Но страх окончательно парализовал способность Симона Рике соображать. Поняв это, штурман решительно повернулся к нему спиной и рявкнул так, что прочие голоса на несколько секунд умолкли:
- А ну, ребята, к пушкам! Картечью - заряжай!
Наиболее хладнокровные кинулись к пушкам, однако большинство попрежнему бестолково топталось на месте. Штурман погнал к орудиям и остальных, применяя отнюдь не только словесные методы воздействия. К нему присоединился боцман и тоже принялся подбадривать оробевших: "Вперед, ребята, зададим им перцу!"
Однако вместо дружных действий отовсюду слышался нарастающий ропот. "Нас всего малая горсточка против полчищ берберийцев", - кричали одни. "Ради кого нам лезть под пули и сабли - ради адмирала, который со страху в штаны наложил?" - вторили им другие. "Пусть Утенхольт сам бьется за свои корабли", - повторяли все вместе.
- В шлюпки, братцы, чего медлить! - раздался клич. - Прежде чем берберийцы доберутся до нас, мы успеем добраться до берега!
- Хо-хо! С превеликим удовольствием! К берегу, ребята, в шлюпки - и к берегу! - эхом прозвучало в ответ.
Все дружно побросали банники и вымбовки. Многие кинулись к фалрепу. На их пути встал штурман и угрожающе вскинул руки.
- Назад! Да это же бунт! Назад, говорю, кому жизнь дорога! - Он выхватил из-за пояса два длинноствольных пистолета и щелкнул курками.
- А ну, слушай мою команду! Мокрые вы курицы, а не моряки!
За спиной у товарищей несколько матросов выдернули тяжелые вымбовки из якорного шпиля и гурьбой пробились вперед.
- Спасайся на берег, кому жизнь дорога! И если тебе, штурман, тоже дорога жизнь - прочь с дороги!
- Назад, мерзавцы, говорю вам, назад! - прорычал штурман и наставил на них стволы пистолетов. Но в этот момент с полуюта кубарем скатился вконец обезумевший Симон Рике, вопя, как одержимый:
- Они подходят! Спасайся, кто может, братцы! Спасайтесь!
Кое-кто ещё остановился, чтобы взглянуть на пиратский фрегат, загородивший "Морской ласточке" дорогу и изготовившийся к нападению, остальные сломя голову ринулись к фалрепу, отшвырнув штурмана в сторону. Тот чертыхнулся, сунул пистолеты за пояс и последовал за остальными. А когда шлюпка, подгоняемая торопливыми ударами весел, полетела к берегу, за её кормой раскатился грохот первого залпа пиратских пушек по брошенной на произвол судьбы "Морской ласточке". Теперь паника перекинулась и на остальные корабли каравана. Никто не хотел рисковать жизнью и свободой, сражаясь за добро толстосумов, если даже их выборный адмирал сдал свой корабль пиратам без боя. Наконец вырвалась наружу давно исподволь тлевшая в людях ненависть к бестолковым и деспотичным командирам, к жадным судовладельцам и толстопузым купцам, проживавшим в своих роскошных домах все, что они, оборванные и полуголодные, добывали для них в поте лица. Напрасно капитаны сыпали угрозами и проклятьями: что могло быть страшнее, чем попасть в лапы к пиратам? И если сами капитаны хотели избежать этой участи, им не оставалось ничего иного, кроме как последовать за своими командами.
И от "купцов" начали отчаливать шлюпки - под радостные вопли пиратов, бравших на абордаж гамбургские корабли один за другим. Одному только Михелю Шредеру с великим трудом удавалось пока ещё держать команду "Анн-Шарлотт" в руках. Он, конечно, не собирался сражаться в одиночку с пиратами: что-нибудь бессмысленнее этого трудно было и придумать. Однако он не терял надежды спастись бегством. Пиратские корабли не могли взять на абордаж всех "купцов" одновременно. Воспользовавшись удобным моментом, "Анн-Шарлотт", прикрытая остальными судами каравана, промчалась на всех парусах под самым берегом в южном направлении. Михель Шредер рассчитывал выиграть несколько миль, прежде чем пираты заметят его маневр, и успеть добраться хотя бы до Виго. Однако до Виго оставалось ещё двадцать с лишним миль, а до спасительных сумерек - не менее шести часов. Тем не менее команда "Анн-Шарлотт" воспрянула духом и, по мере того как удалялся, стихая, гром пушек за кормой, проникалась все большим уважением к своему молодому капитану.
Михель Шредер то и дело поглядывал назад, прикидывая, хватит ли им этой форы, чтобы уйти от пиратов. Однако надежда на удачный исход их отчаянной попытки бегства стала быстро таять, когда один из фрегатов пустился за ними в погоню, подняв все паруса до последнего. Если никто не придет на помощь; старушке "Анн-Шарлотт" не уйти, она обречена. Но от кого здесь ждать помощи? От французов? Они и глаза бы не открыли, не то что орудийные порты. У англичан и голландцев с Алжиром мирные договоры, которые они не станут нарушать из-за какого-то гамбуржца. Оставались испанцы и португальцы, но их массивные галионы в этих водах появлялись редко: охрана "серебряных" караванов была им куда важнее.
