– Ну а теперь, Машенька, может быть, все-таки Любушка подойдет к телефону? Иначе у меня не пойдет творческий процесс.
– Любочка, Григорий Васильевич сказал, что если ты не подойдешь, у него не пойдет творческий процесс…
Орлова решительно повернулась на стуле:
– Да? Хм. Посмотрим.
Она взяла трубку. Дальнейшая слышимая часть разговора сводилась к скромной вариации из двух слов. «Да. Да. Нет. Да!» – гневно повторяла Орлова до тех пор, пока на том конце провода не было сказано нечто такое, что односложное утверждение обернулось восторженно-блаженным выдохом: «Да-а?!»
– Гриша уже выслал машину, – сказала она, положив трубку.
И через несколько минут упорхнула со своим так и не распакованным чемоданом».
При всей уморительности этой сцены («милые бранятся – только тешатся») она носит скорее трагический характер. Выходит, Орлова сама настаивала на том неминуемо гибельном для нее фильме, которым станет «Скворец и Лира». И на сценарии, который, будто чувствуя, как плачевно все это кончится, так не хотел писать, так отлынивал от него Александров. Выходит, спустя несколько лет после столь откровенной беседы во Внукове с А. Романовым режиссер и актриса поменялись ролями: теперь он, чувствуя свою немощь, оттягивал роковую развязку, а она торопила его с ней, даже ставила такие вот ультиматумы.
Злополучный «Скворец и Лира», от работы над которым так отлынивал Г. Александров, он все-таки снял. И даже сыграл в фильме вместе с Л. Орловой генерала КГБ.
А где же ее тогдашние, у внуковского камина, сомнения в возможности такого фильма, где боязнь за собственные руки, которые уже тогда, семь лет назад, нельзя было снимать? Так что лучше бы уж Александров проявил большую мужскую твердость и перестал бы настаивать на немедленном возвращении «Любушки». Она бы все равно вернулась, но без ультиматума о написании сценария, а он, глядишь, не стал бы его домучивать. (Даже к К. Симонову, бедный, обращался за помощью, но тот, слава богу, отказался от такой «чести».) И не осталось бы этого жуткого воспоминания, которым стал для обоих «Скворец и Лира».
В котором, до чего уже договариваются, Орлова и Александров снялись якобы в главных ролях. В то время как режиссер осмелился появиться лишь в эпизоде, изображая генерала КГБ, шефа героини.
Да даже – как ни страшно это предполагать – если бы «Любушка» проявила не меньшую твердость, чем ее суженый, и не вернулась бы к нему вообще, их кинематографический имидж только выиграл бы. Во всяком случае, не пострадал бы…
91
Актриса Ия Саввина с благодарностью вспоминает, как «подарила» Орлова ей роль Норы и на первый спектакль с ее участием прислала букет с запиской «Норе – от Норы».
«А через несколько лет у меня пропал голос. Нужна была операция. Друзья, знакомые, семья, самые близкие люди да и сама я говорили только «ай-ай» – и все. Орловой не было в театре очень долго: она снималась (в том же, не к ночи будь помянут, «Скворце и Лире». – Ю. С.). А когда встретились и Любовь Петровна услышала мой голос, она пришла в негодование. Я никогда, ни до, ни после, не видела ее в таком гневе. Любовь Петровна кричала на меня, говорила, что я теряю профессию, что у меня нет воли и я не заслуживаю никакого уважения, пассивно ожидая трагического конца. И ушла.
А утром следующего дня уже позвонила мне. «Все устроено. Все необходимые бумаги в театре я сделала. Немедленно приезжайте. Вас будет смотреть лучший специалист в этой области Павел Антонович Демидов. Это гениальный врач и замечательная личность. Что он скажет, то мы и сделаем». Любовь Петровна так и сказала – «мы». Через месяц после операции я говорила нормально.
Вы скажете, что так поступил бы на ее месте любой хороший человек. Сделал бы это, если бы мог. Нет, вникать в чужую беду не только словом и сочувствием, но конкретно, осязаемо, ДЕЛОМ – это редкое и драгоценное качество, которого не хватает многим очень милым и хорошим людям.
И надо было сказать Любови Петровне, что второй раз в жизни она «заставила» меня (после передачи «Норы». – Ю. С.) быть актрисой. И опять я постыдилась громких слов. Но все это поздние сожаления – эгоистический вывод на будущее».
92
«Однажды, – вспоминает И. Фролов, – Александров пригласил нас, своих студентов во ВГИКе, к себе домой. Присутствовала и Любовь Петровна. Обстановка была непринужденной, и кто-то самый бойкий из нас (кажется, Миша Калик) начал рассказывать анекдоты, где фигурировала одна и та же женщина. Александров мягко, но решительно прервал его:
– В этом доме есть только одна женщина – Любовь Петровна. И говорить о других здесь не принято.
– Тем более в присутствии Григория Васильевича, – шутя будто бы поддержала супруга Орлова.
Но, видимо, Миша Калик (если это был он) рассказывал анекдоты не только о женщинах. Вскоре он был арестован, несколько лет провел в лагерях и, вернувшись в 1953-м, продолжил свое вгиковское образование, но уже не студентом Александрова, курс которого вышел на диплом.
93
Г. Скороходов вспоминает, как ему в качестве ведущего от Бюро пропаганды советского киноискусства пришлось ехать с Орловой на ее выступление в клубе Дорхимзавода недалеко от «Мосфильма». Где на концерт «звезды» собралось… от силы 30 – 40 человек. Зато свыше 500 человек собралось в том же клубе Дорхимзавода З0 лет назад, в ноябре 39-го, на предвыборное собрание Дорогомиловского избирательного округа Киевского района Москвы, куда приехал Александров, и об этом подробно известила газета «Кино»:
«11 ноября, – сообщил тов. Александров, – в нашей студии состоялось общее собрание рабочих, служащих, творческой и инженерно-технической интеллигенции. На собрании (об этом еще более подробно газета сообщала предварительно. – Ю. С.) выступил заслуженный деятель искусств режиссер-орденоносец С. Эйзенштейн, который выдвинул кандидатом в депутаты Московского областного совета Николая Павловича Силантьева.
Николай Павлович происходит из семьи железнодорожного стрелочника. Ему 32 года. Из рядового рабочего лесопильного завода, каким был тов. Силантьев в 1925 году, когда начинал свою трудовую деятельность, Николай Павлович вырос в крупного партийного работника, редактора столичной газеты «Московский большевик». Тов. Силантьев стойкий большевик, преданный сын нашего народа».
Так что «учитель» Эйзенштейн выдвинул кандидатуру на студии, а «ученик» Александров привез его предложение трудящимся.
«От имени двух с половиной тысяч, – просит он, – рабочих, служащих, творческих и инженерно-технических работников орденоносной студии «Мосфильм» я обращаюсь с просьбой поддержать кандидатуру тов. Силантьева».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
