— А до сентября десять раз успеют позабыть.
— Зато в лагере будем вместе. Я начну волю закалять.
— Чью?
— Свою, конечно. А хочешь, и тобой займусь. Хочешь?
— Посмотрим, — уклончиво ответил Костик. — Может, мне это не по силам.
— Подумаешь! Люди потрудней вещи делают. Взять хоть космонавтов. Представляешь, сколько им приходится работать над собой?
— Они, по крайней мере, знают, что в космос полетят, а мы…
— А почему бы нам не полететь? Чем мы хуже? — У Марцина родилась новая идея, и он стал ее развивать: — Приносят в один прекрасный день газету, а там во всю страницу — наши фотографии и подпись: «Герои-космонавты, Костик… нет, Константин Пшегонь и Марцин Солянский, высадились на Луне».
— На Луне никакой растительности нет, — сказал Костик, но глаза у него блеснули: проект явно его заинтересовал.
— Не беспокойся! Специалистов доставим туда, хотя бы нашу биологичку, и она на месте решит, какой там нужен компост и прочее. Главное, полететь, правда?
— Ага…
— Значит, начинаем работать над собой?
— Ладно. Только сперва обсудим, что и как, а то без подготовки недолго и ноги протянуть.
— Ты прав. Сразу себя не переделаешь, надо знать, с чего начинать, и тогда уж действовать наверняка.
— А ты с чего думаешь начать?
— С чего? Ну с выдержки, например. Выдержка — это вроде упрямства, верно? Скажешь себе: сделаю то-то и то-то, и хоть лопни, но сделай.
— По-моему, это и есть сильная воля.
— Согласен. Называй как хочешь. Но когда про кого-нибудь говорят: «человек с характером», подразумевают, что у него сильная воля.
— Верно.
— А для этого нам необходима цепь.
— Чтобы чистить?
— Изо дня в день.
— А где мы ее возьмем?
— Бирюк даст. Пошли, спросим у него.
Бирюк с Казиком стояли на берегу пруда и, с опаской озираясь, нет ли поблизости сторожа, пускали по воде плоские камешки, подобранные тут же на дорожке, посыпанной гравием.
У Бирюка получалось лучше. Его камешки дольше скользили по поверхности, оставляя серебристую дорожку. Казик злился.
— Вам чего здесь надо? — накинулся он на приятелей, которые остановились посмотреть, как они пускают камешки. — Проваливайте!
— Не комадуй, не у себя во дворе! — огрызнулся Марцин. — Бирюк, мы к тебе.
— Ну?
— Ты говорил, у тебя в подвале цепь есть. Дай ее нам.
— Зачем?
— Секрет. Нужна, и все.
— Смотри, Бирюк, как бы они тебя не надули, — предостерег Казик.
— Цепь-то есть. Правда, я хотел ее сдать в утиль, но так и быть, берите.
— А сколько хочешь за нее? — предусмотрительно спросил Костик.
Запроси Бирюк деньги за цепь, им пришлось бы отказаться.
— Нисколько. Что я, барышник? Хоть сегодня забирайте. Отец, когда узнал, как мы практикантку надули, сказал: неплохая идея, стоит взять на вооружение. Лучше уж забирайте ее из нашего подвала.
По дороге из парка они зашли за цепью. Она оказалась страшно тяжелой. И Костик, хотя немного трусил, помог ее донести до самой Марциновой двери.
Мать на два дня отпросилась с работы. Поэтому спрятать цепь было не так-то просто. А не спрячешь, начнутся расспросы.
Дверь открыла Шелестина. Он приложил палец к губам и внес мешок с цепью в прихожую. Старушка его поняла.
Но из ванной, как назло, — мама, с полным тазом выстиранных рубашек.
— Это еще что за грязный мешок? Что у тебя там?
— Это, мамочка, такая цепь… железная…
— Где ты взял?
— Мальчик один дал.
— Что? Опять Костик?
— Нет. Бирюковский.
— А с дружком своим за одной партой сидел?
— Нет.
Мама спрашивала про школу, а в школе он с Костиком действительно не сидел, это была истинная правда.
— Зачем это тебе?
— В лагере будем упражняться.
Мама передала белье Шелестине, которая стала его развешивать в кухне на веревке, а сама заглянула в мешок.
— Фу, какая гадость! Сплошная ржавчина! И ты собираешься в лагерь это с собой тащить? Зачем? Куда ты ее положишь? А тяжесть-то какая! Совсем с ума сошел!
Петрик и Вацек, посмотрев, тоже очень удивились.
— Металлолом! — отрезал Вацек.
— Угадал! — подхватил Марцин. — В лагере обязательно придется собирать металлолом, и тогда, понимаешь, мамочка, я первое место займу.
— Да у тебя жар! — сказала мать, прикладывая руку ему ко лбу. — Нет. Температура вроде нормальная. Покажи язык! — Марцин высунул язык. — Тоже в порядке. Сейчас же забирай отсюда эту гадость. — Но, прочтя в глазах Марцина отчаяние, прибавила: — В подвал отнеси.
