Ниссан» по Главной аллее!
– И не догнал?
– Ещё как догнал! Поэтому от него хер чего осталось! Ведь на её «девятке» – фаркоп! Ну, эта штуковина для прицепа…
– Знаю, не дура! Давай, рассказывай по порядку.
Света в пяти – шести предложениях рассказала всё, умолчав только о Светенкове. Впрочем, о нём она знала мало. Можно сказать, что и ничего. Маленький
