— Да-да, что вам еще? Что надо? — крикнул Левенталь.
Олби постучал, Левенталь распахнул дверь, увидел, как он поднимает руку, чтоб постучать снова.
— В чем дело?
— Мне надо вас видеть.
— Ну так вы меня видите. — И он взялся за дверь, но Олби быстро выдвинул голову вперед с печальным укором, без злобы глядя на Левенталя.
— Несправедливо, — сказал он. — Я-то набираюсь храбрости, чтоб к вам прийти. Чуть не целый день готовился.
— Что-то новенькое состряпали.
Лицо Олби было серьезно. Чертики безумия, плясавшие обычно в улыбке, теперь совершенно отсутствовали.
— Недавно… на той неделе… я кое к чему подошел. Хотел кое-что с вами обсудить.
— Я вашими дискуссиями сыт по горло. Сейчас их просто не выдержу. Уже первый час.
— Да, поздно, знаю, — согласился Олби. — Но нам надо было обмозговать кое-что важное. Мы отвлеклись от темы.
— Это вы отвлеклись, — отрезал Левенталь. — Я и не вовлекался.
— A-а, я вас, кажется, понял. Ну, мало ли что я говорил, я же не переходил на личности. Вы не подумайте…
— Что? Значит, это все была теория, сплошная теория? — сказал Левенталь едко.
— Ну, отчасти. Отчасти я просто шутил, — вымучил из себя Олби. — Закоренелая привычка. Знаю, нехорошо.
— Простите, но я вас не понимаю. Наверно, я и Эмерсона не понимаю. Одно к одному.
— Пожалуйста… — начал Олби уныло.
Площадка затихла под смутными переборками слухового окна, под грязным стеклом.
— Всё вы не так понимаете, — заключил он.
— А как прикажете понимать?
— Вам бы следовало соображать, что я не совсем… — он запнулся, — не совсем владею собой…
От косых теней его бледное плотное лицо растекалось. Круги под глазами Левенталю напомнили пятна на яблоке-падалице.
— …Я чего-то не схватываю. Я не собираюсь оправдываться. Но вы не поверите, как я…
— Ну, в наше время чему только не поверишь. — И Левенталь хохотнул коротко, тускло.
Под печальным взглядом Олби он оборвал свой смех. Тот, вздернув брови, вспахивал пятерней свои белесые грязные патлы, и Левенталь про себя отмечал в этом все то же актерство. Но вдруг он ощутил странную близость Олби — лица, тела, как тогда, в зоопарке, напало, когда почудилось, что вот он стоит вплоть за спиной у Олби, с микроскопической точностью видит все его поры, морщины, малейшие волоски, вдыхает его запах. И вот опять. Он буквально чувствовал на себе этот вес не своего тела, и как его облегает одежда. И лицо, дряблое на щеках, твердое на лбу и на подбородке, стало вдруг непереносимо, до жути отчетливо; и опознающий взгляд, который держал на нем Олби, был точная копия собственного его взгляда. Никакого сомнения. Но он же помнил, что Олби его ненавидит, и эта мысль — хоть смазанная слегка странным ощущением близости, буквально ощущением, — не отпускала его. Грузный, незыблемый, он не двигался, стоя у двери, как не двигался наверху световой люк.
— Вы меня не впустите? — Олби сказал наконец.
— А зачем?
— Мне надо с вами поговорить.
— Я нам уже сказал, поздно.
— Это вам поздно, а мне все равно, который час. Вы мне обещали помочь.
— Я не собираюсь сейчас обсуждать ваше будущее. Уходите.
— Тут не будущее, тут настоящее.
Левенталь почувствовал, что вот-вот он даст слабину. «Неужели я забуду все, что он мне наплел, и как я разозлился, всю эту дрянь, это безобразие?» — спрашивал он себя. Да, действительно, оскорбление было уже не так остро; от собственных угрызений не стало острей. И было душно на лестнице, как в палате у Микки. До безумия хотелось глотнуть свежего воздуха. Глаза у него устали, их жгло, и все остальные чувства теснила, заслоняла духота.
— Настоящее? — он отозвался эхом.
— Ну да, вы можете войти к себе, выключить свет, и на боковую, — сказал Олби. — Вам хорошо. А мне некуда деться. Уже несколько ночей. Меня выперли.
Левенталь молча его разглядывал. Потом посторонился:
— Ладно, заходите.
Пропустил Олби впереди себя в гостиную, показал на стул. А сам подошел к окну, высунул голову и, глядя на красноватую, темную, мутную улицу, длинно, жадно вдохнул. Потом сел на скрипучую постель. Ее уж неделю не застилали, бумаги, картонные загогулины, которые кладут в прачечной под воротнички, валялись по всей комнате. Кладя ногу на ногу, Олби поддернул обвисшую, замызганную штанину. Как-никак джентльмен. И скрестил на коленке пальцы.
