Удивительно, как могут меняться взгляды! Ингер уже не могла по-настоящему радоваться какому-нибудь красивому теленку или всплескивать от изумления руками, когда Исаак возвращался с большущим ведром рыбы с горного озера.
Нет, она шесть лет провела в более пышной обстановке. Да, миновали и те деньки, когда она была так ласкова и так деликатно звала его обедать. – «Что ты не идешь есть?» – говорила она теперь. Разве так обращаются с мужем?
Вначале он дивился этой перемене, этому грубому и сварливому тону и отвечал: – «Я не знал, что обед готов». Но она заявляла, что он должен бы это знать по солнцу, и тогда он перестал возражать и что-либо говорить по этому поводу.
Но один раз он все-таки поймал ее и использовал этот случай. Это было когда она вздумала украсть у него деньги. Не потому, что он был так уж скуп на деньги, но потому, что это были безусловно его деньги. И дело чуть не кончилось для нее большой бедой. Но Ингер вовсе не была такая уж испорченная и безбожница, ведь деньги-то были нужны для Елисея, все для того же Елисея, сидевшего в городе и опять выпрашивавшего себе далер.
Неужели же ему жить средь благородных господ и быть всегда без гроша? Разве у нее не материнское сердце? И вот она попросила денег у отца, а когда он не дал, взяла их сама. Как это вышло, подозревал ли ее Исаак или обнаружил случайно, но только проделка ее сразу открылась, и в ту же секунду Ингер почувствовала, как ее схватили за обе руки, подняли с пола и швырнули на земь. Это было что-то необычное, словно она откуда-то свалилась. Руки Исаака позабыли про свою старость и усталость. Ингер застонала, голова ее повисла, она задрожала и протянула ему далер.
И тут Исаак ничего не сказал, хотя на этот раз Ингер не мешала ему говорить, он почти выдохнул то, что хотел сказать:
– Чертова баба, тебя нельзя больше держать в доме! Он был неузнаваем.
Должно быть, дал волю давно накопившемуся раздражению.
То был печальный день и долгая ночь, и еще такой же день. Исаак ушел и не ночевал дома, хотя надо было свозить просохшее сено; Сиверт ушел с отцом.
Ингер осталась с Леопольдиной, коровами, козами, но она чувствовала себя совсем одинокой, почти все время плакала и недоуменно мотала головой. Такое сильное душевное волнение она испытала всего раз в жизни; она вспомнила теперь этот один раз, это было, когда она душила крошечного ребеночка.
Куда ушли Исаак с сыном? Они не болтались зря, они украли сутки или около того от сенокосной поры и построили лодку на озере. О, изрядно-таки неуклюжая и неприглядная посудина, но прочная и крепкая, как и все, что они делали. И вот теперь у них была лодка и они могли ловить рыбу неводом.
Они вернулись домой, а сено лежало все такое же сухое. Они доверились небу, – и выгадали, остались в барышах. Сиверт ткнул пальцем.
– Эге, а мама-то убирала сено. Отец повел глазом на луг.
– Так.
Исаак сразу увидел, что целая куча сена исчезла, Ингер зерно ушла сейчас в дом полудновать. Это правильно она сделала, что убрала сено, хотя он обругал и поколотил ее вчера. И сено то было тяжелое, большетравное, ей здорово пришлось поработать, да еще выдоить всех коров и коз.
– Ступай, поешь, – сказал он Сиверту.
– А ты?
– Не хочу.
Через минуту после того, как Сиверт вошел в избу, Ингер ступила за дверь, смиренно остановилась на пороге и сказала:
– Не смилуешься ли ты над собой, не пойдешь ли тоже покушать?
На это Исаак что-то проворчал и хмыкнул. Но кротость Ингер за последнее время стала таким редким явлением, что Исаак начал колебаться в своем упорстве.
– Если б ты вколотил два зубца в мои вилы, я бы скопнила больше, – сказала она. – Она обращалась к хозяину двора, к главе и властелину с просьбой, и была благодарна, когда он ответил ей извинительным отказом:
– Ты и без того довольно наработала, – проговорил он.
– Нет, не довольно.
– Мне сейчас некогда приколачивать тебе зубцы к вилам, видишь, собирается дождь!
С этими словами Исаак принялся за работу.
Должно быть, он хотел избавить ее от работы: несколько минут, которые он потратил бы на починку вил, наверстались бы в десять раз, если б Ингер пришла им помочь. А Ингер все-таки пришла со сломанными вилами и принялась копнить так, что только поворачивайся; приехал Сиверт с подводой, все навалились на работу, пот лил ручьями, и сено, воз за возом, отправлялось на сеновал. Любо-дорого! Исаак же снова задумался о высшей силе, направляющей все наши шаги, от кражи далера и до уборки целой кучи сена. А вдобавок на озере стоит лодка; после тридцати лет размышлений и сборов стоит теперь готовенькая лодка на озере:
– О-ох, Господи, – промолвил Исаак.