Михель Шредер созвал команду и объявил, что дальнейшее бегство бессмысленно, корабль им не спасти, поэтому пусть все быстро собирают пожитки и готовятся сесть в шлюпки.
Алжирский фрегат в кильватере "Анн-Шарлотт" неотвратимо настигал её, однако спасительный берег становился все ближе. Михель Шредер спустился в крюйт-камеру, зажег там один конец длинного фитиля, а другой сунул в бочку с порохом. По его расчетам, фитиль мог тлеть не менее получаса. Примерно столько же времени понадобится пиратам, чтобы захватить "Анн-Шарлотт". Затем капитан вновь поднялся на палубу, приказал ещё немного обрасопить реи, чтобы "Анн-Шарлотт" легла на новый курс - прочь от берега, переложил руль и только после этого сел в шлюпку к остальным.
Оставшаяся без команды "Анн-Шарлотт" прошла в нескольких саженях от одного из островков и повернула на юго-запад. Тем временем гамбуржцы в шлюпке торопливо гребли прямо к островку и вскоре к нему причалили. Михель Шредер взобрался да уступ скалы, откуда "Анн-Шарлотт" была видна, как на ладони. Пираты, судя по всему, не заметили отчалившей от неё шлюпки. Капитан поспешил назад к товарищам и приказал грести к берегу, держась при этом на одной линии с пиратским фрегатом и островком, чтобы алжирцы не могли их увидеть. Правда, и гамбуржцы теперь не видели, что происходило в нескольких кабельтовых от берега. Вскоре они высадились на сушу возле какой-то рыбачьей деревни - и тут с моря донесся грохот сильного взрыва. Все кинулись вдоль кромки прибоя в сторону от островка, мешавшего увидеть, что произошло.
Они увидели в море пиратский фрегат - и больше ничего. В подзорную трубу Михель Шредер разглядел, что у алжирца порваны в клочья несколько парусов. Других повреждений у фрегата, в момент взрыва, вероятно, стоявшего борт о борт с "Анн-Шарлотт", он не обнаружил.
- Жаль, - посетовал кто-то из матросов. - Даже фальшборт ему не проломило.
- И такелаж не загорелся, - протянул другой.
- Ничего, - сказал Михель Шредер, складывая подзорную трубу, - хватит с них и того, что добыча уплыла из рук.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Когда голландская почта принесла в Гамбург весть о захвате алжирскими пиратами восьми торговых судов, в городе началось столпотворение. Узкие улочки мгновенно заполнились высыпавшими из домов горожанами, и через час с небольшим площадь перед ратушей была запружена народом. Городская стража с трудом сдерживала натиск бушевавшей толпы. Гамбуржцы требовали призвать к ответу совет и адмиралтейство.
В доме братства мореходов тоже кипели страсти. Купеческая гильдия направила свои делегации в сенат, адмиралтейство и на биржу, чтобы высказать озабоченность по поводу нынешнего состояния и будущего морской торговли. Вслед за ними пришли жаловаться судовладельцы и маклеры страховых контор. Мало кто из них при этом беспокоился о моряках, которые могли погибнуть или угодить в плен к алжирцам: новую команду набрать было нетрудно. Но корабли, груз, страховые сборы и, не в последнюю очередь, выплаченный командам аванс - все это стоило денег, и немалых. К тому же потеря восьми кораблей, сколь бы ни была она тяжела сама по себе, нанесла ещё и сокрушительный удар по репутации гамбургского торгового флота.
Мадридский резидент Ганзы господин Дельбрюгге направил любекскому сенату послание, в котором писал: "Скорбная весть о наших судах, захваченных на днях турками, и меня, и друзей наших в превеликое уныние повергла. В происшествии сием виню голландцев, кои чересчур поспешно с турками перемирие заключили. Нынче же и в испанских портах купцы не желают грузить товар" на ганзейские корабли". Любекцы не преминули поделиться этой новостью с соседями в Гамбурге. Из торговых контор в Испании тоже раздавались стоны: "Потеря восьми судов обернулась для нас полной потерей доверия, и почти никто не соглашается грузить товары свои на наши корабли. Выгоду от сего англичане и голландцы немалую имеют, а сие есть по нашей коммерции сокрушительный удар".
Гамбургский консул в Нидерландах Леве ван Айтзема писал сенату о том, что генеральные штаты подумывают о продлении договора с турками, поэтому Гамбургу, Бремену и Любеку неплохо было бы присоединиться к этому договору в качестве союзников, о чем необходимо походатайствовать в Гааге. В противном случае морская торговля будет подвержена постоянной опасности.