— Так, давайте сначала. Что такое, почему вас выгнали? Где вы были — в гостинице, снимали комнату?
— В меблирашке. Хозяин конфисковал мое имущество. Там, конечно, особенно не разживешься. — На секунду в углы рта скользнула улыбка, тут же погасла. — Но тем не менее.
— За неуплату?
— Да.
— И сколько это?
— Понятия не имею, сколько я ему задолжал. Им, верней. Там еще баба. Она его накрутила. Такие Пунты. Немецкая парочка. Толстая старуха беззубая. Племянник портовый грузчик. Он-то как раз ничего. Старуха вонючая виновата. Это все она. Старики, старухи особенно — самые вредные. Им повезло, и пусть все летит ко всем чертям.
— Повезло? О чем вы?
— Жить так долго. Продраться. Выпала долгая жизнь, — сказал Олби. — Преодолели все трудности. Богатые бедным хамят по той же причине. Ветераны новобранцам. И тэ дэ и тэ пэ. Сами знаете…
— Сколько вы им задолжали? Десять долларов, двадцать?.. — не выдержав, перебил Левенталь.
— Скорей сорок — пятьдесят. Честно вам сказать, я сам не знаю. Что-то я им подкидывал время от времени. Не знаю. Но меньше, чем они говорят, это уж точно.
— Они вам что — не сказали?
— Не помню.
— Да ладно вам!
Олби молчал.
— Но может, вы пойдете им заплатите хоть что-нибудь? Если сорок долларов, то такими деньгами я не располагаю, но хоть что-нибудь?..
— Нет уж, спасибо, там все провоняло. Извините, но эта миссис Пунт — не выношу такой неопрятности.
— О, но вы-то уж образцовый жилец.
— Не худший.
— Ах, простите, забыл, вы же аристократ. — Опять Левенталь коротко хохотнул.
Олби на него посмотрел просто, без тени упрека.
— Ну ладно, и где же вы ночевали?
— К счастью, погода была хорошая. Спал на улице. Под звездами. Мог бы в ночлежку пойти или в миссию. Если бы зарядили дожди, и пошел бы. Временно богомольцем бы заделался. Но погода была хорошая.
— Не понимаю, как вы могли довести до такого. Если вы мне правду рассказываете.
— Если бы я рассказал вам всю правду, вы бы, пожалуй, и не поверили, так что я отражаю только часть. Схематично. Да, наверно, нельзя было до этого допускать. На той неделе я говорил себе, что надо поскорей начать как-то действовать, но почему-то так и не собрался с духом, а тут Пунт меня и выпер, так что изволите видеть. — И вывернул ладонь, как бы представляясь. — При таком видочке ныряльщик жемчуга — единственная работа, на какую могу рассчитывать.
— Сколько вам денег жена оставила? — брякнул вдруг Левенталь.
Олби покраснел. Отрезал:
— А вам какое дело?
— Послушайте, но что-то вы могли с ними сделать, чем взять и профукать.
— Не Бог знает сколько, небольшая страховая сумма… — Он помялся, потом добавил: — Я что, обязан перед вами отчитываться?
— Нет, не обязаны. Но я тоже вам ничем не обязан.
Олби с этим не согласился, выразив свой протест исключительно пожатием плеч. Потом он долго разглядывал Левенталя.
— У меня имелись свои причины, — он сказал. — Я был в специфическом состоянии, я решил соскочить с этой карусели. Вот ваша жена, например, в отъезде. А если бы она погибла в аварии? Тогда вы и были бы вправе задавать мне такие вопросы.
— Идиот! — сказал Левенталь.
— Просто я говорю, что мы с вами в неравном положении. Подождем, пока будем в равном.
— Не дай Бог!
— Ну конечно. Никто не каркает. Но аварии случаются. Вы должны это понимать.
— Послушайте, — сказал Левенталь. — Вам уже сказано. Я ничего вам не должен. Но несколько баксов я вам подкину. Идите в свою меблирашку или в гостиницу.
— Я не могу вернуться. Это невозможно. Я не могу звонить Пунтам в дверь посреди ночи. И у них там кто-то еще завелся. Потому меня и вытурили. И в какой гостинице меня примут? В таком виде? Налегке? Или вы мне ночлежку рекомендуете?
— Ладно, — сказал Левенталь. — Зачем играть в прятки? Я вижу, вы решили сегодня ночевать у меня. Я это сразу понял.
— У вас есть что-то еще на примете?
— Вы прямо набиваетесь в гости. Уже второй час, знаете вы это?
Олби не отвечал.
— Вы себя так вели, что я мог бы вас просто вышвырнуть вон. Да если бы вы сами хоть наполовину верили в то, что тут наболтали, вы бы не захотели оставаться со мной под одной крышей. Шут гороховый.
— Ну почему, у вас же целая квартира на одного. Можете меня приютить. — Олби преспокойно улыбался. — Я вас не стесню. Но если вы желаете по всем правилам…