Это еще куда ни шло. Могло быть хуже. Как же он сам не сообразил! С трудом поволок он мешок по лестнице. И в самом деле, в лагерь везти тяжеловато. Но там три куска, а им и одного за глаза хватит.
Внизу, на площадке первого этажа, он лицом к лицу столкнулся с Пусей. Хотел рассказать ей, как хорошо было в парке, но, взглянув на нее, осекся. Лицо точно маска: улыбались только губы, а глаза печальные и серьезные.
— Мама дома?
— Да… А вы к нам? — удивился Марцин. — Я сейчас приду, вот только в подвал схожу.
Он рывком поднял мешок. Истлевшая мешковина лопнула, и на ноги Марцину вывалилась ржавая цепь. Он чуть не вскрикнул от боли.
— Что это? — спросила Пуся.
— Это… — начал Марцин, — я скажу вам по секрету… Мы с Костиком решили чистить цепь, звено за звеном, волю закалять.
— Ясно, — сразу поняла Пуся. — А теперь, Марцин, я должна тебе сказать, зачем я к вам иду: в лагерь ты не едешь. Так постановили на педсовете. Но знай, человек волевой в несчастье стискивает зубы… и чистит следующее звено.
Марцин машинально подобрал один за другим три обрывка цепи и отнес в подвал. Идти обратно не хотелось. Мама будет нервничать, Вацек закричит: «Подонок!» — и все это при постороннем человеке. Просто стыд!
Поднимаясь по лестнице, пани Пусек обернулась и, увидев расстроенное лицо Марцина, крикнула: «Не огорчайся! Это не трагедия!»
Хорошо ей говорить: не огорчайся! Все разъедутся: кто на море, кто в горы, кто, как Немек, за границу, а он один останется в городе. Что тут делать? Куда деваться? Мама с Петриком два месяца проведут в Буковине, Вацек подастся на все лето в туристический лагерь. Отец в это воскресенье приедет последний раз и весь июль безвыездно пробудет под Люблином. Он там работает по совместительству, и, если семьи в городе не будет, зачем ему туда-сюда мотаться. А отпуск в августе возьмет. В квартиру время от времени попросили наведываться Шелестину, проверять, все ли в порядке, и цветы поливать. Еще, чего доброго, ей и за ним поручат следить, как за цветами. Или в городской лагерь запишут.
А как Костик к этому отнесется? Или и он тоже?.. Нет, Пуся сказала бы, она ведь знает: они закадычные друзья. «Не надо огорчаться!» — повторил он и вздохнул. Ничего не поделаешь, придется подыматься наверх и делать вид, будто чихать ему на все это.
* * *
Послышались шаги: кто-то сюда идет. Марцин замер. Но дверь прикрыта, так что его никто не заметит. Однако шаги приближались, и дверь внезапно открылась. На пороге вырос Вацек.
Увидев сидящего на ящике Марцина, он нисколько не удивился.
— Мне большая картонная коробка нужна, — сообщил он как ни в чем не бывало и посмотрел по сторонам. — Помнится, я видел здесь что-то подходящее.
И сел рядом на другой ящик. Некоторое время оба молчали. Наконец сбитый с толку Марцин поинтересовался:
— Ушла?
— Ушла, — кивнул Вацек и сказал: — Дома, пожалуйста, не делай вид, будто тебе на это наплевать и вообще… как с гуся вода. Мама и так огорчена, ни к чему расстраивать ее еще больше.
Марцин глянул исподлобья: неужели это Вацек, его родной брат? Никогда еще он так с ним не разговаривал. И как он догадался?
— Пани Пусек, когда увидела, как мама огорчилась, пообещала на вторую смену тебя взять, в августе.
— Не хочу! Пусть сама в августе едет!
— Не ерепенься! Она ведь маму хотела утешить, понял? Я тоже…
— А я, по-вашему, не человек? Обо мне никто не беспокоится! Что я такого сделал? Что я им сделал плохого? — прорвало Марцина.
— Подумай сам, лагерь большой, а воспитателей мало: один на сорок ребят. Если что-нибудь случится, они за вас головой отвечают. Достаточно одного такого «изобретательного» мальчика вроде тебя… Так объяснила пани Пусек. Я лучше мамы ее понимаю.
— Еще бы тебе не понимать! Ты у нас умник известный!
— Вовсе не потому, — спокойно продолжал Вацек, — просто мама не знает про тебя того, что знаю я.
— Ты? Откуда?
— Чушка рассказывал. Не беспокойся, он не ябедничал. Ребята относятся к тебе хорошо. С тобой не соскучишься! «Не голова, а компьютер», так ведь? Но что ни затея, то скандал!
Марцин вскочил с ящика, но Вацек заставил его сесть.
— Погоди! Кроме меня, никто тебе этого не скажет. Ну, раз выкинул номер, два, и хватит, довольно! Но беспрерывно? Учителя этого не любят. И родители тоже.
