уклончивых ответов.
Разочарованные агенты предупредили Ганса, что его будут пытать и что его родственников арестуют. Предполагая эффективность такого давления, Уилльямс и Смит поочередно засыпали Ганса все новыми и новыми вопросами. Тот продолжал тянуть время, несмотря на осознание того, что пытки – и, возможно, смерть – ждали его теперь в очень обозримом будущем.
Он беззвучно помолился о помощи, и его тут же осенила идея. В подходящий момент он притворился, что не выдерживает, рушится под давлением, и начал умолять агентов остановиться. Уилльямс и Смит, застигнутые врасплох, перестали задавать вопросы. Однако свою придуманную историю он предъявил им под светом лампы на лице.
У него был друг, рассказывал он агентам, к которому он обратился в декабре по поводу участия в подпольной деятельности. По неизвестным ему причинам этот человек так и не вышел с ним на связь. Затем прошлой ночью кто-то позвонил в его дверь, и когда открыл, он нашел за дверью записку с просьбой предупредить ван Рийна. Он сказал, что заучил адрес наизусть, а затем сжег записку.
Агенты сразу же спросили у него имя его контактного лица, и Ганс ответил по сценарию: Эверт ван Лейенхорст. Лейенхорст, на самом деле, был подпольщиком, но Ганс знал, что гестапо казнили его еще в декабре, таким образом поиски Уилльмса и Смита зашли в тупик. Агенты задали еще несколько вопросов, но Ганс продолжал кружиться в рамках своей истории и настаивать, что больше ничего не знает.
«Вы понимаете, что сейчас мы поедем к тебе домой, чтобы подтвердить эти показания?» – спросил Смит.
Ганс кивнул, Уилльямс отвел его обратно на балкон, приковал там наручниками к трубам отопления – и два агента удалились.
«Так начался самый темный час в моей жизни», – вспоминал Ганс.
«Я знал, что любая версия, изложенная моими родителями, может разоблачить мои показания и уличить меня во лжи. Я точно знал, что они обыщут жилище в поисках компрометирующих материалов, найдут мой пистолет, и наступит конец всему, потому что владение оружием неизменно означало расстрел. Я исчерпал свои возможности. Тень смерти пала на меня».
За несколько минут Ганс потерял всё: Миес, родителей, своё будущее. Страх и тоска охватили его, и он просил Бога не оставить его во время последовавших за этим испытаний. После молитвы на него спустилось поразительное спокойствие и уверенность.
«Покой, охвативший меня, укротил непреодолимый ужас и гнев на самого себя, бурлившие внутри. Что бы ни случилось потом, я принадлежал Ему и предавал себя в Его руки, чувствовал себя в безопасности. Никто больше не мог причинить мне боль. Я почувствовал, что меня освободили от забот и агонии и поставили на высокую скалу, где никакая мирская сила не могла дотянуться до меня. Я по-прежнему был прикован наручниками к батарее, но чувствовал себя окрыленным, более свободным, чем когда-либо прежде».
Тем временем, тен Бумы, Корри и ее поселенцы бросились в бой. Когда Ганс не вернулся, они заподозрили арест, и начали готовиться к немедленному налету. В очередной раз они очистили дом от компрометирующих бумаг и личных вещей гостей. Йоси, Мэри, тетя Марта и Ронни разбежались по другим домам, а тен Бумы сделали все возможное, чтобы магазин и дом снова выглядели «нормально».
В тот день днем к Корри зашел ее приятель, голландский полицейский, и сообщил, что Ганс действительно арестован и находится в полицейском участке. Корри, Бетси и Опа завершили подготовку к налету гестапо, теперь уверенные в том, что он, несомненно, состоится.
Уилльямс и Смит вернулись за Гансом только поздно вечером. Ганс измучился ожиданием: арестованы ли его родители? Возможно, в этот самый момент их привезли в тюрьму Харлема.
Уилльямс снял с него наручники и отвел обратно к столу в главной комнате для допросов.
«Наверное, ты знаешь, что мы там нашли, – сказал Смит. – Равно, как и то, что тебя теперь ждет».
Глава 12
Шестьсот Гульденов
Ганс молча взглянул на Смита, принимая свою судьбу, как свершившийся факт. Его путь подошел к концу. Его казнят, а что хуже всего, он никогда не узнает, что случилось с его родителями. Или Миес.
Он вознес краткую молитву: «Боже, не оставь меня, дай мне сил!»
Смит поставил портфель на стол и достал то, что они нашли во время обыска: несколько подпольных газет и походный нож.
Ганс недоверчиво посмотрел на эти предметы: ему не верилось в собственную удачу. Документы, конечно, означали тюремный срок или концентрационный лагерь, но не казнь. Как же они пропустили мой пистолет? – думал он. Разве они не обыскали книжный шкаф?
На самом деле немцы обыскали и книжный шкаф. В нем было двадцать четыре полки, и они выбросили книги с двадцати одной из них. Его пистолет остался за одной из трех нетронутых полок.
Сердце Ганса переполнилось благодарностью. Бог действительно уберег его от рва со львами. Однако перед агентами гестапо он изобразил раскаяние и склонил повинную голову.
«Признание твоих родителей подтверждает твою историю, – сказал Уилльямс. – Это облегчает нам задачу».
Для Ганса такое решение означало двойную победу: ни его родителей, ни тен Бумов не арестуют по его вине. С ликующим сердцем он поплелся за агентами обратно в полицейский участок.
* * *
В воскресенье утром Ганс услышал шаги, приближающиеся к его камере. Он никого не увидел, только услышал тихий голос: «Ганс, привет тебе от тети Кеес».
Ганс замер. Это ловушка? Зачем Корри рисковать своей жизнью, передавая ему привет?.. Если бы голос принадлежал женщине, работающей на гестапо и он принял бы привет, это, наверняка, привело бы к аресту Корри, Бетси и Каспера. Он решил перестраховаться.
«Я не представляю, о ком вы говорите».
Голос раздался снова: «Она спрашивает, может ли она что-нибудь для тебя сделать».
Мысли Ганса лихорадочно метались. Если речь действительно о Корри, зачем ей нужно было передавать привет через кого-то? Почему она сама не пришла, если знает, где я? В этом не было никакого смысла.
«Оставьте меня в покое!»
Шаги удалились.
Во второй половине дня появились Смит и Уилльямс, они отвели его обратно в комнату для допросов на Нассауплейн. Снова и снова они проверяли его версию, пытаясь найти какие-либо несоответствия. Он повторил то, что уже сказал им, и в конце концов агенты окончательно удовлетворились; они вернули его в полицейский участок.
Примерно через час Ганс снова услышал голос, шепот незнакомки.
Он размышлял о том, что могло быть известно гестапо. Насколько он мог судить, ни тен Бумы, ни Бейе еще не были замешаны в этом разбирательстве или разоблачены. Он молча ждал, и мягкий голос продолжил разговаривать с ним. Он не мог точно определить, была ли эта женщина сама Корри, но говорящая упоминала подпольные имена и подробности, которые могла знать только Корри или работник подполья.