Глава XV
В общем, это вышел замечательный вечер, поворотный пункт. Ингер долгое время как бы выбившаяся из колеи, благодаря простому поднятию с пола, попала опять на надлежащее место. Ни один из них не говорил об этом происшествии, Исаак впоследствии даже устыдился самого себя за этот далер, который не представлял для него больших денег и с которым ему, все-таки, пришлось расстаться, потому что, в конце концов, он дал его Елисею. Да и кроме того: разве этот далер не принадлежал столько же Ингер, сколько и ему? Пришло время, когда покорность стал проявлять Исаак.
Всякие бывали времена, Ингер, должно быть, опять изменила свои взгляды, она опять переменилась, отказалась постепенно от своих благородных замашек и опять сделалась серьезной и заботливой женой и хозяйкой. Подумать только, что мужской кулак может сотворить такие чудеса! Но так и должно было случиться, здесь дело шло о сильной и работящей женщине, изнеженной долгим пребыванием в искусственной атмосфере; она наткнулась на мужчину, слишком твердо стоящего на ногах. Он ни на минуту не покидал своего естественного места на земле, своей почвы. Его нельзя было сдвинуть.
Всякие бывали времена; на следующий год снова наступила засуха и стала исподволь подтачивать ростки и надежду людей. Ячмень сохнул на корню, картошка – изумительная картошка! – та не сохла, а цвела. Луга начали сереть, картошка же цвела. Высшая сила управляла всем, но луга начали сереть.
И вот однажды явился Гейслер, бывший ленсман Гейслер, наконец-то, он опять явился. Очень удивительно, что он не помер, а опять вынырнул. Зачем это он явился?
На этот раз Гейслер не мог хвастать крупными затеями, покупкой горных участков и документами. Наоборот, он был довольно-таки плохо одет, борода и волосы у него поседели, веки были красные. И вещей за ним теперь уж никто не нес, под мышкой у него был только портфель, даже никакого чемоданчика.
– Здравствуйте, – сказал Гейслер.
– Добрый день, – ответил Исаак и ответила Ингер. – Вот какие к нам пожаловали гости!
Гейслер кивнул головой.
– Спасибо за последний раз в Тронгейме! – особо отметила Ингер.
На это Исаак тоже кивнул головой и сказал:
– Да, спасибо за это от нас обоих!
Но у Гейслера была привычка никогда не впадать в сентиментальность.
– Я пробираюсь через перевал в Швецию.
Хотя хозяева были угнетены засухой, визит Гейслера порадовал их, они радушно угостили его, им было очень приятно как следует принять его, он сделал им так много добра.
Сам Гейслер нисколько не печалился, он сейчас же начал рассуждать обо всем, осматривал землю, кивал головой, по-прежнему держался прямо и имел такой вид, как будто у него в кармане много сотен далеров. И он принес с собой бодрость и оживление не потому, что громко кричал, а потому что речь у него была очень живая.
– Великолепное место это Селланро! – сказал он. – А теперь за тобой потянулись в эту пустыню и другие, Исаак. Я насчитал целых пять поселений.
Есть и еще, кроме этих?
– Всего семь, двоих не видно с дороги.
– Семь дворов, скажем, пятьдесят человек. В конце концов, здесь получится густо заселенный уголок. У вас нет здесь школьного округа и школы?
– Есть.
– Мне так и говорили. Школа на участке Бреде, потому что он находится почти в центре. Подумать только, Бреде – и вдруг хуторянин-землепашец! – сказал он и зевнул. – Я слыхал про тебя, Исаак, ты – основа всего. Это меня радует. Ты завел и лесопилку?
– Да уж какая вышла. Но мне она большая подмога. Я распилил на ней не одно бревно и для нижних соседей.
– Так и следует!
– Хорошо бы послушать, что вы о ней скажете, если вас не затруднит дойти до нее.
Гейслер кивнул головой, как будто он был знаток этого дела, – кивнул – и это значило: ладно, он осмотрит лесопилку, осмотрит все, что сделано. Он спросил:
– У тебя было двое сыновей, где же другой? В городе? В конторе? Гм! – сказал Гейслер. – А этот вот молодчина, – как тебя зовут?
– Сиверт.
– А того?
– Елисей.
– В конторе у какого-то инженера? Чему он там научится? Только помирать с голоду. Он мог бы поступить ко мне, – сказал Гейслер.
– Да, – только и проговорил Исаак из вежливости. Ему было жаль Гейслера. Да, посмотреть сейчас на Гейслера, так не похоже было, чтоб он мог держать помощника, пожалуй, и одному-то ему приходилось трудненько. Вон и пиджак у него изрядно-таки протерся на локтях, и рукава с бахромой.
