— У тебя здесь нет полномочий.
— В любви и на войне все средства хороши. Я позвонил своему куратору. Мы оба считаем, что это первая надежная путеводная нить. Если я прерву занятия в Национальной академии, чтобы провести несколько исследований на стороне, он не будет против. Кроме того, твой отец и ВМСУР действуют слишком медленно. Когда они поймут то, что мы уже знаем, вторая девушка будет давно мертва. Я не хочу этого, Кимберли. За столько лет мне надоело опаздывать.
— Что ты будешь делать?
— Завтра утром встречусь с ботаником из Геологической службы США. Дальнейшее зависит от результатов встречи.
— С ботаником? Тот лист ведь не у тебя.
— Оригинал не у меня, но я сканировал копию.
Кимберли повернулась к нему.
— Ты скопировал улику.
— Да.
— Что еще?
— Побежишь к папочке?
— Плохо меня знаешь!
— Стараюсь узнать получше.
— Право, ты совершенно одержим этим делом. Возможно,ты заблуждаешься. Может, это убийство никак не связано с Экокиллером и с теми девушками из Джорджии. Тогда ты упустил того человека. И теперь видишь то, что хочешь видеть.
— Не исключено. — Мак пожал плечами. — Ну и что девушка мертва. Ее кто-то убил. Тот человек или другой мы найдем этого сукина сына, мир станет лучше. Честно говоря, меня это вполне устраивает.
Кимберли нахмурилась. Противопоставить этой логике было нечего. Внезапно она сказала:
— Я хочу поехать с тобой.
— Уотсон с тебя шкуру сдерет. — Мак сел, стряхивая травинки с рук и покачивая головой. — Вышибет тебя из академии к чертовой матери.
— Я могу взять отпуск по личным причинам. Поговорю с кем-нибудь из советников. Сошлюсь на эмоциональное потрясение из-за того, что нашла тело.
— Знаешь, милочка, если скажешь, что получила эмоциональное потрясение, найдя труп, тебя наверняка выгонят. Это Академия ФБР. Если не можешь видеть труп, подыскивай другую работу.
— У куратора нет такого права. Советник дает согласие, и я еду, вот и все.
— А если он узнает, чем ты занимаешься на самом деле?
— Я в отпуске, и чем занимаюсь в свободное время, никого не касается. Тут мне Уотсон не начальник.
— Ты ведь недавно в ФБР, да, Кимберли?
Кимберли вздернула подбородок, поняв его мысль. И согласилась с этой мыслью, отчего у нее сильно заколотилось сердце. Участвуя в этом деле, она наживет первого политического врага и, несомненно, испортит начало карьеры. Кимберли ждала двадцать шесть лет, намереваясь стать агентом ФБР. Странно, но теперь она легко отказалась бы от всего.
— Кимберли, — сказал Мак, словно угадав ее мысли, — ты ведь понимаешь, что этим не вернуть мать и сестру, правда? Что сколько бы убийц ты ни выследила, это не изменит того, что случилось, того, что ты не спасла их своевременно?
— Мак, я бывала на их могилах. Я знаю, что они оттуда не встанут.
— И ты всего-навсего новенькая, — неумолимо продолжал он. — Ты ничего не знаешь об этом человеке, даже не прошла полностью курс подготовки. Возможно, твои усилия ни на йоту не изменят положение дел. Подумай об этом, прежде чем ставить крест на своей карьере.
— Я хочу поехать.
— Почему?
Кимберли улыбнулась Маку, хотя понимала, что улыбка кажется ему вымученной. Это был очень важный вопрос, на который она могла дать множество ответов. Уотсон сегодня утром был прав — за девять недель она не подружилась и сблизилась ни с кем из сокурсников. Странно, но что-то схожее на привязанность она питала прежде всего к мертвой девушке, обнаруженной в лесу.
Кимберли испытывала вину уцелевшей и устала проводить выходные на полях с белыми крестами. У нее возникла нездоровая потребность гоняться за смертью, после того как она ощутила на шее его пальцы. В конце концов, она дочь своего отца. Невнимательная к живым и беспредельно преданная мертвым, особенно убитой девушке, так поразительно похожей на Мэнди.
Столько возможных ответов. И Кимберли сама удивилась, дав тот, который был ближе всех к истине.
— Потому что хочу.
Задержав на Кимберли пристальный взгляд. Мак кивнул.
— Ладно. Встречаемся утром в шесть часов перед Джефферсон-Холлом. Захвати дорожную одежду. И вот что, Кимберли, — добавил он, когда они поднялись и отряхнулись. — Не забудь свой «глок».
