Теперь Ирн понимал, почему сам бродяга считал себя сумасшедшим. Потому что и был им. Душевная болезнь, по-видимому, проявлялась нечасто. Быстро накатывала и пропадала, откусывала кусочки памяти и разума. Самым же отвратительным являлось то, что послушник ничем не мог помочь. Читать молитвы было нельзя, подходящих трав не имелось. Да и непонятно, как лечить разум…
Удивительно, но Птиц сильно привык к спутнику. Послушник подмечал, что многие грубости и сарказм наигранны. А вечное спокойствие и невозмутимость – та маска, которая помогала держать в узде внутренних демонов. Парень научился не реагировать на едкие замечания. И порой подумывал, а не спровадить ли безумца к наставнику. Мудрый и опытный чародей мог бы помочь или намекнуть, как восстановить разум. Да и совместное путешествие виделось в новом свете. Какая разница безродному бродяге, куда идти и где просить подаяние? А воинские навыки и поразительное чутье Лохматого могли пригодиться в опасном путешествии.
Кстати, насчет навыков. Наутро, после ночи блужданий и побега от отряда де Гирео, нищий попросил показать меч… Парень молча вытащил клинок из-за пояса и подал рукоятью вперед. Лохматый пару минут подержал оружие в ладонях с таким видом, словно боялся поломать. Неуверенно осмотрел, прикоснулся пальцами к лезвию. Затем взялся за рукоять и взмахнул на пробу. Раздался страшный, вымораживающий кровь звук: «Ву-у-ух-х!» Меч в руках бродяги ожил, смазался в серую дугу. Лохматый крутанул восьмерку, сделал пару стремительных ударов по воздуху. Ловко подбросил и перехватил левой рукой. Поднял, полюбовался игрой отражений на идеально гладком лезвии. Перехватил взгляд Птица, с сожалением протянул оружие обратно.
– Оставь себе,-проворчал послушник. Покачал головой, пораженный. Движения оказались необычайно плавными и точными. Видно, что не просто махал, а бил умело и правильно. Такое достигается годами тренировок.
– Благодарю,-с искренней признательностью сказал безумец.
Лохматый посмотрел на послушника с прищуром. Птиц отмахнулся – стыдно. Но сдался и быстро рассказал о ночных блужданиях. Бродяга долго молчал, переваривал. Всмотрелся в даль, попытался пронзить взором горизонт.
– Не отстают,-мрачно изрек безумец. Потом махнул рукой, развернулся.- Уходим.
Птиц заметил проблеск металла. Вдалеке, за несуразными разлапистыми кустами и желтыми песчаными барханами, показались черные точки. За минуту точки выросли, приобрели очертания людей. Рыцари и Безликие… Демоны им в горло! Когда же отстанут?… Послушник застонал от подсердечной тоски. Зло сплюнул и побежал вслед за нищим.
Мир менялся устрашающе и резко, порой весьма неожи-, данно. Вот только что небо было бледно-кремовым, с россыпями пушистых розоватых облаков. Но стоило посмотреть через секунду – представало грязно-изумрудным, в точках ярких звезд. Птиц устал удивляться непостоянству окружающего. Лишь недавно сапоги ступали по твердому граниту. Вокруг тянулись глубокое ущелье, скалы. И тут почва покрылась пучками синеватых трав. Полчаса бега по густым зарослям, и опять ощущение прохождения сквозь плотную занавеску. Окружающее подернулось мглой, из тумана показались гротескные изломанные силуэты: какие-то статуи, развалины…
За всю дорогу пришлось сражаться всего пару раз. В первый нарвались на гигантского, с корову размером, паука. Арахнид выскочил из глубокой норы в склоне ближайшего холма. Быстро перебирая ногами, бросился на беглецов. Но Птиц даже не успел испугаться. Во мраке молнией сверкнул клинок, завыл воздух. Сочно хрустнуло, камни окропила бледная кровь. Паук издал протяжный скрежещущий крик, завалился на правый бок, попытался достать юркого врага, но Лохматый увернулся. Высоко подпрыгнул и с яростным воплем обрушил меч на бугристую голову. Лезвие высекло искры, отскочило. Жесткий хитин выдержал, но глубоко прогнулся. Монстр упал на брюхо, издох…
Во второй раз три десятка странных тварей накинулись на путников посреди лесной топи. Мягкие тела в общих чертах напоминали человеческие. Но на деле являлись чем-то сродни растениям: поросшая мхом кожа, пятна выделений, гибкие трубчатые конечности. Головы бесформенные, лишенные органов чувств. Зато на руках посреди ладоней чернели провалы пастей… К счастью, монстры оказались неповоротливыми. Нищий и послушник довольно успешно кромсали руки-лианы, вскрывали черепа. Отбивались и прыгали с кочки на кочку, прикрывали друг другу спины. Когда мир в очередной раз преобразился, твари отстали.
Кроны раздвинулись, сквозь переплетение ветвей брызнули золотистые солнечные лучи. Мох и грибы исчезли. Начали попадаться полянки, заросшие высокими травами и цветами. Деревья стали гораздо толще, приземистее. В воздухе витали сладковатые ароматы. Слышались шорохи, поскрипывания. Птиц замечал в просветах между стволами каких-то животных. Вздрагивал, тер кулаками веки. Один раз показалось, что по дереву скачет белка размером с годовалого теленка. Потом померещился самый настоящий единорог. Звери исчезали раньше, чем послушник успевал рассмотреть. Да и Ирн перестал обращать на них внимание. Бегают, и ладно. Главное, сожрать не пытаются.
Услыхав особенно крепкое выражение спутника, нищий оглянулся, всмотрелся в лицо Птица. Нахмурился и скривился, сразу отвернулся. Но когда добрались до очередной полянки, остановился и произнес:
– Привал. Есть хочешь?…
Ирн прислушался к ощущениям и понял, что чудовищно голоден. В желудке зияющая пустота походила на пропасть.
– Хочу,-кивнул послушник. С облегчением уселся на большое бревно, снял мешок и выпустил Колючку.
Хорек с сопением взобрался на плечо хозяина. Потыкался мокрым носом в щеку – вроде как поздоровался. Воровато огляделся, спрыгнул и бурой молнией юркнул в кусты. Раздались хруст, довольное ворчание. Врассыпную бросились какие-то мелкие птицы. Даже когда жили в сытости и спокойствии при храме, инстинкты заставляли хорька отправляться на поиск драк и приключений. А уж сколько крыс передушил в обширных подвалах и винных погребах! Настоятель потому и разрешил Птицу держать ручного зверя. Хотя статут храма запрещал подобные вольности…
Бродяга порылся в карманах, вложил в ладонь послушника нечто бесформенное и твердое. Сладковатый запах пощекотал ноздри, рот Ирна наполнился слюной. Парень сдержался, с сомнением ощупал непонятный овощ.
– Можешь есть,-добродушно разрешил нищий.
– Э-э-э… -невнятно промычал Птиц, поскреб затылок.- Что это?…
– Корешок,-ответил бродяга.- Съедобный.
Птиц поколебался, осторожно надкусил. Поначалу выходило туговато. Зубы с трудом перемалывали твердую, как древесина, мякоть. Но голод сделал свое дело. Ирн с аппетитом захрустел, торопливо сглатывая терпкий сок. Удивительно, но сытость появилась сразу же. В желудке образовалась приятная тяжесть, в голове прояснилось. По жилам прошла волна тепла, изгнала слабость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
