Его губы прильнули к нежному алому соску правой груди, который напрягался под этим прикосновением от прилива горячей крови. Я подалась назад, откинулась на спину, ощутив на бедре то самое, могучее, налитое необыкновенной мощью.
Его пальцы были повсюду – на груди, бедрах, проникали в самое глубокое место между ногами, и от этого меня бросило в жар. У нас обоих кровь застучала в висках. Доселе я лишь понимала и молчала, но теперь, когда напряглись груди и лоно стало горячим, как пламя, мои пальцы погрузились в волосы Шарля, в беспамятстве я прижала его голову к груди, вскрикивая и задыхаясь под его ласками. Гибкие бедра выгнулись, томно задвигались. Я бы не могла этого сказать, но ясно чувствовала, что вместо пальца, который нежно возбуждал мое лоно, я бы предпочла кое-что другое, то горячее и сильное, что уже несколько раз с невероятным волнением чувствовала на своем теле. Я ответила на действия Шарля так страстно, что он понял меня.
Я сама развела ноги, чуть вздрагивающие от ожидания, и его сильные бедра легко улеглись между ними. Горячее дыхание коснулось моего лица; он, припав к моей груди, почему-то медлил, и тогда, содрогнувшись от сладкой истомы, я сама подалась ему навстречу.
Слияние было более длинным, чем в первый раз, но таким же бурным, со вздохами и вскриками. От одного оргазма меня словно океанской волной несло к другому, все получалось так легко, страстно, слаженно, Шарль был так умел и отзывчив, что, преисполненная благодарности к нему, радости и восторга, я прошептала, пребывая на вершине блаженства:
– Я люблю вас! Честное слово, люблю!
Он был неутомим. После шести пленительных и неистовых соитий, после многократно пережитых мною невыносимых сладостных мук и высшего наслаждения, я изнемогла раньше, чем он. Мы не оставляли друг друга ни на минуту. Он шептал мне ласковые слова, говорил самые бесстыдные, но лестные вещи, и я, сначала краснея и только слушая, потом легко избавлялась от оков ложной стыдливости, совсем неуместной в эти минуты, и отвечала ему тем же, сама себе удивляясь. Этот человек был способен, казалось, добраться до самых моих глубин, открыть то, что и от меня было сокрыто.
Я была счастлива и не жалела ни об одной минуте, проведенной с ним.
8
Когда за окном забрезжил рассвет, серый-серый и туманный, я внезапно проснулась. Вряд ли я спала больше часа. А проснулась оттого, что подсознательно понимала: что-то очень непривычное есть для меня в том месте, где я сплю.
Было прохладно, я чуть замерзла. Шарль спал рядом сном праведника, уткнувшись одной половиной лица в подушку. И вспомнив все, что было, я улыбнулась и, наклонившись, легко коснулась губами его щеки. Потом оглядела комнату.
Мое пурпурное платье было аккуратно разложено на диване. Но, кроме этого, сюда странным образом попало и мое черное дорожное платье. Я увидела свое белье, туфли, плащ. Мне было ясно: пока мы спали, кто-то позаботился о наших вещах. Вероятно, слуги. И они нас видели – спящих в одной постели.
Где-то вдалеке плескались волны и терпко пахло морской солью. Я осторожно поднялась. Потом, на цыпочках, чтобы не разбудить принца, побежала к своей одежде. Пора было собираться, часы показывали половину седьмого утра. Да и вообще, мне было крайне непривычно засыпать вместе с мужчиной в постели. Любовь любовью, но спать мне нравилось одной.
Я привыкла обходиться без горничных. Умывшись из поставленного в таз серебряного кувшина, я стала одеваться. Вечернее платье было мне ни к чему, я надела черное. И когда я, надевая туфли, уже думала о том, что надо разбудить принца, он вдруг сел на постели, глядя на меня, как мне показалось, с нескрываемым гневом.
– Что это значит? – спросил он холодно. Граф смотрел на меня так разгневанно и надменно, что я помимо своей воли немного испугалась. – Я вас спрашиваю, сударыня, что это значит?
– Это значит, – сказала я, выпрямляясь, – что мне уже пора.
– Вы собирались уйти, не сказав мне ни слова?
Я открыла рот, чтобы объяснить, что вовсе не собиралась так поступать, но не успела сказать ни слова. Он резко и гневно вскочил с постели, набросил на себя простыню подобно тоге римского патриция.
– Вы снова решили сбежать, оставив меня в дураках? Если бы я не проснулся, вы бы были уже далеко и сделали бы мне ручкой – да? Так это следует понимать? По-видимому, сударыня, вы не очень хорошо знаете меня, если полагаете, что снова буду терпеть то, что шесть лет назад вы сделали в Турине! Черт возьми! Мне такие номера вовсе не по вкусу!
Я поняла, чем вызван этот гнев, и заулыбалась. Мне захотелось подразнить принца.
– Не понимаю, – сказала я, – почему это я обязана вас предупреждать. Я свободная женщина и могу уйти тогда, когда мне пожелается.
– Черт побери, это просто возмутительно! Вы что, считаете меня идиотом? Я вчера вам сделал предложение, вы помните хотя бы это? Помните ваш ответ?
Меня забавляло то, что он воспринимает все это всерьез. Я подошла ближе, мягко зажала ему рот рукой. Потом, не давая ему прерывать меня, рассказала, как было дело в Турине. Рассказала о письме короля Виктора Амедея III, выставлявшего меня из страны. Потом нежно откинула со лба принца спутанные черные волосы, ласково поцеловала в губы.
– Успокойтесь, Шарль. Мое слово – крепче алмаза. Я никуда не убегу, с этой минуты вы обречены быть рядом со мной. Но в восемь утра обычно просыпается Жан, и я должна быть рядом. Мне нужно на берег. И потом… прежде чем переехать к вам в Эдинбург, я должна вернуться в Сент-Элуа и все там уладить.
Если предыдущие мои слова, как вода, потушили гнев графа, то последние подействовали просто ошеломляюще.
– Вы сказали, что хотите сначала вернуться? – переспросил он недоверчиво.
– Да. Это необходимо.
– Это чушь. Я не желаю об этом даже слышать! – сказал он надменно.
Ко мне тоже вернулась твердость.
– Вы можете не слушать, монсеньор, но я все равно уеду. Я не могу вот так, сразу, отправиться в Шотландию.
– А, по-видимому, в Бретани вы зарыли сокровища и не можете их бросить!
– Мне не нравятся ваши насмешки. Что бы вы ни говорили, я не могу уехать сразу.
– Почему сразу? Вы останетесь со мной на Йе. Я намереваюсь пробыть здесь два месяца, а если дела с Шареттом пойдут хорошо, то и дольше.
– И этого я не могу сделать. Я сегодня же должна уехать в Сент-Элуа. Если вам угодно, мы можем договориться о последующей встрече.
Он пришел в ярость.
– Ловкий маневр, моя прелесть! Вы пытаетесь набить себе цену, не желаете сдаваться так легко, хотите, чтобы я упрашивал вас?! Уж не ошибся ли я в вас, моя дорогая?
Я возмутилась.
– Это вам судить о ваших ошибках, сударь. Хочу лишь напомнить вам, что я пока ни о чем вас не просила. Мне надо уехать в Сент-Элуа, но я обещаю вернуться, как только все улажу, – вам этого мало?