Глава 17
Олбани, штат Джорджия1 час 36 минут. Температура 30 градусов
Мать Норы Рей смотрела телевизор, сидя на старом коричневом диване в полинявшем розовом халате, который носила три года. Короткие, седые у корней волосы торчали во все стороны и будут торчать, пока не придет бабушка Норы и не заставит дочь взять себя в руки. Без нее Эбигейл Уоттс редко поднималась с дивана. Сидела сгорбившись приоткрыв рот и неотрывно смотрела на экран. Некоторые люди начинают пить, думала Нора Рей. Ее мать все время просиживала у телевизора.
Нора Рей еще помнила то время, когда мать была красивой. Эбигейл поднималась в шесть часов, накручивав волосы на термобигуди и накладывала макияж. Когда Нора Рей и Мэри Лини спускались завтракать, мать в элегантном платье с цветочным узором суетилась на кухне, наливала отцу кофе, ставила перед ними тарелки с овсянкой и весело болтала ровно до семи часов пяти минут. Потом хватала сумочку и отправлялась на работу. Тогда она была секретаршей в юридической фирме. Получала не ахти какие деньги, но ей нравились и работа, и двое партнеров, владевших фирмой. К тому же в маленьком рабочем районе та работа считалась престижной. Юридическая фирма… Приличное место.
Мать Норы Рей уже несколько лет не появлялась на службе. Нора Рей даже не знала, уволилась ли она по всей форме. Скорее просто вышла однажды, получив звонок из полиции, и больше не возвращалась.
Юристы отнеслись к этому добросердечно. Предложили свои услуги на процессе, который так и не состоялся, поскольку преступник не был пойман. Какое-то время Эбигейл платили жалованье. Потом объявили, что она в отпуске. А теперь? Нора Рей не верила, что мать сохраняла рабочее место три года спустя. Никто не проявит такого добросердечия. Нет никого, чья жизнь застывает на столь долгое время.
Разумеется, за исключением семьи Норы Рей. Они жили в каком-то разрыве времени. Комната Мэри Линн, со светло желтыми стенами, украшенная синими лентами и призами скачки, оставалась в прежнем виде. Брошенные в углу грязные джинсы все еще ждали, когда восемнадцатилетняя девушка вернется домой и отправит их в стирку. Щетка для волос с застрявшими в ней длинными темными нитями лежала на ее туалетном столике рядом с губной помадой и тушы для бровей и ресниц.
А к зеркалу туалетного столика все еще было приклеено письмо из университета штата, датированное 2000 годом: «... сообщить вам, что Мэри Линн Уоттс официально принята на первый курс…».
Мэри Линн хотела стать ветеринаром. Со временем она смогла бы целый рабочий день спасать лошадей, которых так любила. Нора Рей собиралась стать адвокатом. Потом они смотрели бы расположенные рядом фермы, где ездили бы верхом перед тем, как отправляться на очень доходную и, несомненно, очень любимую ими работу. Вот о чем они говорили в то лето. И хихикали по этому поводу. Особенно в последний вечер, когда было так жарко, что они решили поехать поесть мороженого.
Вначале, после того как Нора Рей вернулась домой, а Мэри Линн нет, дела обстояли по-другому. Прежде всего к ним заходили люди. Женщины приносили кастрюли с едой, пироги, печенье. Мужчины появлялись с газонокосилками, молотками и молча принимались за мелкие работы по дому. Было шумно от многолюдья, все старались проявить заботу, все хотели сделать так, чтобы у Норы Рей и ее родителей все было чин чином.
Мать тогда еще принимала душ и надевала платья. Лишившись дочери, она пыталась сохранить ритм повседневной жизни. Поднималась, накручивала волосы на бигуди и ставила на плиту кофейник.
Тогда хуже всех было отцу. Он ходил с ошеломленным взглядом из комнаты в комнату, постоянно сжимая и разжимая большие мозолистые кулаки, он имел репутацию человека, умеющего делать все. Однажды летом отец построил им настил. Он выполнял в округе случайные работы, чтобы помочь Мэри Линн оплачивать занятия верховой ездой. Регулярно, каждые три года, красил дом, и он был самым опрятным в квартале.
Большому Джо по плечу любая работа — так говорили все. До того июльского дня.
Потом люди стали заходить реже. Еда больше не появлялась волшебным образом на кухне. Газон не стригли каждое воскресенье. Мать Норы Рей перестала носить платья. А отец вернулся к прежней работе на железнодорожной станции. Приходя вечерами, он подсаживался к матери на диван, и они сидели как истуканы, смотря бессмысленные комедии, а экран до глубокой ночи отбрасывал яркие цветные пятна на их лица.
Тем временем газон зарастал бурьяном и передняя веранда стала прогибаться. Нора Рей научилась стряпать, а ее мечты о юридическом факультете становились все более и более несбыточными.
