Наконец, под какофонию марша высокие гости, для кого и задумана показуха, покидают трибуну. Диджей меняет музыку – звучит нечто ритмически- рэповое, истерически-кричащее. И, о чудо! – как преображаются эти лица! Мёртвые, механически-покорные, они вдруг оживают, словно их разбудили голосом инстинкта, доисторического зова. Дети визжат, орут и прыгают – в озверении, в бесовстве. Так, наверное, древние люди отпугивали злых духов или заряжались энергией перед смертельно опасной охотой. Неолит – древний каменный век. Глаза расширены, челюсти отвисли. Древний человек вышел из Африки, не так ли? Туда же мы и вернёмся…
А здесь, на улице, у элитного колледжа, куда сейчас приедет федеральный министр Алексашенко, тихо и пусто – милиция оцепила окрестности. Только пресса толпится у порога, да старушка деловито катит по тротуару самодельную тележку, в которой покоятся два мешка, набитых пустыми бутылками, а грязная тара, которая в мешки не вошла (тяжело же ей достались эти бутылки!), лежит на тележке россыпью. Старушка худая, костистая, привычно (не в первый раз) упирается, катит свой убогий транспорт.
– Серёга, сними бабушку, вот тебе и "Лики России", – иронично советует фотографу столичного журнала его коллега-корреспондент. "Лики России" – парадно-патриотическая рубрика, где можно увидеть фото крестных ходов с тучными батюшками, молодожёнов у дверей загса, сытых депутатов на охоте, членов правительства на лошадях или с любимыми собаками. В общем, все признаки державного возрождения.
Серёга вяло отмахивается.
А вот и министр – инфантильно-изнеженный, артистически-нелепый, изломанно-хрупкий. В его бледном лице с глубокими голубыми тенями и синюшными губами есть что-то из иного, вампирско-загробного мира. Нежить – особый разряд духов. "Это не пришельцы с того мира, не мертвецы, не привидения, и не чертовщина, и не дьявол, нежить не живёт и не умирает", – лучше Даля не скажешь.
Нежить садится в президиум, складывает руки, похожие на перепончатые лапки гигантской летучей мыши. Слабая равнодушная улыбка гуляет по синим губам. Нежить благосклонно кивает залу.
И начинается аллилуйя… "Ваши пять лет правления стали самыми плодотворными, самыми успешными в отрасли", – это ластится местный чиновник Кузьмичёв, похожий на гигантское дрессированное насекомое. "Если бы ту критику, которую обратили против вас, направить на созидание, мы бы давно совершили мировой прорыв", – а это подобострастная лесть кругленького Егорова, ректора N-ского университета. Он умильно-детского вида, такой добрый, безвольный, и всё пытается сказать умно, солидно, "на уровне", как это и полагается ученому, работнику высшей школы. (Вот, интересно, думала я, неужели у этих проститутов есть семья? И была ли семья у гейш из гостиницы "Советская", которых я там видела в свой прошлый приезд? Хотя… Сейчас так нетрадиционно устроена жизнь, что всё возможно…)
Все в стране, включая Кузьмичёва и Егорова, отлично знают, что деяния нежити Алексашенко безумны и вредны. Но нас несет поток селевой грязи, мы не можем остановиться, зацепиться за твёрдую почву, удержаться.
У нас теперь новый пантеон, новые боги. Главный из них – это Страх. Ему поклоняются все, от клерка в муниципалитете до первых лиц властного Олимпа. Страх проник в каждый дом, в каждую душу. Страх потерять работу, деньги… Что ещё? Так больше ничего и не осталось. Дети – развращены, молодёжь – потерянное поколение. А те, кто сохранился, уцелел в "партизанских отрядах", спас свои семьи – их мало. Электронный прогресс добьёт. Потому что главное утрачено – родина и душа. Будущего нет, потому так и хочется держаться за щепку, за настоящее.
Ещё один бог – это Ложь. В форме лести, умолчания и просто вранья. Страх не может править без Лжи – это как Карл Маркс без Фридриха Энгельса.
Таково духовное развитие человечества – от примитивных духов до оккупационных кумиров – Страха и Лжи.
Но – довольно. Это всего лишь калейдоскоп жизни, в котором причудливо сложились три коротких временных отрезка, три "сильных впечатления", три болезненных воспоминания. Почему-то они сложились – будто кадры хроники – в одну "ленту". Я продолжаю, страшно сказать, дело самого летописца Нестора!.. Не впасть бы в гордыню. Да и в уныние тоже.
Была осень, зима, весна… Настанет и лето. Оно наступит, как всегда, внезапно. Лужайки, светлые берёзы, синие зеркала речушек (от синего неба), и пронзительно зелёная, мягкая, шелковистая, молодая трава. (Мне кажется, что я вижу всё это сверху, что я чуть-чуть лечу нам миром, неумело, как молодой птенец.) Если бы я стала умирать, о чём бы я жалела? Вот о такой природной земле, а не об искусственной жизни, созданной человеком.
Было лето, и было воскресенье, и старый красный храм, потерявшийся среди огромных тополей, и душное, щедрое цветение трав, отчего испытываешь мгновенное и острое – до слёз – чувство благодарности жизни.
В храме девять маленьких ангелов ждали крещения. Молодые родители держали их на руках. Кудрявые и почти безволосые головёнки, маленькие ручки и ножки, наивные удивлённые глаза, лепет, гуление. Светлые, беззащитные дети.
А сверху, сквозь цветное витражное окно, смотрел на них всемогущий Христос. Родители верили, что силы небесные спасут и защитят их детей, когда они сами уже будут не в силах им помочь.
В храме было светло, надёжно и радостно. Ангелы безмятежно улыбались, а грешники на иконах торопливо попрятались за спины святых…
Евгений Нефёдов ВАШИМИ УСТАМИ
ДАНИЛА-МАСТЕРОК
"В высях скрывать не стану я
Истину, ёксель-мопсель:
Был бы я сыном Сталина –
Я б от отца отрёкся!"
Данила Крепс
Даже скрывать не стану я
Истину, шило-мыло:
Если б не знал я Сталина –
Я бы признал Данилу!
Но, поглядев по-трезвому
Всё-таки, ёксель-мопсель,
На откровенья Крепсовы, –
Я б от него отрёкся!
– Слушай. сказал бы просто я, –
Рвущийся в дали, выси!
Был бы ты сыном Троцкого –
Я бы не удивился.
И при такой парафии
Не выяснял бы точно
Я б твою биографию!..
Сукин ты сын – и точка.
